— Дочка приехала, — бросил Андрей через плечо. — Витя, бери винтовку, присмотрись. Сейчас будет важный момент: она остановится перед зеркалом — всего пара секунд.
Проскурин отошел, давая обзор младшему товарищу.
Близнец занял прежнюю позу: одна нога поджата, колено второй находится под локтем правой руки.
Пока еще не оснащенная магазином винтовка «пусто» смотрела на кухонное окно.
Сначала Виктор увидел, как осветилась прихожая, словно смотрел на монитор, на котором резко прибавили яркость. Картинка оставалась неживой недолго. Незаметно, как из ниоткуда, вдруг четко обозначился силуэт полноватой женщины. Она отпустила сумочку из рук и пару секунд оставалась неподвижной.
Пара секунд.
Этого времени вполне хватит и для генерала.
Оптический прицел. Основной угольник для стрельбы — «галочка», направленная острием вверх, — словно впилась в щеку женщины. Дополнительные угольники для дальних расстояний, расположенные ниже основного, распределились по ее телу. Они буквально жалили ее в шею, плечо, грудь. Так, будто винтовка могла стрелять четырьмя пулями одновременно. Ее голова очень близко в оптическом прицеле, так близко, что даже можно покрутить у ее виска... боковым барабанчиком.
Палец снайпера потянул спусковой крючок. Раздался сухой щелчок — и генеральская дочь прошла в комнату.
— Ну что, Витя?
— Все так, как я и представлял.
Проскурин в последний раз открыл кейсы, чтобы проверить оружие. Мелкашки без сошек, глушителя и оптики походили на обрезы. Но они гарантированно били на сто метров. Глушители лежали рядом, их можно поставить в любой момент. Андрей щелкнул замками, закрывая «дипломаты».
Половина девятого. Точнее, 20.31. Генерал Свердлин до сей поры не изменил своей привычке носить электронные часы. Что интересно, носил он их на правой руке, однако не в подражание своему шефу. Его привычка была менее прозаичной. В свое время он учился в музыкальной школе по классу баяна. Отец купил ему часы — подарок недорогой, но до некоторой степени неожиданный — Саше в ту пору исполнилось одиннадцать. И он ни за что на свете не хотел расставаться с отцовским подарком. Который отчаянно мешал при игре на баяне: ремень с басовой стороны инструмента давил как раз на запястье. Из двух вариантов мальчик выбрал один: надел часы на правую руку, где ремня баяна не было.
20.31. Александр Семенович выпил рюмку коньяку и мысленно перенесся на Нижнюю Масловку. Как раз в это время должен подъехать к дому Надежды Князевой служебный «Ауди». А еще через полчаса появится другая немецкая машина и с той же немецкой пунктуальностью. Генерал проведет в гостях сорок — сорок пять минут. Сороковая или сорок пятая станет для него последней. А может, сорок первая. Что будет символично и созвучно с темой одноименного фильма.
Беседа с дочерью.
Губы Свердлина тронула легкая усмешка. Очень тонкая ирония.
Не всегда получалось прийти домой «засветло», и Александр Семенович в редкие минуты общения с дочерью испытывал неловкость. Еще рано желать ей спокойной ночи. Просто, пользуясь случаем, можно реально провести параллели, зная, что параллельных линий не существует.
Урок физики. Учитель по имени Сергей Федорович приводит пример: «Две нити с грузиками на концах кажутся нам параллельными линиями. Однако они пересекаются точно в центре Земли».
Интересно, о чем пойдет разговор у Дронова со своей дочерью? Что они будут обсуждать? Поделятся каким-то общими проблемами, затронут планы на будущее?
Да, очень интересно быть правой рукой создателя. И тем не менее немножко грустно. Оттого, наверное, что ты не вправе даже намекнуть, что на пол упал последний листок с чьего-то календаря. Иначе нарушится жизненный цикл, время потечет по другому руслу, изменятся многие судьбы, расклад определенных сил, реакций. Мир таков, что ты живешь в нем внутри себя и видишь его изнутри. Сложно.
Девочка лежала в кровати и читала книжку. Александр Семенович присел рядом и спросил:
— Что читаешь?
Дочь-пятиклассница откинулась на подушку и закрыла лицо раскрытой книгой, давая возможность отцу прочесть название на обложке. Или скрыла то, что было написано в тот момент на ее лице.
Книга называлась «Приключения Ульяны Караваевой». На обложке была изображена растрепанная рыжеволосая девчонка с вороной на плече. Этакая русская Пеппи Длинный Чулок.
— О чем книга?
Дочь зашлепала губами по странице, не убирая книгу от лица. Ее голос был глуховат и нарочито таинственен.
— Ульяна спасает родного отца, известного изобретателя, пропавшего без вести после взрыва на шахте.
— А ворона?
— Явно досталась по наследству от отца-изобретателя. — Девочка рассмеялась под книжкой.
Александр Семенович потянул книгу на себя и прочел слегка подмоченный текст: «Слухи о том, что Ульяна поймала десятерых бандитов и расправилась с самым опасным преступником, какого когда-либо объявляли в розыск, несколько преувеличены».
— Где ты взяла эту книгу?
— Подруга дала почитать.
— У нас что, своих книг нет?
— Господи! — девочка по-взрослому всплеснула руками. — И ты называешь это книгами? Сплошь энциклопедии! Ты еще назови мою школу школой. Это прям учреждение какое-то. Все ученики с охранниками. Все учителя на измене.
— На чем?
— Да ладно тебе притворяться! Как будто ты не понял.
Свердлин понял это по-своему. Рассудил так: «Читают запрещенную литературу».
21.00. Дронов уже должен быть на месте. Осталось немного.
Огневая позиция. В самый последний момент Близнец попросил место с левой стороны рубежа, хотя в тире он занимал позицию справа.
— Мне так удобней, Андрей. — И едва не ответил резко, видя недовольство товарища: «Полковник Хворостенко изменил решение, а мне что, нельзя?» Это не было прихотью. На позиции второй снайпер все время находился один, в то время как Андрей к рубежу не подходил. Но когда он занял место рядом, то Виктор сразу почувствовал, что ему что-то мешает. Ощутил дискомфорт, тяжесть в локте и вот-вот ожидал удара. Эмоционально же почувствовал неприязнь к Проскурину — не как к напарнику, а как к соседу, который неожиданно приперся в гости, сел за стол и поставил на него локти. Странное ощущение, подсознательное.
Капитан уступил свое место. Вставая, он взглянул в окно.
Черный «Мерседес» стоял в пяти метрах от подъезда. На нем был номер с российским триколором, принадлежащий к серии «ФЛ»: «А730АМ». Буквально две минуты назад из лимузина вышел Дронов. Как всегда, его опекали два телохранителя. Один развернул бронещит, прикрывая генерала, а другой, шагнувший к подъезду первым, не выпускал рукоятки автомата, скрывавшегося в «дипломате». Прошли даже не секунды, а мгновения, и площадка перед парадным опустела. Быстро, профессионально работают телохранители, в очередной раз отметил капитан Проскурин.
Охранники вышли из подъезда и направились к машине, попутно шаря глазами по окнам дома. Даже показалось, что зацепились взглядом за окно, расположенное в сотне метров от них. Может, и отметили, что оно, открытое, представляет неплохую снайперскую позицию. У каждого своя работа, они с полвзгляда должны отмечать такие нюансы. Однако открытых окон хватало, равно как распахнутых настежь балконов.
— Так удобно?
— Да, — спокойно ответил Близнец, не обращая внимания на все еще недовольный тон напарника, занявшего его место. — Так гораздо лучше.
Крапивин не пропустил момент, когда генерал появился в прихожей. Кремлевский чиновник был в военной форме, фуражку снял, видимо, еще в подъезде. Крапивин чуть повел стволом, провожая Дронова, шагнувшего из прихожки в комнату.
Вот уже во второй раз Близнец видел генерала в оптику. Сесть бы в машину времени, перенестись на полтора года назад и преподнести подарок всем: министру обороны, прилетевшему в Моздок, себе, Проскурину, Хворостенко и еще многим людям, за которых было обидно. Или перенестись хотя бы на год, услышать недовольный голос: «Ну где этот снайпер?!» и ответить: «Он здесь!» Выхватить автоматический «стечкин» и разрядить всю обойму.
Сейчас же приходилось слушать капитана-инструктора.
— Внимание! Все внимание на зеркало! — Проскурин нервничал и не скрывал своего состояния. Он с каждой минутой продолжал доказывать, что как снайпер изжил себя.
— Спокойно, не психуй! — Это уже Виктор Крапивин слегка прикрикнул на товарища. Пришла пора взять инициативу на себя. — Не можешь срать, не мучай жопу. Лучше вообще не стреляй. Я один.
— Нет, нет! Я справлюсь...
«Это работа ученика. Пока еще ученика. Он справится с ней. Но с ним придется много работать».
Андрей понимал, как ему будет тяжело на позиции, но не представлял, до какой степени. Он словно впервые взял в руки винтовку и впервые собирался нажать на спусковой крючок, впервые лишить жизни человека. Слышал собственный голос: «Как только твой первый выстрел лишит жизни человека, вернуться с этого пути уже нельзя...» И соглашался: уже нельзя.
Ему стало страшно, когда он вдруг представил себя одного на огневой позиции. Одного. И был готов снова поменяться с Виктором местами, спросить, удобно ли ему. Готов был вспомнить клятву, которую мысленно давал второму снайперу:
Я обязуюсь переносить и готовить к работе специальное оборудование; определять маршрут и темп движения, передвигаться по ТВОИМ следам; помогать в подготовке укрытия и огневой позиции; выявлять и указывать цели; оценивать точность ТВОЕГО выстрела...
Именно его, а не своего выстрела.
Он буквально сварился при виде генерала, кипел, то краснея, то бледнея. Последние минуты, секунды и мгновения вытворяли с ним что-то невообразимое. Его колотило, и он не мог унять этой дикой тряски.
Один. Противоречие. Он был спокоен, когда в одиночестве наблюдал за генералом два, пять, десять дней назад. Тогда его не косила, как сейчас, ненависть к предателю.
— Андрей, я буду отдавать команду.