своему логическому концу, и за ней ничего не последовало. В этом, видимо, и заключается старость. Отсутствие новых форм ведет к огрублению и деградации. Разница только в скорости течения подобных процессов — ведь с Вендой все произошло за какие-то часы.
Но если говорить о Платоне, то разве он сам не утверждал, что что-то должно преодолеть распад, что существует некий элемент, не подверженный влиянию времени? Этот древний дуализм, когда душа и тело были разными элементами. Тело пришло к одному концу, а душа вырвалась из него и направилась в другое место.
«Возможно, — думал Джо, — что она должна возродиться заново, как говорит «Тибетская Книга Мертвых». Господи, я надеюсь, что это правда, и мы имеем возможность снова встретиться. Как в «Винни-Пухе»: существует другая часть леса, в которой мальчик и его медвежонок всегда будут играть вместе…
Это неуничтожимая категория, — решил он. — Так же, как и все мы. Каждый из нас возродится в новом мире вместе со своим медвежонком, и тот мир будет более светел и устойчив…»
Из чистого любопытства он включил приемник. Желтая панель из целлулоида осветилась, динамик выдавил из себя бормотание, а потом, сквозь свист и помехи, пробилась какая-то станция.
— Время программы «Семья Пеппера Янга», — объявил диктор. Послышалось бульканье органной музыки. — Она подготовлена фирмой, производящей мыло «Камэй», мыло Прелестных Женщин! Вчера Пеппер узнал, что его длившаяся уже несколько месяцев работа подошла к концу, причем весьма неожиданному, так как…
В этот момент Джо выключил радио.
«Мыльная опера начала второй мировой войны, — изумленно подумал он. — Ну что ж, это согласуется со смещением во времени явлений, характерных для этого, если можно так выразиться, квазимира».
Он осмотрел комнату и заметил кофейный столик со стеклянной крышкой и ножками в стиле барокко. На нем лежал номер журнала «Либерти», относящийся ко времени до начала второй мировой войны. В нем Джо нашел фрагмент научно-фантастической повести «Ночная молния», описывающий грядущую атомную войну. Он бессмысленно пролистал журнал и принялся осматривать комнату дальше в происках других признаков перемен.
Вместо твердого покрытия были доски из мягкого дерева. Посреди комнаты расположился турецкий ковер, скопивший в себе невероятное количество пыли.
На стенах осталась лишь одна картина: эстамп в раме под стеклом, изображающий индейца, умирающего на спине лошади. Джо видел его в первый раз, и он не вызывал у него никаких воспоминаний.
Все это Джо не нравилось.
Место видеофона занял телефонный аппарат, причем еще тех времен, когда не существовало диска для набора номера. Джо снял трубку и услышал женский голос:
— Назовите нужный номер, сэр.
Джо тут же повесил трубку.
Автоматически регулирующаяся система отопления тоже исчезла, уступив место газовому камину с большой жестяной трубой, идущей вдоль стены чуть ли не до потолка.
Он прошел в спальню, распахнул гардероб и осмотрел его содержимое. Потом выбрал для себя костюм, состоящий из черных полуботинок, шерстяных носков, брюк-гольф и голубой хлопчатобумажной рубашки, спортивного пиджака из верблюжьей шерсти и кепки с козырьком.
Потом он выложил на кровать набор, подходящий для более торжественных случаев: темно-синий двубортный костюм, подтяжки, широкий галстук в цветочек и белую рубашку с жестким целлулоидным воротничком.
— Боже, — воскликнул он, обнаружив в углу шкафа сумку с набором клюшек для гольфа. — Это еще что за древность?
Джо вернулся в гостиную и обнаружил, что на том месте, где стоял комплект полифонической аппаратуры — УКВ-тюнер, высококачественный адаптер на невесомой подвеске, звуковые многополосные колонки и усилитель, — возникло высокое сооружение из темного дерева. Джо заметил ручку для установки звукоснимателя на пластинку и не стал даже поднимать крышку, чтобы убедиться, из чего состоит аппаратура. Пакет игл из бамбукового дерева лежал на полочке рядом с граммофоном марки «Виктрола». Там же находилась десятидюймовая пластинка фирмы «Виктор» на 78 оборотов. На ней красовалась этикетка: «Оркестр Рэя Нобла играет «Восточные сладости». Это было все, что осталось от его коллекции грампластинок и фонотеки магнитных лент.
«Утром, — подумал Джо, — здесь окажется предшественник патефона с зубчатыми передачами и с записью на валике».
Его внимание привлекла свежая — так ему показалось — газета, лежащая на противоположном конце мягкой софы. Он взял ее в руки и посмотрел на дату: 12 сентября 1939 года. Заголовок гласил:
«Французы утверждают, что они прорвали «Линию Зигфрида». Сообщают, что французские войска продвигаются вперед в районе Саарбрюккена».
— Любопытно, — сказал Джо. — Только что началась вторая мировая война, и французам все еще кажется, что они побеждают.
Он прочел следующий заголовок:
«Польские источники сообщают об остановке немецкого вторжения. Поляки утверждают, что агрессор бросает в бой все новые и новые силы, но не продвигается вперед».
Газета стоила три цента. Это тоже показалось Джо интересным.
«Что можно купить сейчас на три цента? — подумал он, отложив газету и еще раз обратив внимание на ее весьма свежий вид. — Ей не больше двух-трех дней. Значит, я могу определить дату».
Бродя по комнате в поисках перемен, он добрался до комода с бельем. На нем стоял ряд фотографий в рамках под стеклом.
Все они изображали Ранкитера.
Но это не был тот Ранкитер, которого знал Джо. На них был запечатлен малыш, мальчик и, наконец, молодой мужчина. Ранкитер из прошлого, — но все еще доступный для узнавания.
Достав бумажник, он нашел в нем лишь фотографии Ранкитера — ни одного снимка своих родственников или знакомых. Ранкитер был везде!
Он сунул бумажник назад в карман и вдруг сообразил, что тот изготовлен не из пластика, а из настоящей буйволовой кожи. Что ж, неудивительно. В то время кожа была доступней пластика. Он еще раз достал бумажник и внимательно осмотрел его. Потер пальцем кожу. Прикосновение к такому материалу было для него совершенно новым ощущением, однако очень приятным. «Это несравненно лучше пластика», — подумал Джо.
Вернувшись в гостиную, он обвел ее глазами в поисках ниши в стене, в которой должны были лежать сегодняшние письма. Он стал размышлять, пытаясь сообразить, как доставлялись раньше письма. Где их могли оставлять? На полу под дверью квартиры? Нет. В какой-то коробке… Он смутно припомнил слова: почтовый ящик. Отлично, но где может находиться этот самый ящик? У главного подъезда дома? У Джо была уверенность, что это именно там. Почта находилась в вестибюле, в двадцати этажах под ним.
— Прошу пять центов, — сказала дверь, когда он попытался ее отворить. Можно было подумать, что врожденное сопротивление платных дверей продлится дольше всего остального.
Он бросил монету в отверстие и быстро прошел через холл в направлении эскалатора. Однако в коридоре остались только бетонные ступени. «Двадцать этажей вниз, — подумал Джо. — Ступенька за ступенькой. Невозможно. Никто не мог бы спуститься с такой лестницы. Здесь должен быть лифт».
Джо двинулся в направлении лифта, но неожиданно вспомнил, что привиделось Элу. «А если я на этот раз увижу то, что видел тогда Эл? — подумал он. — Старая железная кабина, висящая на металлическом тросе, и обслуживающий его седой дегенеративный старикашка с фуражкой лифтера на голове. Это был эпизод уже не из 1939 года, а скорее из 1909-го. На этот раз процесс смещения во времени зашел гораздо дальше. Лучше не рисковать, а воспользоваться лестницей».
Смирившись, он начал спускаться по ступеням.
Он прошел уже полпути, когда осознал один зловещий факт — ему никогда не вернуться в свою квартиру. А тем более к такси на крыше. Там, в вестибюле, он будет обречен остаться в этом времени — и, быть может, навсегда. Разве что содержащийся в бутылке «Убик» будет достаточно силен, чтобы возвратить к реальности лифт или эскалатор.
«Интересно, — подумал он, — как, черт бы их побрал, могут выглядеть наземные транспортные средства в тот момент, когда я окажусь внизу? Поезд? Дилижанс?»
Потеряв всякую надежду угадать, он продолжил свой спуск, суетливо перескакивая через две ступеньки. Было слишком поздно что-нибудь изменять.
Спустившись вниз, он оказался в просторном холле. В нем стоял очень длинный стол с мраморной крышкой, на котором были установлены керамические вазоны с цветами — кажется, это были ирисы. Четыре широкие ступени вели вниз, к затянутым портьерами дверям. Джо потянул за рифленую стеклянную ручку и открыл их.
Снова ступени. С правой стороны находился ряд запертых на ключ медных почтовых ящиков. На каждом из них была написана чья-нибудь фамилия. Джо оказался прав: почта доставлялась только до этого места. Он отыскал свой ящик, на котором была прикреплена полоска бумаги с надписью: Джозеф Чип, 2075, а также звонок, который, видимо, раздавался в его квартире, если нажать здесь кнопку.
Ключ. Ключа от ящика у него не было. Обшарив карманы, он отыскал колечко, на котором позвякивало множество металлических ключей самых разнообразных форм. Он изумленно рассматривал их, пытаясь определить их назначение. Замок почтового ящика был необычно маленьким. Скорее всего, для него нужен был ключ такого же размера. Выбрав самый маленький ключик в связке, Джо вставил его в скважину замка и повернул. Медная дверца отскочила, и Джо заглянул внутрь.
В ящике лежали два письма и прямоугольная пачка, обернутая коричневой бумагой и заклеенная лентой. С минуту он разглядывал непривычные памятки прошлого: пурпурные трехцентовые марки с портретом Джорджа Вашингтона. Потом Джо сорвал упаковку, с удовлетворением отметив, что пакет довольно тяжелый. «Но ведь пакет такой формы не может содержать баллон с распылителем — для этого он слишком короток», — неожиданно понял он, почувствовав липкое прикосновение страха.
«А если это не бесплатный образец «Убика»? — вдруг подумалось ему. — Но это должен быть он, должен! Иначе попросту повторится история Эла!»