— Какого года эта книга? — спросил Джо у Илда, пытающегося засунуть ее в настенный шкаф.
— 1990, ей два года, — ответил Илд, проверив печать, отбитую на тыльной стороне ящика.
— Это невозможно, — сказала Эди Дорн. — Два года назад и корабля-то еще не существовало. Все оборудование — новое.
— Может, Рансайтер на чем-то решил сэкономить? — вставил Тито Апостос.
— Что вы! — вскрикнула Эди. — При строительстве не жалели ни средств, ни усилий, ни новейшего оборудования. Всем об этом хорошо известно: корабль — радость и гордость Рансайтера.
— Был его радостью и гордостью, — поправила ее Фрэнси Спэниш.
— Я не согласен с этим, — сказал Джо. Он вставил красную карту в щель видеофона. — Прошу номер Моратория Любимых Собратьев в Цюрихе, Швейцария. — И снова обратился к Фрэнси Спэниш: — Этот корабль по-прежнему является радостью и гордостью Глена. Рансайтер продолжает существовать и сейчас.
Красная карточка выпала из щели с выбитыми на ней соответствующими знаками. Джо вставил ее в отверстие аппарата. На сей раз компьютерный механизм видеофона отреагировал спокойно: на экране появилась бледная физиономия лицемерного, уверенного в себе, дотошного человека, руководившего мораторием. Джо вспомнил его с явной неохотой.
— Я — Герберт Шонхайт фон Фогельзанг. Вы решили обратиться ко мне со своей болью, сэр? Дайте, пожалуйста, свой адрес и фамилию на случай, если связь с вами прервется, — владелец моратория производил впечатление удивительно спокойного человека.
— Произошел несчастный случай, — сказал Джо.
— То, что мы считаем случаем, — ответил фон Фогельзанг, — в действительности — провидение Божие. В определенном смысле всю нашу жизнь можно назвать случаем. Однако…
— Я не собираюсь вдаваться в теологические дискуссии, — заявил Джо. — По крайней мере сейчас.
— Однако именно сейчас, сильнее чем когда-либо, утешение, которое несет религия, доставит вам наибольшее облегчение. Умерший приходился вам родственником?
— Шефом, — ответил Джо. — Это Глен Рансайтер, президент «Корпорации Рансайтера» из Нью-Йорка. Его жена, Элла, находится у вас. Мы приземлимся через восемь-девять минут. Можете ли вы прислать машину-холодильник?
— Сейчас он в холодильнике?
— Нет! — разозлился Джо. — Греется на пляже Тампа во Флориде.
— Догадываюсь: ваш шутливый ответ означает утверждение.
— Я прошу, чтобы машина ожидала нас в аэропорту, — произнес Джо и прервал связь.
«И отныне мы вынуждены вести дела при посредничестве такого человека», — подумал он.
— Мы доберемся до Рея Холлиса, — обратился он к собравшимся вокруг инерциалам. — Найдем и уничтожим, За все им содеянное…
«Глен Рансайтер… — думал он. — Замороженный, в вертикальном положении в прозрачном пластиковом гробу, украшенном искусственными розами. Раз в месяц на один час возвращенный к активной полужизни. Разрушающийся, слабеющий, все более трудно слышимый. Боже! — им овладела ярость, — среди всех людей на свете именно с ним это случилось. Он так любил жизнь. Он излучал столько витальности».
— Во всяком случае, — отозвалась Венди, — так он ближе к Элле.
— В определенном смысле, — согласился Джо. — Надеюсь, мы поместили его в холодильник не слишком… — он прервался, не захотев высказать вслух своих мыслей. — Я вообще не люблю мораториев и их владельцев, а Герберта Шонхайта фон Фогельзанга и вовсе не перекошу. Почему Рансайтер выбрал швейцарский мораторий? Чем плох ему нью-йоркский?
— Это швейцарское изобретение, — пояснила Эди Дорн. — Согласно исследованиям, проведенным независимыми фирмами, средняя продолжительность полужизни в швейцарских мораториях на целых два часа больше, чем в наших. Швейцарцы знают какие-то особенные способы.
— ООН должна запретить пребывание людей в полуживом состоянии, — сказал Джо. — Это нарушает естественный цикл рождения и смерти.
— Если бы Бог был сторонником полужизни, то каждый из нас рождался бы в гробу, заполненном льдом, — усмехнулся Эл Хэммонд.
— Мы уже в радиусе действия микроволнового передатчика из Цюриха, — сказал сидевший за пультом управления Дон Дени.
— Внимание! Идем на посадку. — Дон встал с хмурым выражением лица.
— Не расстраивайся, — повернулась к нему Эди Дорн. — Ты подумай, как нам повезло. Мы вернулись, а могли погибнуть от бомбы или лазерного оружия. Ты почувствуешь себя лучше, как только мы приземлимся.
— Сам факт предстоящего полета на Луну вызывал подозрения, — подумав, сказал Джо. — Рансайтер всегда говорил: «Будьте подозрительны к каждому, кто предлагает вам работу вне Земли. С особой осторожностью относитесь к предложениям полететь на Луну. Слишком многие профилактические учреждения на этом обожглись». Будь он жив, повторил бы это и сейчас.
«Если в моратории его возвратят к жизни, — подумал он, — его первыми словами будут: «Я всегда с подозрением относился ко всему, связанному с Луной». Но на сей раз осторожность покинула Рансайтера: контракт казался очень выгодным, и не хватило решимости его отклонить. Он попался на крючок, как сам и предсказывал».
Взревели тормозные двигатели, приведенные в действие по команде из Цюриха через микроволновый передатчик. Корабль слегка задрожал.
— Джо, — обратился Тито Апостос, — ты должен сообщить Элле о муже. Как ты объяснишь случившееся?
— Я думаю об этом, — ответил Джо, — с того момента, как мы стартовали с Луны.
Корабль заметно сбавил скорость и, управляемый с помощью различного гомеостатического вспомогательного оборудования, приготовился к посадке.
— Кроме того, — заметил Джо, — я должен все сообщить Товариществу. Они нам сразу укажут на то, что мы попались на крючок.
— Однако Товарищество по отношению к нам настроено доброжелательно, — вставил Сэмми Мандо.
— После такого фиаско на это надеяться не стоит, — возразил Эл Хэммонд.
В Цюрихе, на краю аэропорта, их ожидал вертолет на солнечных батареях с надписью на борту: «Мораторий Любимых Собратьев». Рядом с вертолетом стоял похожий на жука человек, одетый в твидовый костюм, удобные спортивные мокасины, клетчатый шарф и пурпурную шляпу. Как только Джо спустился на гладкую поверхность аэропорта, владелец моратория подбежал к нему мелкими шажками, протягивая руку в перчатке.
— Судя по всему, путешествие оказалось для вас несчастливым, — произнес фон Фогельзанг, обмениваясь с Джо вялым рукопожатием. — Мои люди могут войти на корабль и начать?..
— Да, — ответил Джо. — Поднимитесь и заберите его.
Засунув руки в карманы, сгорбленный и поникший, он потащился в сторону кафе.
«С этого момента все пойдет на лад, — убеждал он себя. — Мы вернулись на Землю. Нам повезло: Холлис не уничтожил нас. Операция на Луне — ловушка, в которую мы попали. И вообще, весь кошмар уже позади».
— С вас пять центов, — произнесла дверь, ведущая в кафе.
Джо подождал, пока мимо него пройдет пара влюбленных с цветами, ловко прошмыгнул за ними и уселся за свободный столик.
— Принесите кофе, — сказал он, изучив меню.
— Со сливками или с сахаром? — спросил громкоговоритель, соединенный с аппаратурой, управляющей кафе.
— И с тем и с другим.
Из маленького окошка появились чашка кофе, два бумажных кулечка с сахаром, сливки в посудине, напоминающей пробирку, и остановились прямо перед носом Джо.
— С вас один международный поскред, — проскрипел громкоговоритель.
— Запишите на счет господина Рансайтера, президента «Корпорации Рансайтера» из Нью-Йорка, — потребовал Джо.
— Пожалуйста, вложите соответствующую кредитную карточку, — произнес громкоговоритель.
— Мне уже шесть лет не разрешают пользоваться кредитной карточкой, — сказал Джо. — Я еще оплачиваю кредиты, которые…
— С вас один поскред, — твердил громкоговоритель. Из него послышалось зловещее тиканье. — В противном случае — через десять секунд я сообщу в полицию.
Джо бросил монету, тиканье прекратилось.
— Нам не нужны такие клиенты, — констатировал громкоговоритель.
— Когда-нибудь, — сказал с отчаянием Джо, — такие люди, как я, восстанут и ограничат ваши возможности, поставив крест на тирании гомеостатических машин. Вернутся времена, когда лучшими человеческими качествами считались сердечность и сочувствие. Тогда такой человек, как я, прошедший через тяжелые испытания и действительно нуждающийся в чашке горячего кофе для поддержания нормальной работоспособности в ситуациях, требующих от него активной деятельности, получит кофе, несмотря на то, есть у него поскред или нет. — Он поднес миниатюрную посудинкусо сливками ко рту и тотчас поставил ее обратно. — Кроме того, сливки или молоко, поданные вами, прокисшие.
Громкоговоритель молчал.
— Вы ничего не хотите предпринять в связи с этим? — полюбопытствовал Джо. — Вы много говорили, когда речь шла о деньгах.
Платная дверь открылась, и вошел Эл Хэммонд. Он приблизился к Джо и сел рядом.
— Работники моратория уже перенесли Рансайтера в вертолет, приготовились к полету и интересуются, летишь ли ты с ними.
— Ты посмотри на эти сливки, — сказал Джо, поднимая стаканчик; они осаждались твердыми комочками на стенках. — Вот, что ты получаешь за один поскред в одном из современнейших, технически наиболее развитых городов мира. Я не выйду отсюда до тех пор, пока мне не вернут деньги или не доставят свежие сливки.
Эл Хэммонд положил руку на плечо Джо и внимательно посмотрел на него.
— В чем дело, Джо?
— Сначала моя сигарета, — недоумевал Джо, — затем недействительная уже два года телефонная книга. А сейчас мне подают скисшие сливки недельной давности. Я ничего не понимаю, Эл.
— Выпей кофе без молока, — предложил Эл, — и иди к вертолету. Нужно перевезти Рансайтера в мораторий-. Остальные останутся на корабле до твоего возвращения. А потом поедем в ближайшее отделение Товарищества и составим полный отчет.
Джо поднял стаканчик и удостоверился, что кофе холодный, густой и несвежий, а на его поверхности плавает пористая плесень. Он с отвращением отставил чашку. «В чем дело? — подумал Джо. — Что со мной происходит?»