Внезапно отвращение сменилось странным, необъяснимым страхом.
— Идем же, Джо. — Эл крепко взял его за плечо. — Забудь ты кофе — это несущественно. Главное сейчас — отвезти Рансайтера до…
— Знаешь, кто дал мне этот поскред? — спросил его Джо. — Пэт Конли. И я сразу же поступил с ним, как обычно делаю с деньгами: выбросил на ветер. Отдал за чашку сваренного в прошлом году кофе. — Под тяжестью ладони Эла Хэммонда он сдвинулся с места. — Может, ты поедешь со мной? Мне нужны помощь и поддержка, особенно во время разговора с Эллой. Что ей говорить? Обвинить Рансайтера? Напомнить, что именно он решил лететь на Луну? Это ведь правда. Или придумать что-нибудь другое, например: корабль потерпел аварию, либо он умер собственной смертью?
— Но ведь Рансайтера в конце концов к ней подключат, — сказал Хэммонд, — и он скажет правду. Поэтому ничего не придумывай.
Они вышли из кафе и направились к вертолету Моратория Любимых Собратьев.
«А не лучше ли предоставить возможность Рансайтеру самому ей обо всем поведать? — размышлял Джо, входя в вертолет. — Почему бы и нет? Это его решение — лететь на Луну, пусть сам и расскажет. Он умеет с ней говорить».
— Вы готовы? — спросил фон Фогельзанг, уже сидящий за штурвалом вертолета. — Мы можем начать наш печальный путь к месту вечного покоя господина Рансайтера?
— Стартуем, — произнес Эл.
Уже в воздухе фон Фогельзанг нажал какую-то кнопку на приборной доске. Из громкоговорителей, размещенных по всей кабине, полились звуки Missa Solemnis Бетховена. Многочисленные голоса повторяли: Agnus Dei qui tollis peccata Mundi[2]; им вторил усиленный электроникой симфонический оркестр.
— Знаешь ли ты, что Тосканини, дирижируя оперой, имел привычку петь вместе с исполнителями? — спросил Джо. — И что в записи «Травиаты» его голос можно услышать во время исполнения арии Sempre Libera?
— Я не знал об этом, — ответил Эл. Он рассматривал проплывающие под ними массивные дома Цюриха.
Джо невольно отметил, что и сам присматривается к их величественному шествию.
— Libera me, Domine, — произнес он. — Что это означает?
— «Помилуй меня, Господи». Ты не знал? Странно, это знают все.
— Почему ты вспомнил эти слова?
— Из-за музыки. Этой чертовой музыки. Прошу вас, выключите динамики, — обратился он к фон Фогельзангу. — Рансайтер все равно не слышит, а я большене могу ее слушать. Тебе она тоже надоела, правда? — обратился он к Элу Хэммонду.
— Успокойся, Джо, — сказал Эл.
— Мы везем нашего умершего шефа в Мораторий Любимых Собратьев, а ты мне говоришь «успокойся», — сказал Джо. — Ты же знаешь: Рансайтер вообще мог не лететь с нами на Луну, он имел право отправить нас туда, а сам остаться в Нью-Йорке. А сейчас он, самый большой жизнелюб из всех, кого я знал…
— Ваш темнокожий товарищ дал хороший совет, — вмешался фон Фогельзанг.
— Какой?
— Чтобы вы успокоились. — Фон Фогельзанг открыл крышку у приборной доски и вручил Джо цветную коробку. — Попробуйте, господин Чип.
— Жевательная резинка с успокаивающим эффектом, — прочитал Джо на коробке, открывая ее. — Абрикосовая. Я могу ее попробовать? — спросил он Эла.
— Обязан, — ответил Хэммонд.
— Рансайтер бы не принял нейролептики в такой ситуации. Глен никогда не употреблял успокоительных средств. Знаешь, сейчас я понял одну вещь, Эл. Он отдал свою жизнь за нас. Не непосредственно, а косвенно.
— Очень косвенно, — повторил Эл. — Вот мы и на месте.
Вертолет начал снижаться на посадочную площадку, размеченную на крыше здания.
— Ты в состоянии взять себя в руки? — допытывался Эл.
— Я приду в норму лишь после того, как услышу голос Рансайтера, — сказал Джо. — Когда я удостоверюсь, что он по-прежнему — в жизни или полужизни, но существует.
— Пусть это вас не беспокоит, господа, — спокойно произнес владелец моратория. — Обычно мы добиваемся удовлетворительного потока протофазонов. По крайней мере в начале. И только позже, когда срок полужизни приближается к концу, наступает печальное время. Но если все разумно рассчитать, то можно его отодвинуть на много лет. — Он заглушил двигатель вертолета и, дотронувшись до какой-то ручки, открыл двери кабины. — Добро пожаловать в Мораторий Любимых Собраться, — произнес он, пропуская их к выходу.
— Мой секретарь, госпожа Бизон, проведет вас в переговорную. Подождите там. Надеюсь, окружающаяобстановка поможет вам обрести покой. Господина Рансайтера я доставлю туда, как только мои техники установят с ним контакт.
— Я хочу присутствовать во время процедуры, — сказал Джо. — Я должен видеть действия ваших техников по его оживлению.
— Попробуйте объяснить вашему приятелю неразумность его поведения, — обратился к Элу владелец моратория.
— Мы должны подождать в переговорной, Джо, — убеждал Эл.
— Ты ведешь себя, как дядя Том, — пришел в ярость Джо.
— Все моратории функционируют таким образом, — сказал Эл. — Пойдем в переговорную.
— Как долго придется ждать? — спросил Джо владельца моратория.
— Ситуация прояснится через пятнадцать минут. Если за это время мы не получим сигнала…
— Вы намерены пробовать только пятнадцать минут? — удивился Джо. Он обратился к Элу. — Только четверть часа они будут пытаться вернуть к жизни человека, более великого, чем все мы, вместе взятые. — Ему хотелось плакать. И громко: — Иди, Эл. Мы пойдем…
— Нет, ты пойдешь со мной, — настаивал Эл. — В переговорную.
Джо поплелся за ним.
— Хочешь сигарету? — спросил Эл, усаживаясь на диван, оббитый искусственной кожей, и протягивая ему пачку.
— Они лежалые, — произнес Джо.
Ему не требовалось прикасаться к ним — он был в этом уверен.
— Действительно, — Эл спрятал пачку. — Откуда ты узнал? — Минуту он ждал ответ. — Ты более впечатлительный, чем кто-либо из известных мне людей. Какое счастье! Мы остались живы, а могли бы все лежать сейчас в холодильнике. А Рансайтер сидел бы в этой разрисованной нелепыми цветами переговорной. — Эл посмотрел на часы.
— Все сигареты в этом мире лежалые, — произнес Джо.
Он взглянул на часы. Прошло уже десять минут. Он задумался. Множество горьких мыслей беспорядочно и бессвязно проплывали в голове, как серебристые рыбки. Опасения и неуверенность в себе. А потом серебристые рыбки уступили место страху.
«Если бы Рансайтер сидел в переговорной, все бы уладилось. Не знаю почему, но я уверен в этом».
Он подумал о том, что сейчас делают техники моратория с телом Рансайтера.
— Ты помнишь дантистов? — спросил он Эла.
— Не помню, но знаю, чем они занимались.
— Раньше у людей портились зубы.
— Знаю, — сказал Эл.
— Отец мне рассказывал, что переживали люди, сидя в приемной у дантиста. Каждый раз, лишь медсестра открывала дверь, человек думал: «Ну вот сейчас…» Я боялся этого всю жизнь.
— И так ты чувствуешь себя в настоящую минуту? — спросил Эл.
— Знаешь, сейчас я думаю: «Господи, почему этот олух, директор моратория, не придет сюда в конце концов и не скажет, что он жив. Что Рансайтер жив. Или что его уже нет. Одно из двух. Да или нет».
— Ответ всегда положительный. Как говорил Фогельзанг, статистически…
— На сей раз ответ окажется отрицательным.
— Но ты не можешь этого знать.
— Я думаю, — сказал Джо, — у Рея Холлиса в Цюрихе есть представительство.
— Конечно, есть. Но пока ты приведешь сюда ясновидца, то и так уже обо всем узнаешь.
— Я позвоню, — решился Джо, — и договорюсь с кем-нибудь из них. — Он поднялся, соображая, где может находиться видеофон. — Дай мне двадцать пять центов.
Эл отрицательно покачал головой.
— В определенном смысле, — сказал Джо, — ты являешься моим работником и должен выполнять мои приказания, в противном случае я тебя уволю. Сразу же после смерти Рансайтера я принял руководство фирмой. Это я решил привезти его сюда, и мне нужен на несколько минут ясновидец. Дай двадцать пять центов, — закончил он, протягивая руку.
— Подумать только, «Корпорацией Рансайтера» управляет человек, не имеющий при себе и пятидесяти центов, — сказал Эл. — Возьми. — Он достал из кармана монету и бросил ее Джо. — Приплюсуй эту сумму к моей ближайшей зарплате.
Джо вышел из переговорной и потащился по коридору, задумчиво потирая затылок.
«Это неестественное место, — подумал он, — размещенное на полдороге между жизнью и смертью. Действительно, сейчас я являюсь шефом «Корпорации Рансайтера», не считая Эллу, которая полуживая и может подавать голос только тогда, когда я приеду в мораторий и прикажу разбудить ее. Мне известны условия завещания Глена Рансайтера, автоматически вступающего в силу уже сейчас: я должен руководить фирмой до тех пор, пока Элла или они совместно не решат, кто займет место Глена. Лишь обоюдное согласие — в обоих завещаниях данный пункт — обязательное условие. А может, они придут к выводу, что я могу постоянно оставаться на этой должности. Нет, подобное невозможно. Человека, не способного привести в порядок собственные финансы, нельзя воспринимать всерьез. Ясновидец Холлиса и это должен знать, — пришло ему в голову. — Сейчас выясню, получу ли я разрешение на должность директора фирмы или нет. Хорошо бы иметь уверенность и в этом вопросе».
— Где находится видеотелефон для общественного пользования? — поинтересовался Джо у работника моратория.
Тот указал ему направление. Он нашел автомат, снял трубку и, услышав сигнал, бросил полученную от Эла монету.
— Мне очень жаль, сэр, но я не принимаю деньги, вышедшие из обращения, — произнес аппарат.
Монета выпала из отверстия и упала к ногам Джо.
— Что такое? — изумился тот, с трудом наклоняясь за монетой. — С каких пор двадцать пять центов Североамериканской Федерации не имеют хождения?
— Мне очень жаль, сэр, но то, что вы предложили мне, не двадцать пять центов Североамериканской Федерации, а старая монета США, отчеканенная в Филадельфии. Сейчас она имеет только нумизматическую ценность.