Сержант Уилкинз начал выполнять приказание. Дверца издала душераздирающий скрип.
— Эта версия не подтверждается. Остаются мистер Симпсон и Пропс. Версия касательно Пропса такова. Он находился на сцене во время затемнения, подменил патроны и ретировался. Все говорят, что когда свет загорелся, его не было за кулисами. Куда он подевался? Согласно этой версии, он поднялся вверх по лестнице и скрылся за натяжным потолком. С вашей помощью я это продемонстрирую. Мистер Симпсон в суфлерской, мисс Макс, мисс Эмерелд и покойный на сцене. Мистер Гарденер, выходя из коридора, натыкается на Пропса, только что занимавшегося патронами. Тот поднимается по лестнице. На нем каучуковые штиблеты, поэтому его шаги беззвучны. Он натянул оставшиеся на сцене перчатки Сейнта. Вы не откажетесь исполнить его роль, мистер Симпсон?
Симпсон облизнул губы.
— Я не выношу крутые лестницы! У меня боязнь высоты. У меня не получится…
Аллейн с сомнением скользнул взглядом по Крамеру, по зеленой физиономии Мелвилла и с покорным вздохом посмотрел на Гарденера.
— Окажите услугу!
— Конечно, — тихо молвил Гарденер.
— Тогда, если состояние вам позволит, мистер Симпсон, изобразите мистера Гарденера.
Симпсон ничего не ответил.
— Это-то вы сможете?
— Давайте я, — вызвался Мелвилл.
— Спасибо, но я бы предпочел увидеть в этой маленькой сценке именно мистера Симпсона. Смелее, мистер Симпсон!
Тот обреченно побрел в комнату Гарденера.
— Приступайте! — велел Аллейн Гарденеру.
Феликс кивнул и подошел к столу, выдвинул верхний ящик и сделал вид, что что-то оттуда вынимает, а что-то кладет вместо вынутого. Потом он открыл нижний ящик, снова его закрыл, поколебался, вопросительно обернулся на Аллейна и вернулся за кулисы.
Дверь гримерной открылась, появился Симпсон. Он прошел по коридору и вышел на сцену. Гарденер налетел на него, отскочил и полез вверх по лестнице.
— На самый верх? — спросил он.
— Да, будьте так любезны.
Гарденер преодолевал ступеньку за ступенькой, все присутствующие не спускали с него глаз. Внезапно все обратили внимание на свистящий звук и на выпуклость на брезенте. Шаги Гарденера по железным ступенькам звенели по всему театру. Его голова пропала, загороженная полотнищем. Потом раздался истошный вопль.
— Господи, это еще что? — ахнул Симпсон.
Спуск Гарденера стремительностью был подобен падению. В какой-то момент он оступился и повис на руках. Восстановив равновесие, он крикнул сверху ужасным голосом:
— Аллейн!!!
— Что случилось? — крикнул Аллейн в ответ.
— Он здесь… Он повесился! Он здесь!
— Кто?
— Пропс, Пропс! — На его лице был написал неописуемый ужас. — Это он, Пропс!
Фокс, Бейли, Уилкинз и Томпсон подбежали к лестнице.
— Спускайтесь, — сказал Аллейн.
Гарденер продолжил спуск. Когда до сцены оставалось шесть ступенек, он посмотрел вниз и увидел ждущих его полицейских. Его рот искривился так, что обнажились десны, по подбородку потекла слюна, глаза забегали.
— Откуда вы знаете, что это реквизитор? — осведомился Аллейн.
Гарденер злобно дернул ногой, словно хотел лягнуть его в лицо.
— Больше не надо, — сказал Аллейн. — Вполне достаточно одного раза.
Фоксу пришлось стягивать Гарденера за ноги. На сей раз Аллейн не забыл захватить наручники.
Эпилог пьесы
Если бы главному инспектору уголовной полиции Родерику Аллейну было дело до драматургического единства театрального действия, то его порадовало бы, что эпилог убийства в «Единороге» был разыгран и зачитан прямо на сцене.
Гарденера увели. С мисс Эмерелд случился непритворный истерический приступ, и ее увезли домой. Беркли Крамер, Джордж Симпсон, Говард Мелвилл и Дульси Димер, причудливо невесомые в безжалостном свете подлинной трагедии, покинули сцену и театр через служебную дверь. Бидлы удалились вместе со стариком Блэром.
Остались только Аллейн, Стефани Вон и потрясенный Найджел. Натяжной потолок сняли, мешок с грузом, висевший раньше на верхнем ярусе галерки, теперь валялся в куче мусора на полу. Аллейн отнес его на склад декораций и закрыл все двери, потом посмотрел на Найджела, стоявшего у служебного входа.
— Вот так, Батгейт, — сказал он. — Не водите дружбу с полицейскими.
— У меня другое мнение, — медленно проговорил Найджел.
— Вы слишком великодушны.
— Почему вы ничего не сказали мне?
— Если бы сказал, как бы вы поступили?
На это у Найджела не было ответа.
— Даже не знаю, — признался он.
— Вот и я не знал.
— Понятно…
— А вам самому это ни разу не приходило в голову? — сочувственно спросил его Аллейн.
— Сначала я думал на Сейнта, а потом… — Найджел оглядел кулисы и сцену.
Стефани Вон сидела в том же кресле, что и в вечер убийства, когда Аллейн учинил ей первый допрос. Казалось, она погружена в глубокие раздумья.
— Подождите меня где-нибудь, только не здесь, — попросил Аллейн Найджела, и тот понуро вышел во двор.
Аллейн шагнул на сцену.
— Где бы вы сейчас ни находились, возвращайтесь, — тихо сказал он.
Она подняла голову и взглянула на него.
— Я ровным счетом ничего не чувствую.
Он на мгновение накрыл ладонью ее руку.
— Холодная. Это шок. У вас всегда холодные руки. Маленькое чудо! Вызвать вам такси?
— Потом. Сначала надо определиться, на каком я свете. — Она хмуро посмотрела на свои пальцы, как будто что-то припоминая. — Полагаю, вы с самого начала знали, что со мной происходит? — спросила она наконец.
— Нет, не с самого. Догадка появилась тогда, когда вы сказали, что синяк у вас на плече — работа Сюрбонадье. Я вспомнил, как Гарденер стоял, положив руку вам на плечо, когда Сюрбонадье вас оскорблял. Я заметил, как он вас схватил…
Она поежилась.
— Я боялась, что он выкинет что-нибудь ужасное, — сказала она.
— Если вас это успокоит, то он сделал бы то, что сделал, независимо от того, существуете вы или нет.
— Знаю. Я была всего лишь приложением к факту, не правда ли? Во всяком случае, не мотивом.
— В квартире Сюрбонадье я понял, насколько вы готовы ради него на риск, — сказал ей Аллейн. — Я позволил вам сыграть вашу роль. Позволил вам думать, что вы добились победы.
— Зачем тыкать меня в это носом?
— Если выражаться цветисто — чтобы помочь вам меня возненавидеть и тем самым отвлечь.
— Надо же! — произнесла она задумчиво. — Я вас вовсе не ненавижу.
— Что странно…
— Для меня вы слишком умны.
— И все же половина победы на вашем счету. Мне искренне жаль, что все произошло именно так. Если бы это могло помочь, я бы сказал, что сам себя ненавидел, когда вас обнимал. Но это было бы правдой только наполовину. Мое состояние было сочетанием раболепия и восторга.
— Что с ним будет? — вдруг спросила она, расширив глаза.
— Не знаю. Его будут судить. Он виноват, смягчающих обстоятельств не заметно. Вы его не любите. Не разыгрывайте любовь, не притворяйтесь. Как это ни неприятно для вас самой, вы разлюбили его, когда узнали, что он натворил.
— Да, так оно и есть.
И она разрыдалась — некрасиво, с перекошенным лицом, с громкими всхлипами. Он испытующе смотрел на нее, а когда она протянула руку, дал ей носовой платок. Потом принес из комнаты Сюрбонадье фляжку, с гримасой ополоснул стакан, плеснул в него виски и подал ей.
— Выпейте, вам будет полезно.
Она опрокинула стакан, задохнулась, долго дрожала.
— Теперь я посажу вас в такси, — сказал Аллейн.
Увидев их, Найджел спрятался на складе декораций. Сев в такси, она сказала Аллейну:
— До свидания. Вы знаете, где меня найти, если… если я понадоблюсь.
— Конечно, бедняжка…
Она подала ему руку, которую он, поколебавшись, поцеловал.
— Вы излечитесь. До свидания.
Он назвал водителю адрес, немного постоял в пустом дворе и вернулся к Найджелу.
— Ну, что вы хотите услышать?
— Все! — заявил Найджел.
— Что ж, слушайте внимательно. Приступим…
Он указал на два выцветших кресла и распахнул двери склада, впустив внутрь солнечный свет.
— Итак, приступим, — повторил он и, закурив сигарету, повел рассказ. — Расследуя убийство, полиция обычно первым делом подозревает самое очевидное. Что бы ни говорили психологи — а они, учтите, знают, о чем говорят, — очевидный подозреваемый — это водящий в игре. В данном случае это тот, кто спустил курок, то есть Гарденер. Поэтому я приглядывался к нему с самого начала. Кто еще рискнул бы подменить патроны? Вдруг Гарденер не спустил бы курок или сделал это слишком поспешно? Разве кто-нибудь другой пошел бы на такой риск? Может, и пошел бы… А вот если убийца — сам Гарденер, то для него риска никакого. Потом я напомнил себе, что мы имеем дело с профессиональным лицедейством. Тарденер — превосходный актер, поэтому я не обращал внимания на его угрызения совести и потрясение. Как разумно с его стороны было распространяться о неискренности актеров, подразумевая, что он среди них единственный, кто не кривит душой! Я все это сознательно отмел. Когда мы снимали показания, я сразу обратил внимание, что он и Стефани Вон находились ближе остальных к сцене.
Тогда на подозрении у меня были, конечно, все. Но он находился с ней в его комнате, а ее собственная комната, у самой сцены, пустовала. Он легко мог, покинув ее, забежать туда, надеть перчатки Сейнта, найденные на сцене (с ними ему повезло, раньше он собирался воспользоваться собственными), удостовериться, что в коридоре пусто, и в темноте подменить на сцене патроны. Я заподозрил, что отдавленная нога — выдумка, нарочно придумал про запах — и он попался. После этого я занялся им всерьез. Он все вам выложил про дело о клевете, но только тогда, когда стало ясно, что мы все равно сами все узнаем. По его словам, статью написал Сюрбонадье, а я заподозрил в авторстве его самого. Найдя в квартире Сюрбонадье поддельные подписи, я убедился, что статья его. Вдруг Сюрбонадье шантажировал его, угрожая выдать Сейнту? Тот в два счета погубил бы его карьеру. Вдруг Сюрбонадье грозил раскрыть Стефани Вон, что я заподозрил правду об их кембриджских деньках? Все это пред