– Да, да... – Бенда собирается с мыслями, но в голове сплошной туман. – Может быть, я приду завтра вечером и продолжу? Отец, наверное, уже встал и ставит тесто, а мне с утра помогать ему... Позвольте, я пойду?
– Последнюю историю! – молит монах.
– Хорошо, последнюю на сегодня, – сдается Бенда. Вспоминать не хочется, но Бенда делает над собой усилие. От первых же слов в сердце втыкается невидимая иголка. – Да, между мной и берегом был этот город, а ворота были заперты. Колокола звонили, звонили... и над стенами поднимался дым...
– Ступай мимо, чужеземец! – крикнули Бенде со стены.
– Но мне надо в порт!
– Корабли стоят на приколе и не выйдут в море, пока в городе чума.
Черная смерть! И Бенда разворачивается, чтобы поспешить прочь от этого места. Однако, пройдя несколько шагов, все же возвращается:
– Я лекарь и колдун! Может, я окажусь полезен городу?
– Вряд ли, но я спрошу! – И стражник исчез со стены. Скоро послышался скрип отодвигаемого засова, ворота приоткрылись.
Когда Бенда, шатаясь, выходит из ворот монастыря, солнце уже стоит над городом. Мимо спешат первые прохожие, колокола звонят, сзывая прихожан на раннюю службу. Бенда идет, мечтая только о постели. Сил не осталось. Здания сливаются в одну сплошную стену, и приходится щуриться, чтобы не пропустить своего дома. Со времени приезда Бенде не удалось выспаться – приходилось засиживаться до ночи с любопытствующими соседями, провожая их, когда родители давно спали, а вставать с солнцем, чтобы помочь отцу который за время хождений Бенды сильно сдал. Поседел, осунулся, похудел... И матушка постарела. Уходишь ли из дома или возвращаешься – а все равно оказывается, что нечто потеряно, и потеряно навсегда. Как и со многим на свете, с этим приходится смиряться. Если получится – принять, если нет – стараться не замечать или делать вид, что так и надо. Родители стареют – но разве детям легче оттого, что это закон жизни? И с каждой минутой, с каждой секундой все острее ощущаешь, что ничем помочь не можешь, будь ты хоть трижды лекарь и колдун, да хоть бы и сам господь бог!
Что это за люди у дверей?
Бенда щурится, пытаясь сквозь резь в усталых глазах разглядеть в ярких лучах утреннего солнца фигуры у входа в дом. Кажется, у них оружие? Что случилось? Да это стража!
Превозмогая слабость, Бенда бросается к дверям, но его останавливают алебарды.
– Пустите же! – Сил не хватает развести скрещенные древка.
– Ты кто такой?! – как сквозь стену слышится сердитый окрик.
– Я здесь живу! Почему вы меня не пускаете?!
Грубый смех в ответ:
– Да он пьяный! Спихните его в канаву!
Бенда отходит на шаг назад и смотрит, пытаясь сфокусировать взгляд. Дом тот, никакой ошибки, и перед дверью действительно стоят два стражника в форме, загораживая проход. Они ухмыляются, выставив алебарды. Бенда трясет головой, говорит:
– Я здесь живу. Я сын булочника, меня зовут Бенда. И я хочу попасть к себе домой. Что вы здесь делаете? Пропустите меня.
Солдаты ржут, кричат что-то, что Бенда уже не может разобрать. Откуда-то снизу, от живота, начинает подниматься гнев. Бенда чувствует, что еще слово – и от дверей, равно как от солдат, останется горстка пепла. Как от всех тех зачумленных, собранных в доме на окраине прибрежного городка, название которого Бенде так и не довелось узнать. Бенда поднимает руку...
Дверь открывается, на пороге появляется префект, за ним маячит красное, пышноусое лицо капитана стражи. Капитана Бенда не знает, но префект – личность известная. Бенда бросается к нему, но опять дорогу преграждают алебарды.
– Вы кто такой? – спрашивает префект сердито. – Что устраиваете беспорядки? Приходите в ратушу в приемные часы!
– Отец! Матушка! – в отчаянии кричит Бенда. В ответ тишина.
– Вы больной или хулиган, я не понимаю? – Префект надевает перчатки, выходит на улицу. За ним следуют капитан и еще трое стражников. Префект поворачивается к ним: – Тела уберите, вызовите гробовщика, закажите мессу, пусть никто не говорит, что город не заботится о своих горожанах. И пусть священник проведет в доме службу, чтобы очистить место.
– Какие тела, зачем службу? – тупо спрашивает Бенда. В голове все мешается, но сон мгновенно улетучивается. Иголка, сидевшая в груди полночи, встает поперек сердца. И Бенда понимает, что это не сердце виновато... – Пустите! – кричит Бенда, бросаясь на острия, но стражники перехватывают, закручивают руки за спину. – Это мой дом! Что вы все тут делаете?!
Префект уходит не оглянувшись.
– Уберите, – бросает он.
Красномордый капитан наклоняется к Бенде:
– Милейший, вы что-то перепутали. Если вы будете вести себя тихо, мы вас отпустим. Это не ваш дом. Хозяева были убиты ночью, и так как наследников у них не осталось, дом переходит в собственность города, им распоряжаются префект и старейшины. Вы меня слышите? Эй, милейший?
Бенда не слышит ничего, кроме слова «убиты».
– Как? Кем, почему? – шепчет.
Капитан, видя, что чужак успокаивается, делает знак стражникам, и те отпускают Бенду.
– Послушайте, милейший, ступайте себе, – говорит он отечески. – Вы вообще кто?
– Я сын булочника, Бенда. – Бенда поднимает голову внимательно оглядывается. – Вы сказали – убиты? Как? Кем? Вы кто такой и что здесь делаете?
– Это я вас спрашиваю, – недовольно говорит капитан, невольно смущаясь под светлым взглядом. Он, не смущавшийся никогда. Даже в детстве, когда стащил у матери из шкатулки единственную серебряную брошку. – Я капитан городской стражи, выполняю свой долг. Ночью здесь произошло двойное убийство, кто-то проник в дом, зарезал хозяев, унес все ценности, в том числе бумаги. По распоряжению префекта я осмотрел место преступления. Преступник, несомненно, скоро будет найден и понесет заслуженное наказание. В соответствии с законом, за неимением наследников все имущество покойных, в том числе недвижимое, переходит государству. Что вы имеете сказать против?
С трудом продираясь сквозь колокольный звон «убийства» и «покойных», не переставая гудящий в голове, Бенда кротко спрашивает:
– Я могу войти?
– Да вы кто такой, черт побери?
– Сын.
– У хозяев не было детей, оставшихся в живых. Сын их уехал пять лет назад и погиб на Востоке. Или у вас есть документы, подтверждающие родство с покойными?
Бенда не отрывает взгляда от лица капитана, говорит медленно, сдерживаясь:
– Послушайте, меня не интересует наследство, забирайте себе дом и что хотите. Но дайте мне хотя бы... – Голос прерывается.
Капитан не намерен уступать, так как чувствует, что если он сейчас пропустит Бенду, то тем самым признает слова Бенды за правду.
– В церкви насмотритесь, – грубо говорит он. – Отойдите!
И Бенда отступает. Капитан, оглядываясь, уходит, напоследок шепнув кое-что одному из стражников. Теперь перед дверями стоят пятеро, и все следят за каждым движением Бенды.
Бенда смотрит под ноги. И стражники все крепче держатся за оружие, все подозрительнее, с ожиданием, поглядывают в сторону Бенды. Наконец один не выдерживает:
– Пошел отсюда, бродяга!
– Я выгляжу как бродяга? – мрачно спрашивает Бенда.
– Н-нет, пожалуй, – несколько растерянно отзывается стражник.
– Ну так и чего орешь?
Бенда обходит выставленные алебарды, поглядывая на открытые ставни второго этажа. Из окна трактира за ним, присев у подоконника, следит Юлий.
Другой стражник окликает:
– Эй, ты! Ты и впрямь, что ль, колдун?
Бенда не отвечает.
– Слышь, колдун, не забывай, все-таки кругом город, люди...
Третий добавляет:
– Скоро телега приедет тела забирать, так если ты и впрямь сын, то вот и попрощаешься. А так-то чего лезть? Ты, главное, не колдуй! Слышь?
Дверь трактира открывается, показывается голова Мамы Ло в белом чепчике. Она окликает Бенду:
– Мож, зайдешь? Чего на улице торчать, с этими дураками препираться? Поешь, я и в комнату могу пустить – поспишь...
Бенда подходит к Маме Ло.
– Ну, ну, мальчик, всяко бывает, – бормочет толстуха. – Проходь, что ли? – И распахивает дверь во всю ширь.
У окна Юлий бросается на лавку.
Бенда стоит, смотрит в полутьму пустого трактирного зала. Оттуда пахнет мясом и хлебом.
– И верно, иди поешь, поспи, а как тела выносить будут, так мамаша тебя разбудит, – говорит за спиной один из стражников.
Бенда медленно разворачивается.
– Стой! – кричат солдаты, сбиваясь в кучу и ощериваясь остриями алебард.
Соседние дома молчаливы, никто поутру не открывает ставни, не готовит завтрак, не вывешивает стиранное белье – как будто все вымерли. Улица пуста, только к площади бредет торговка с рыбой, а с рынка идет, шатаясь, дряхлый нищий. Заметив подслеповатыми глазами движение, старик останавливается, вытягивает руку перед собой, почти коснувшись мелькнувшего у лица плаща.
– Я видел или мне пригрезилось? – бормочет он, грязными кулаками протирая красные веки. – Что это было?
Торговка, бросив корзину и подхватив юбки, бежит прочь. Блестящая рыба рассыпается по мостовой. Стражники падают на рыбу, обломки алебард летят следом. Двое вскакивают и, спотыкаясь, скользя на чешуе, кидаются в дом, грохоча подкованными сапогами по выломанной двери.
Бенда стоит у порога комнаты на втором этаже. Две старухи уже обмыли и заканчивают обряжать тела, гладко выбритый маленький доктор в черном кафтане копается в сундуке. Заслышав шаги, они обернулись и уставились на Бенду.
– Что вам, юноша? – брезгливо спрашивает доктор, выпрямляясь. В руках он держит вышитое полотенце. – Это подойдет? – спрашивает у старух.
– Не смейте! – кричит Бенда, делая шаг вперед, но сзади набегают стражники, наваливаются, кидают на пол, пинают, крутят руки и вытаскивают на лестницу. Как Бенда ни сопротивляется, через минуту стражники выбрасывают Бенду на улицу. Доктор, пожав плечами, кидает старухам полотенце.