— Понимаю, — неохотно проговорил Фокс. — Теперь все ясно.
— Вот, полюбуйтесь. — Аллейн склонился над телом. — Голова и плечи успели покрыться пылью, пока он висел. Она нападала с верхнего яруса, анализ это докажет. Пора нам подходить к расследованиям по - научному, Фокс.
— Сейнт невиновен, Пропс — труп. Двое исключаются, ваша версия одерживает победу, сэр.
— Конечно.
— Наши следующие действия, сэр?
— Собрать всю нашу следственную группу.
— Я позвоню в Ярд. Туда уже должны были поступить все рапорты.
— Действуйте, Фокс, — сказал Аллейн. — Первым делом мне необходим рапорт из Кембриджа.
— Слушаюсь.
— Из Кембриджа и от… как его зовут? Да, от сержанта уголовной полиции Уоткинса. Узнайте, сменился ли он, и если да, пришлите его сюда.
— Слушаюсь, сэр.
— Да, и позвоните Бейли. Он, бедняга, наверняка уже лег спать. Что ж, придется его поднять. Как и нашего дивизионного врача. Как жаль!
Фокс исчез через дверцу на авансцене. Аллейн, шагая по освещенным на сей раз каменным проходам, внимательно осматривал пол и стены. Так, ощупывая стены, он добрался до чулана с разбитым окном. Там он тоже изучил пол, стены, подоконник, потом двор снаружй. Направил луч фонаря на ворота и, вскарабкавшись на них, тщательно осмотрел верх. Найдя там клок черной ткани, он спрятал его в карман.
На сцене Аллейн собрал в конверт пыль с волос повешенного, после чего, приготовив новый конверт, принялся за плечи куртки. Затем опять вскарабкался на верхний ярус и собрал образцы пыли. С помощью карманной лупы и фонаря он исследовал веревку, обратив особое внимание на петлю и на отрезок длиной в три-четыре фута над ней. Заинтересовала его также ограда и пол яруса вокруг того места, куда доходила лестница, затем — глубина падения тела. Вернувшись на сцену, он нашел под платформой осветителей щетку и взял с нее образец пыли. При осмотре мертвого тела он дольше всего занимался руками. Прибывшие Бейли и врач застали его за этим занятием.
— Никаких других отпечатков вы не найдете, — предупредил их Аллейн.
Врач приступил к осмотру тела.
— Я слышал, что это убийство, — сказал он. — Мне пока неизвестно ваше мнение, инспектор, но причина смерти — удушение и сломанные шейные позвонки. Никаких других признаков не вижу, разве что небольшой синяк у основания затылка.
— Мог синяк остаться от удара сверху вниз разутой ногой? — спросил Аллейн.
— Мог, — сказал врач и оглянулся на железную лестницу, ведущую на галерку. — Все понятно…
— Где Уоткинс? — спросил Аллейн.
Возвратившийся на сцену Фокс ответил:
— Он вернулся домой, но за ним уже поехали.
— Какие новости из Кембриджа?
— Есть пространные показания слуги из Питерхауса. Их привезет отправленный туда сотрудник. Во дворе уже ждет фургон для перевозки трупа.
— Хорошо. Пригласите санитаров.
Фокс отлучился и вернулся в сопровождении двух человек с носилками. Ровно в полночь тело театрального реквизитора вынесли из здания театра «Единорог».
— Я чувствую себя как Гамлет после убийства Полония, — признался Аллейн.
— Этот ваш Шекспир! — вздохнул Фокс. — Лично я ничего такого не читаю.
Но врач, выпрямившись, тихо процитировал:
— «Ты, жалкий, суетливый шут, прощай…» Полагаю, эти слова звучали здесь и раньше.
— Но при несколько иных обстоятельствах, — бросил Аллейн.
— Вот и Уоткинс, — сказал ему Фокс.
Сержант Уоткинс был кряжистым блондином. В данный момент на его лице читалось сильное беспокойство.
— Вы хотели меня видеть, сэр? — обратился он к Аллейну.
— Расскажите, как сложился минувший день, Уоткинс.
— Очень скучно, сэр. Люди, которых я караулил, не выходили из дверей все время моего дежурства.
— Вы уверены?
Уоткинс вспыхнул.
— Я то сидел на скамейке в саду напротив, то стоял у уличного фонаря. Я не спускал глаз с двери, сэр.
— Кто входил и выходил?
— Другие жильцы дома. Персона, за которой мне поручили наблюдать, несколько раз выглядывала из окна.
— Когда это произошло последний раз?
— Без пятнадцати десять, сэр, — торжественно доложил Уоткинс.
— Кто выходил из дома после этого?
— Несколько человек, сэр. Кто шел ужинать, кто еще куда-то. В большинстве я опознал жильцов подъезда.
— Но кого-то вы не опознали?
— Одну женщину, похожую на работницу. Были еще две служанки, а перед ними — пожилой джентльмен в мягкой шляпе, выходном костюме и манто, немного хромой. Швейцар усадил его в такси. Я слышал, как он сказал водителю: «Театр “Плаза”». На всякий случай я расспросил швейцара, хотя из него слова не вытянешь. Он считает, что женщина прибирается в какой-то из квартир. Джентльмен ему незнаком, но он был в гостях в квартире на верхнем этаже. Служанки работают в квартире на первом.
— Это все?
— Нет, сэр, был еще молодой человек в двубортном клетчатом костюме. Котелок, темно-синий галстук в голубую полоску. Я перешел через улицу и слышал, как он назвал лифтеру этаж, где проходила наша вечеринка.
— Светлые усики, гвоздика в петлице?
— Так точно, сэр.
— Он не выходил? — резко спросил Аллейн.
— Вышел минут через пять и ушел в сторону площади. Теперь все, сэр. В десять пятнадцать меня сменил сержант Эллисон. Теперь караулит он.
— Благодарю, Уоткинс. Больше я вас не задерживаю.
— Я допустил какую-то оплошность, сэр?
— Да, приняли убийцу за невиновного. Но я вас не корю. Пусть кто-нибудь из сотрудников, находящихся здесь, сменит Эллисона. Он немедленно нужен мне здесь.
Уоткинс ничего не ответил, но выглядел удрученным. Посовещавшись с Томпсоном, он робко произнес:
— Позвольте мне самому сменить Эллисона, сэр.
— Согласен, Уоткинс. Если оттуда выйдет кто-нибудь еще, не важно, мужчина или женщина, останавливайте, беседуйте, узнавайте имена и адреса, выясняйте, те ли они, за кого себя выдают. Вы, Томпсон, тоже можете этим заняться, если хотите. И оставьте вы, оба, этот обиженный вид! Заблуждались мы все.
Последовала пауза, которую Томпсон использовал для ревностного разглаживания своей шляпы.
— Если бы мы вас подвели, сэр, то оба попросились бы обратно в констебли.
— Непременно попросились бы! — поддержал Томпсона Уоткинс.
— Прочь с глаз моих, олухи!
Прогнав сыщиков, Аллейн сказал Фоксу:
— Я иду звонить. Показания из Питерхауса должны доставить с минуты на минуту. Если Эллисон прибудет до моего возвращения, пусть доложит вам.
— Вы запросите ордер на арест? — спросил Фокс.
— Вряд ли. Сначала проведу мою утреннюю постановку.
Телефон Аллейн нашел в кассе. С плакатов на стенах ему улыбались актрисы. «Всего наилучшего», «Дорогому Роберту», «Навеки твоя!» — прочел он. Посередине красовалось великолепное изображение женщины, застывшей у распахнутого окна. Ее рот был изуродован надписью «Стефани Вон». Набирая номер, Аллейн не сводил глаз с этого плаката.
— Алло… — раздался сонный голос в трубке.
— Алло. Кажется, я предупреждал: больше никаких визитов!
— А, это вы…
— Я, — мрачно подтвердил Аллейн.
— Просто пришла одна мысль… Вам не надо беспокоиться, я никого не видел. Пять минут звонил, потом ушел.
— Звонили пять минут, говорите?
— Ну да! Все хорошо?
— Лучше не придумаешь! В «Единороге» совершено еще одно убийство.
— Что?!
— Лучше не покидайте постель, — посоветовал Аллейн и повесил трубку.
Подойдя к фотографии на противоположной стене, он посмотрел на нее.
— Дьявол!
Сказав это, он зашагал обратно на сцену.
Финальный занавес
Без четверти одиннадцать утра 17 июня старик Блэр повесил свой потертый котелок над высоким табуретом в закутке у служебного входа на театральную сцену. Стрелки за закопченным стеклом часов показывали не совсем правильное время, что вызвало недовольное ворчание сторожа. На полочке для писем лежала одна-единственная открытка, адресованная Сьюзен Макс. Уткнувшись носом в открытку, Блэр прочел:
Сьюзен, дорогая, как все это ужасно в это ужасное время, у меня болит за вас сердце, представляю ваш ужас. Наша постановка имеет успех, все идет чудесно. Всего наилучшего, Дейзи.
Блэр что-то буркнул себе под нос — то ли презрительно, то ли, наоборот, с одобрением.
Снаружи раздались шаги. Старик Блэр с ворчанием вернулся к своей двери. Констебль, дежуривший в партере, отдал честь вошедшим: главному инспектору уголовной полиции Аллейну, инспектору Фоксу, сержанту Бейли и троим сыщикам в штатском.
— Доброе утро, Блэр, — сказал Аллейн.
— Доброе утро, сэр.
На сцене их поджидали другие два сыщика в штатском, Томпсон и Уоткинс.
— Все готово? — осведомился Аллейн.
— Так точно, сэр.
Аллейн поднял взгляд на колосники. Брезент был снова натянут на уровне нижнего яруса галерки.
— Прислушайтесь, сэр, — попросил Томпсон.
Все замерли. Из-за брезента доносился слабый свистящий звук, перемежавшийся с чуть слышным поскрипыванием. Ближе к краю брезент топорщился, словно на него давил сверху какой-то предмет. Очертания этого предмета то появлялись, то исчезали синхронно с возникновением свистящего звука.
— Превосходно! — одобрил Аллейн. — Двери гримерных отперты?
Ответ был утвердительный. Аллейн оглядел сцену. Там все осталось так, как было в сцене, когда Сюрбонадье заряжал револьвер. Занавес был поднят, накрытые чехлами кресла почти не были видны в темноте. В щель над галеркой просачивался солнечный луч. Раздались шаги, и на сцену вышел Джордж Симпсон. При виде Аллейна он пробормотал что-то похожее на извинения.
— Вот и вы, мистер Симпсон, — молвил Аллейн.
— Я готов прикинуться режиссером. Как вам сцена? — Симпсон озирал сцену профессиональным взглядом. — Кажется, все в порядке.
— Лучше, по-моему, дождаться труппу и объяснить сразу всем, зачем я вас здесь собрал.
— Некоторые уже собрались. Попросите сержанта уголовной полиции Уилкинза пригласить всех на сцену. Когда все будут здесь, я к ним обращусь.