«Прошляпили… Пятьдесят пять миллиардов марок… Германия столько зарабатывает за десять дней. Вот этого могут не простить».
Вспомнил Раю, родных на Ставрополье, стал проваливаться в сон и, наконец, уснул. Сказалось нечеловеческое переутомление последних дней.
Олег разбудил президента на рассвете. Тот был бодр и внешне спокоен. Олег знал, что сегодня все так или иначе закончится, и тоже морально был как огурчик. Только продрог до костей, проведя всю ночь на свежем воздухе. Он опасался залезать в спальный мешок, все время оставался начеку, пока «туристы» пили соки, налитые в бутылки из-под «Массандры», и распевали песни под гитару. Когда все стихло, он так и не смог уснуть, лишь немного подремал сидя.
К утру на стоянке остались только они с президентом.
– Михаил Сергеевич, нам надо срочно собираться. Не представляю, что сейчас творится в вашей резиденции, но думаю, район этот сейчас начнут прочесывать. Надо менять дислокацию. И простите, вот вам парик, сами понимаете, без него вы слишком приметны, а также бородка и очки… И кепочку вот эту наденьте, будьте добры.
Они ехали вверх, на вершину горы Ай-Петри, по канатной дороге в вагончике. Горбачев демонстрировал типичное поведение иностранца: с живейшим интересом рассматривал подданных страны Советов, жадно вслушивался в их разговоры.
А разговоры были только о событиях в Москве. Люди азартно делились друг с другом слухами, привирая, преувеличивая, путая места действий и имена.
И по той свободе, с какой они обсуждали ситуацию в столице, становилось понятно: что-то у путчистов не задалось… Даже без его вмешательства, пока он «отдыхал» в Форосе, все у них и так пошло не по плану. Или уже устали бояться люди? Но как же это? Почему? Ведь танки в Москве… И все же страха не было.
Но не это наблюдение взволновало Михаила Сергеевича. Слушая беседу отдыхающих, Горбачев вдруг ощутил историческое величие и глубину своих деяний.
Но куда приведет дарованная им свобода и поразительная смелость, которую разбудил он в своем народе?
– Повесить их надо всех! – послышалось из угла вагончика.
Горбачев непроизвольно вздрогнул. Страшные вещи говорила пожилая женщина, вполне себе прилично одетая.
– Кого, мать? – с улыбкой уточнил паренек в «спартаковской» майке.
– Кого?! Да этих демократов чертовых. А с ними и Горбача заодно.
– Да уж, – вторила ей попутчица, – Мишку Меченого нам враги прислали на нашу голову. Давно пора было порядок навести!
– Приехали, – сообщил Олег и помог растерявшемуся под влиянием правды жизни президенту выбраться из сильно раскачивающейся кабинки.
На вершине горы дул сильный прохладный ветер. Горбачев рукой придерживал кепку. Мимо прошагал военный патруль. Офицер покосился на Олега, успевшего загримироваться до полной неузнаваемости, бросил взгляд на Горбачева и проследовал мимо.
Они прошли по тропинке километра два.
– Вон там отдохнем, подождем вертолет, – Олег перевел дух и указал на добротную избу у края обрыва. – Михаил Сергеевич… – он замялся, подбирая слова. – Вы не обращайте внимания на эти старушечьи базары… – И сам удивился, отчего ему стало небезразлично, обращает Горбачев внимание на народный глас или же нет. Наоборот ведь хорошо – пускай узнает всю правду о народной любви.
Но Горбачев и бровью не повел. Только этого ему сейчас не хватало – сочувствия младшего офицера КГБ.
Недостойное чувство овладело им, недопустимое, неправильное – обида на свой народ. Неблагодарна роль реформатора – такова логика истории. Позже поймут, воздадут… когда уже некому будет. Хотя очень хочется уже сейчас, и лучше не только за границей, а у себя дома. Там, в Европе и в Америке, он для них навечно теперь ангел-избавитель от Советской угрозы. А дома вот говорят: «Надо повесить»!
«Обидно…».
В избушке их встретила немолодая женщина со следами былой красоты и мужчина невысокого роста – местный лесник, представившийся Николаем.
– Николка, – распорядилась хозяйка, – чайку гостям сделай нашего, травяного.
– Сделаю, сделаю, оно конечно, с дороги-то, – ответил Николка.
Чаек, как оказалось, обладал успокаивающим, почти наркотическим эффектом. Президент даже задремал, да и Олег изо всех сил сопротивлялся действию напитка. Шла неспешная беседа с хозяином. Николка, по-крестьянски, открыто, без страха и удивления, слегка склонив голову глядел на Горбачева. Привыкшего общаться с подготовленным контингентом, президента это открытое изучение его личности, как и предыдущий опыт хождения в народ, тяготило.
Отхлебнув из чашки, он поинтересовался:
– Однако чаек у тебя, Коля… В толк не возьму, что за травы в нем такие?
Николка пожал плечами и ответил спокойно, размеренно, глядя по очереди то на президента, то на Олега:
– Тут не в травах секрет, а в настойке. Особая у меня настойка.
– Что-то вроде Рижского бальзама? – спросил Горбачев.
– Нет, Михал Сергеич, своя. Бальзамов не держим – нетути. Я вообще все сам гоню. Как начал гнать в восемьдесят шестом, так не могу остановиться.
Олег деликатно кашлянул. Горбачев промолчал, с властным достоинством приняв очередной прямой народный упрек.
Время шло, и на душе у Олега становилось все тревожней. Вертолет должен был прибыть через два часа после их появления на вершине. Но прошло уже три с половиной…
Минул еще час. Олега клонило ко сну. Он и сам не заметил, как на смену беспокойству пришла коварная сладкая нега.
«Ясны очи дремотой легкой не смыкал», – вспомнил Олег пушкинскую строку и отключился.
Дверь дома лесника Николки слетела с петель, и в комнату ворвались вооруженные люди: двое в камуфляже, трое в гражданском. Гражданские выглядели слишком элегантно для здешних мест.
– Никому ниче не робить, сучьи дети! – как-то чересчур весело прогремел один из них, не иначе – командир.
– Никто ничего и не робит, – угрюмо отозвался Олег.
Главный подошел ближе, держа Олега на прицеле.
«Батя!» – изумился Олег, узнав Леонида Антоновича, своего наставника по спецшколе КГБ.
– Здравия желаю, – прошептал Батя. – Не ожидал меня увидеть?
– Здравствуйте, Леонид Антонович. Не ожидал. Вы тут на отдыхе?
– Ага, по профсоюзной путевке я, в Ялте отдыхаю. С автоматом наперевес.
– А я решил «с людями», по-простому, в избушке лесника остановится. А вы ее штурмом взяли. Почему так?
– Черняев с тобой?
– Кто?
– Додельцев, не финти! – прогремел Батя. – Черняев, что приехал с тобой в «Зарю».
– А, Черняев… Нет, он не здесь.
– Тогда где эта гадина?
– Там остался. А почему он – гадина?
– Так, понятно. – Батя сел рядом, приказав своим людям выйти из состояния полной боевой готовности. – Первый с тобой?
– Почему Черняев – «гадина»?
– Олег, – Батя обхватил голову руками, будто от нестерпимого приступа боли. – Первый, я спрашиваю, где?
– Со мной. Леонид Антонович, а вы за кого?
– Скажем, за Конституцию. А ты?
– За Интернационал. А попутно выполняю приказ начальства.
– Понятно. Где он?
– Отдыхает в соседнем помещении.
Олег медленно убрал руки со стола, правая сама потянулась к кобуре. Глупо, конечно, было пытаться что-то предпринимать – ситуацию могло спасти только чудо. Да и Батю не провести, он сам Олега всему научил.
– Умерь инстинкты, Олег. У тебя хороший ангел-хранитель, но и он подчас устает. Ему надо помогать хотя бы изредка, – предупредил полковник. – Рассказывай, как дело было на даче.
Олег молчал.
– Ладно, – вздохнул Батя, – не говори. Остается только передать тебе привет от генерала Степанова. Он сам рвался приехать, да не смог, у него осмотр в ЦКБ. До конца августа там пробудет – африканские раны зализывает.
Это был условный сигнал, пароль, которым Степанов снабдил Олега на случай экстренной ситуации, если генералу придется кому-нибудь делегировать свои полномочия.
– Ну, теперь видишь – не враг я тебе.
Олег кивнул.
– Прогуляемся? – предложил Батя.
– Прогуляемся, – согласился Олег.
Во дворе они присели у поленницы, закурили. Батя снял автомат, поставил его между колен и похлопал бывшего курсанта по плечу.
– План «Застава» – только часть операции. На высоком уровне был санкционирован приказ, который ты и некоторые другие пацаны должны были выполнить. Но это же все истерика, слава Богу, нашлись трезвые головы. Степанов – один из нормальных. Он, конечно, тоже шибко на нашего подопечного обижен, но одно дело – обида, а другое дело, что люди скажут в мире, если завтра его вдруг… хватит удар. Вот и решили здоровые товарищи, что надо план скорректировать, изменить траекторию… Хотя, конечно, может и было бы неплохо. Но кем заменить?
– Неплохо скорректировали план, – проворчал Олег. – Черняев готов был все сделать еще там, в Форосе. А если бы он меня прижал крепче? Это, товарищ полковник, не операция, а детсад. Где вы-то были, когда я ему руки крутил?
– Молодец, слов нет. Только ведь никто не собирался прощаться с президентом навеки на даче, где куча народу, родственники, ребята из «девятки», и у каждого в башке каша… Нервные все. Никто не знает, где на самом деле свои. Сам все видишь, чего я тебе рассказываю? Был план вывезти его оттуда, причем, с санкции Плеханова, при намеренном, понимаешь ли, попустительстве Генералова. А все сделать должны были тут, у твоего лесника.
– Вот тебе раз! Кто?
Батя пожал плечами.
– Я, грешным делом, думал – ты.
– Нет. Такого приказа не было. Леонид Антонович, мне не очень верится, что Плеханов и Генералов в этом замешаны.
– Это не твое дело, сынок.
– Не мое, ага… Ясно теперь, отчего так легко удалось сбежать из «Зари»… Ладно, допустим. А зачем Черняев со мной комедию ломал? Мог бы дождаться, пока мы тут окажемся.
– Вот это как раз и непонятно. По всему, он должен был сейчас сидеть здесь с нами рядышком. Наверное, у него были персональные инструкции. Видимо, он и есть самое главное доверенное лицо…
– У кого?