В России иногда говорят, что много смеяться – не к добру.
Так и вышло. С первого мгновения, когда Пашка, точнее Пол, увидел невесту, он понял, что пропал. Правила приличия, совесть, чувство ответственности, страх пали жертвой любви с первого взгляда. К своей нездоровой по силе радости и к своему же удивлению, он заметил, что обмен взглядами с девушкой происходит при явном попустительстве с ее стороны. В какой-то момент оставшись буквально на полминуты наедине с невестой, он получил от нее номер мобильного телефона.
В тот день отец девушки ничего не заподозрил. Помолвка состоялась, гости разъехались. Обнявшись с хозяином и посвятив его в таинство пить «на посошок, стременную, забугорную и в морду коня», Павел отбыл «на родину», в город Нью-Йорк. Если он и испытывал угрызения совести, то было оно наилегчайшим, поскольку совершенно растворилось в жажде авантюры и гордости за собственные таланты.
По возвращении домой бывший сотрудник советской разведки Павел Семенов впал в непривычную для своего зрелого возраста меланхолию, поминутно сменявшуюся навязчивым беспокойством. Он налил себе виски, выпил. Не помогло. Налил еще – получил тот же результат. Из головы не выходила итальянка.
Через двенадцать дней они встретились в Риме.
Стоя на балконе, он ждал, когда она, наконец, разберется с платьями и выйдет к нему сюда, в пьянящую римскую ночь.
Наконец, она пришла – все еще в гостиничном халате, идущем ей не меньше, чем иной даме самый дорогой вечерний туалет.
– Мария, cara mia, мне показалось, тебя не было целую вечность, – он отложил сигарету.
Она медленно подошла к нему, откинула прядь густых темных волос и нежно обняла за шею. Мария глядела на него в упор, будто изучала.
– Какой ты нетерпеливый, родной мой, – наконец прошептала она.
Ее английский был очень далек от идеального, она то и дело вставляла в свою речь итальянские слова, путалась, все забывала, но от этого еще больше волновала его.
Он притянул ее к себе, осторожно, нежно, как не делал уже тысячу лет.
– You are so beautiful, Maria, Maria… Машенька ты моя.
– Che cosa? – удивилась она.
Он ничего не ответил, а просто поцеловал ее в губы.
Они целовались в ночи, в Риме, далеко от Москвы и Нью-Йорка, и не так уж близко от Сицилии, авторитетные обитатели которой имели теперь все основания закатать его бренное и нахальное тело в бетон.
Внизу жил своей жизнью Вечный город, но Пашка знал: ничего не бывает на свете вечным, даже любовь. Ведь если любовь и может быть вечной, то только тогда, когда все отпущенное влюбленным время растворится вот в таком мгновении.
– Раньше я не знал, зачем этому миру нужен Рим, – прошептал счастливо Пашка.
– Я знаю. Он ждал нас, – торжественно заявила Мария, мечтательно глядя на небо.
Они пили вино, разговаривали, шутили. Она смеялась и не отпуская его руку.
Пашка вглядывался в ее лицо, в источающие любовь глаза и не верил своему счастью. Он уже сто раз взвесил варианты, но все сходилось к тому, что случилось то самое чудо, которое происходит на планете довольно редко – взаимная любовь с первого взгляда. Он абсолютно не беспокоился о реакции сицилийской братвы, не боялся навсегда потерять своего знакомого – отца девушки. Но и голову терять не желал, хотя это было очень непросто. Он уловил в своей душе странное смешение чувств: страстную любовь к красивой, пышущей неуемной чувственностью, женщине и некое подобие отеческой заботы. Марию ему хотелось обнимать и целовать, но в то же время оберегать от возможных неприятностей.
Он понимал: будущее их туманно, даже, скорее, нет никакого будущего. Поэтому с легким ощущением тревоги и отчетливо проявляющимся чувством вины он наблюдал, как девчонка по уши влюбляется в «американца». Однако и сам уже обманывался, уговаривая себя, что сумеет найти силы остановиться.
Они были вместе уже неделю. Он даже не поинтересовался, под каким предлогом ей удалось улизнуть из традиционно организованного семейного клана в такую даль и на такой длительный срок. Это ее дело.
«Впрочем, надо бы спросить», – подумал Пашка, но тут же, взглянув в ее влюбленные глаза, обо всем позабыл.
На следующий день, сидя в ресторане напротив отеля «Бернини», он вдруг принял решение, от которого даже сам опешил. Мария поняла, что в его душе происходит нечто неординарное, и поинтересовалась, здоров ли он.
– Я в порядке, не волнуйся. Мария, сейчас очень внимательно слушай и не перебивай. Мария… Я прошу тебя стать моей женой. Мы уедем туда, где нас никто не побеспокоит. У нас будет все. Ты даже не представляешь, как счастливо мы будем с тобой жить и среди какой красоты! А главное, среди каких чудесных людей! Они будут ходить к нам в гости, женщины станут обсуждать с тобой не миланские распродажи, а русскую литературу! Я люблю тот мир, и ты полюбишь его, дорогая моя. Но тебя я люблю больше жизни. Я знаю, что говорю, поверь мне, я ведь почти в два раза старше тебя.
Девушка уронила на пол вилку. Услужливый официант тут же принес новую, но и эту она не смогла удержать. Ему показалось, она вот-вот встанет и уйдет от него навсегда. Ожидание ответа было томительным и показалось ему вечностью. Наконец Мария заговорила.
– Я согласна, – произнесла она дрогнувшим голосом.
Пашке почудилось, будто потолок ресторана раскрылся, и сверху донеслось пение ангелов.
– Правда, с твоей стороны неприлично напоминать девушке о ее возрасте, – добавила Мария.
Он рассмеялся.
– Куда едем? – спросила она.
– В Москву.
* * *
Он спустился в лобби-бар один. Мария задержалась в номере переодеться. Пашка сидел в лобби и внутренне ухмылялся, дескать, вот началась семейная жизнь… Но ему такая жизнь очень нравилась. Он готов был сутками дожидаться, пока она перемеряет все свои платья, кофточки, джинсы, маечки. Потому что знал: он ждет свою женщину.
В лобби появилось несколько необычно для здешних туристов одинаково одетых мужчин. Двое задержались у дверей, двое прошли мимо Пашки, а еще трое мастерски скрутили его и защелкнули на запястьях наручники.
Лицо одного из непрошеных гостей показалось Павлу знакомым. Приглядевшись, он узнал своего бывшего коллегу майора Черняева.
– Привет, старик, – сказал тот, подавая знак остальным выводить задержанного из гостиницы. – Не везет тебе с бабами, бедолага. Ну, поехали за границу. Декларацию заполнил? Сало, яблоки, бананы в багаже имеются?
Глава двадцать пятая. CAP FERRAT
Предупреждение, отправленное Олегом в адрес Пашки, опоздало на неделю. Через минуту после того, как письмо было отправлено, его прочитал автор записки, полученной Олегом от Евгения. Теперь он мог легко и в любую секунду перлюстрировать все сообщения, поступающие на почтовый ящик Павла Семенова, поскольку сам владелец передал ему логин и пароль, а также раскрыл свое местонахождение.
Нет, Пашка не стал предателем. Просто в арсенале похитителей его римского счастья имелись столь эффективные препараты, что при необходимости могли бы, наверное, разговорить памятник Карлу Марксу на Театральной площади в Москве. Как известно, в реальной жизни чудеса встречаются редко, и потому Пашка не стал тем невероятным исключением из правил – победить симптомы действия «эликсира правды» его сильный организм не сумел.
Он рассказал всю правду, какую знал, но вот беда: ее было недостаточно, чтобы считать миссию по его экстрадиции из Италии в Россию до конца целесообразной. Конечно, с его помощью удалось выйти на Олега и подослать к нему агента для передачи сообщения, которое должно было заставить объект почувствовать себя не в своей тарелке. Но больше узнать от Павла Семенова ничего не удалось. Все известные ему номера счетов, пароли, коды, названия банков имели отношения исключительно к его персональной бухгалтерии, где дела шли не очень… Его же тюремщиков интересовали вещи куда более серьезные, чем личные дела задержанного, суммы, более существенные, чем среднестатистические остатки на счетах Пашки.
Поздним вечером на балконе виллы на Кап-Ферра, скрытой от посторонних высоченной живой изгородью, столь характерной для богатых домов южной Франции, бывший майор Черняев и человек, которого Черняев безоговорочно признавал за старшего, чрезвычайно озадаченные, решали дальнейшую судьбу задержанного. Наконец, у старшего зазвонил телефон.
– И ты не смог уговорить его отдать тебе рукопись?! – прокричал в трубку старший, не дав собеседнику закончить доклад.
– У меня не было инструкций насчет документов, – возразил Евгений. – Это могла быть провокация. Задание я выполнил: записку-предупреждение передал. Поначалу он хотел отдать мне рукопись, потом передумал почему-то. Я не стал настаивать, чтобы не вспугнуть…
– Парень, у тебя с головой все в порядке? Он уже наверняка прочитал записку, и теперь никому и ничего добровольно не отдаст. Он понял, что ты не журналист.
«Кто только берет в контору таких уродов!!!».
Старший негодовал. Ему было с чем сравнивать, ведь в свое время он принимал самое деятельное участие в подборе кадров для КГБ СССР. Теперь же, будучи фрилансером, не мог влиять на кадровую политику ведомства, наследовавшего деятельность Комитета. Его человек в Ванкувере прослужил оперативником несколько лет, пока не уволился, и должен был усвоить элементарные правила. Но, по всему видать, не усвоил.
Дав волю эмоциям, он, наконец, взял себя в руки.
– Какая, к шуту, провокация? Действуй согласно запасному плану. Немедленно.
– Но я совершенно не готов.
– Отставить и молчать, дубина! Сам виноват. Отправляйся в «Русский дом» и жди. Тебя найдут и всем снабдят. О выполнении доложить.
Старший в сердцах швырнул аппарат на мраморный столик и негромко выругался, увидев, как от него со звоном отлетела золотая крышка вместе с батареей. Собрав телефон и положив его в карман куртки, он нервно забарабанил пальцами по столику. Его собеседник, худощавый господин, одетый так, будто собрался в казино «Метрополь» в Монако, совершенно европейской наружности, абсолютно седой, в очках в недешевой оправе, заметил на чистом русском языке: