ну и пролез в образовавшуюся дыру.
Очутившись по ту сторону забора, он на мгновение замер, вслушиваясь в тишину. И тут впереди себя Громов явственно услышал какой-то шум, отдаленно напоминавший то ли всхлипывания, то ли стоны. Не раздумывая больше ни секунды, он бросился на этот шум и вскоре увидел то, от чего ему в первые мгновения стало не по себе. Здоровый детина, усевшись верхом на чье-то распростертое на земле тело, обеими руками срывал с него остатки одежды. Подойдя ближе, Громов узнал в распластанной жертве именно ту девушку, за которой гнался. Теперь она неподвижно лежала на земле, и он с ужасом подумал, что она уже мертва. Детина же, разделавшись с одеждой несчастной, стал лихорадочно стаскивать с себя брюки, для чего ему пришлось встать с земли. И Громов понял, что лучшего момента для нападения не придумаешь.
— Руки в гору, ублюдок! — громко и внятно обратился он к детине, опуская руку на то место, где у него под мышкой должна была находиться кобура с «Макаровым», однако ни того ни другого на месте не оказалось. Громов вспомнил, что по дороге к Афине, еще в автомобиле, он снял с себя пиджак, а вместе с ним и кобуру. Теперь он оказался совершенно безоружным перед преступником. Такое головотяпство произошло с ним впервые.
«Вот, блин, он теперь еще и меня изнасилует», — мелькнула в сознании Громова шальная мысль, от которой ему стало не по себе.
За те четырнадцать лет, что он работал в столичной милиции, ему довелось повидать несколько насильников, наводивших ужас на добропорядочных москвичей. В ходе общения с этой публикой Громов сделал неожиданный для себя вывод о том, что внешний вид этих людей практически никогда не выдает их звериную сущность. К примеру, тот же лефортовский потрошитель, который своими зверствами наводил страх на жителей района в середине восьмидесятых, оказался вполне обычным инженеришкой, членом партии с двадцатилетним стажем, к тому же женатым и имевшим двоих детей. Насильник и убийца семерых женщин Грищенко, в течение двух лет водивший за нос столичных сыщиков, был маленьким тщедушным инвалидом второй группы, который в момент задержания с перепугу наделал в штаны.
Однако сегодняшний маньяк грозил внести существенные коррективы в умозаключения сыщика. Одного взгляда на него было достаточно, чтобы понять, какие бездны порока таятся в этом представителе homo sapiens. Сильные руки и ноги, мощный торс, низкий лоб и квадратное лицо со сломанным носом — вот внешний облик человека, с которым Громову «посчастливилось» встретиться на глухой строительной площадке.
Стоя напротив амбала, он стал мысленно прикидывать вероятность своей победы над столь грозным противником. Как ни странно, но, трезво взвесив все «за» и «против», он пришел к выводу, что шансы победить у него все же есть. Он размышлял следующим образом. От природы физически сильные люди во время драки очень часто теряют всякую осторожность, считая, что их прекрасные физические данные позволят им без труда осилить любого противника. Эта самонадеянность их часто и губит. Кроме этого, на руку Громову играла и неутоленная сексуальная страсть верзилы, которая должна была буквально подстегивать его побыстрее разделаться с противником, а торопливость, как известно, полезна только при ловле блох.
Терпеливо ожидая нападения амбала, Громов стал искать на его теле то место, куда он нанесет своей главный и решающий удар. Поскольку свернутый на сторону нос маньяка навсегда запомнил чье-то весомое прикосновение, сыщик скользнул взглядом ниже, считая дурным тоном дважды бить в одно и то же место. И в следующую секунду он понял, куда он нанесет свой решающий удар, который поставит точку не только в их поединке, но и в профессиональной карьере этого полового гиганта. В тот момент, когда амбал с ножом в руках бросился на Громова, тот заметил, что «молния» на его брюках расстегнута. Его взору предстал белый клочок нижнего белья верзилы, который мгновенно превратился для него в ту красную тряпку, которой обычно тореадоры дразнят быка.
Этому правилу — выбрать на теле противника место для решающего удара — его обучил еще в далеком детстве дворовый приятель. Громов тогда жил на улице Казакова и вместе с пацанами частенько бегал в летний кинотеатр сада имени Баумана смотреть киношки. Однако тамошние пацаны взяли в моду отнимать у них деньги, поэтому отстаивать свою правоту им приходилось с помощью кулаков.
Первое время Громову здорово доставалось от хорошо обученного врага, и синяки и шишки были привычными на его теле. Однако вскоре за его обучение взялся пацан постарше и буквально за месяц научил Громова правильно махаться. С его помощью он постиг многие законы кулачного боя, научился не только наносить точные и выверенные удары, но и уворачиваться от ременных блях, палок и кулаков противника.
Чуть позже, уже в армии, у Громова появилась возможность усовершенствовать свое мастерство под руководством еще одного опытного наставника — корейца Вани Кима, который обучил его принципам тайцзи-цюань. Овладев этим учением, Громов получил в свое владение грозное оружие, которое затем неоднократно выручало его в схватках с заведомо сильным соперником. Согласно этому учению, воин, обороняющийся от противника, в несколько раз превосходящего его по силе, должен был избегать прямого контакта и, следуя его движениям, измотать его психологически, чтобы затем, выбрав момент, нанести решающий удар. «Круговые движения, совершаемые тобой, — учил Громова кореец, — позволят тебе свести на нет удары огромной силы. Когда, следуя твоей податливости, сила соперника сама себя исчерпает, тебе достаточно будет небольшого усилия, чтобы повергнуть врага окончательно».
Избегая прямого контакта с противником, сыщик стал всем телом совершать плавные движения из стороны в сторону, подстраиваясь под ритмику движений маньяка. Тот же, видимо, впервые столкнувшись с таким способом борьбы, не стал мудрствовать лукаво и попытался с одного удара покончить с противником. Он нацелил острие ножа ему в грудь и сделал резкий выпад вперед. Громов ловко увернулся от этого удара, плавно уйдя назад и ни на секунду не прекращая свои движения. Разъяренный амбал пошел в новую атаку, которая завершилась для него столь же безрезультатно.
Так продолжалось несколько минут, в течение которых Громов сумел извести амбала настолько, что тот уже ничего не соображал, а просто безоглядно бросался из стороны в сторону, пытаясь достать своим остро отточенным тесаком все время ускользающего врага. Наконец в один из таких моментов, когда он в очередной раз совершил серию выпадов в пустоту, сыщик плавно ушел в сторону и тут же с разворота нанес точный удар ногой по руке, в которой верзила держал нож. Не ожидавший этого маньяк разжал пальцы, и огромный тесак отлетел далеко в сторону.
После первого удара, заставшего его врага врасплох, Громов нанес еще один — на этот раз в живот и, когда верзила от боли стал сгибаться пополам, заставил его распрямиться новым ударом — теперь уже коленом в челюсть. Оглушенный градом тумаков, маньяк на несколько секунд застыл в позе человека, которого хватил столбняк, чего, собственно, и добивался Громов. В следующую секунду он обрушил на противника последний удар — на этот раз в то самое место, которое приметил в самом начале поединка. Вложив в него всю свою мощь и злобу, он нанес его настолько точно, что участь амбала была решена окончательно и бесповоротно — закатив от боли глаза и раскинув руки в стороны, он рухнул спиной на холодную землю.
Отправив противника в долгий нокаут, Громов облегченно вздохнул и в следующую секунду услышал за своей спиной чьи-то громкие хлопки. Он обернулся и стал свидетелем душещипательной картины: совершенно голая девушка сидела на ворохе одежде, содранной с нее маньяком, и громко аплодировала безоговорочной победе своего спасителя.
АВАНТЮРА НА СТО ТЫСЯЧ БАКСОВ
Все то время, пока темно-синяя «Нива» мчалась по вечерним улицам Москвы, Кадилин молча просидел на заднем сиденье. Оба его попутчика также хранили молчание, занятые каждый своими мыслями. Наконец, когда минут через двадцать после старта автомобиль свернул с оживленной трассы в тихий переулочек и притормозил возле неприметной хрущобы, пучеглазый заглушил мотор и первым нарушил молчание:
— Слава Богу, вот мы и дома. — Затем он повернулся к Кадилину и, протягивая ему руку, сказал: — Теперь давай знакомиться. Меня зовут Володя, а моего кореша кличут Семой. А тебя?
— Сергей, — ответил Кадилин и пожал протянутую руку.
— Сергей — держи хрен бодрей, — скаламбурил пучеглазый, который теперь, когда опасность миновала, явно пребывал в прекрасном расположении духа. — За нами должок, Серега. Ты нас с ментами развел, поэтому проси все, что хочешь.
Кадилин ответил практически не раздумывая: «Пожрать бы от пуза», чем вызвал весьма бурную реакцию со стороны своих собеседников.
— Пожрать, говоришь? Это можно, — весело ответил пучеглазый и первым вылез из автомобиля.
Закинув за спины баулы, мужики повели своего нового приятеля в ближайший подъезд, где на третьем этаже, как оказалось, они снимали двухкомнатную квартиру. Интерьер у этого жилища был весьма убогий, однако Кадилина это обстоятельство тронуло мало — за время своих странствий он и не такого насмотрелся. Его волновало другое — могло ли быть что-то стоящее в холодильнике у обитателей столь скромного жилища.
Его сомнения улетучились в тот момент, когда они пришли на кухню и пучеглазый открыл холодильник «Бирюса», стоявший в углу. Тот был забит продуктами, что называется, под завязку, более того — когда дверца распахнулась, из него на пол вывалился длинный батон сервелата. Вскоре большая часть продуктов перекочевала из холодильника на стол, а украсила все это пиршество пузатая бутылка водки «Абсолют». Разлив ее содержимое в три стакана, пучеглазый поднял первый тост — за знакомство. Все трое чокнулись стаканами и залпом опорожнили их содержимое. Затем приступили к трапезе.
— Серега, скажи нам честно: что ты делал в том «клоповнике», где мы хату заделали? — после некоторой паузы спросил пучеглазый.