Доехав на «линкольне» до ворот, я притормозил. Фонарь, установленный на крыше сторожки, освещал площадь в двадцать или тридцать ярдов. Невада как раз вышел из своего домика со знакомой двустволкой в руках. Только на этот раз она не болталась на сгибе руки; Невада держал палец на спусковом крючке, направив оба дула на мою голову.
Я высунулся из окна машины и увидел прямо перед глазами круглые дырки стволов; меня прошиб холодный пот: мне показалось, что сейчас он меня застрелит, сейчас он снесет мне башку. Две круглые дырки стволов его дробовика росли просто на глазах, пока не достигли размеров пушек, нацеленных на меня; я ждал, что сию секунду из них вылетят две пули и навсегда заткнут мне пасть.
«Да, — подумал я, — это не лучший способ распрощаться с жизнью. От меня ничего не останется. Только пучок волос и не поддающиеся опознанию останки. Шелл Скотт просто исчезнет». Но мне все-таки удалось преодолеть минутную слабость. Когда на тебя наводят ружье, впадаешь в транс. Казалось бы, у ружья такие же возможности отправить человека на тот свет, как, скажем, у пистолета 22-го калибра, но почему-то создается впечатление, что ружье сделает тебя намного более мертвым.
В воздухе все еще кружилась пыль, поднятая колесами машины, когда я резко затормозил перед закрытыми воротами,.
— Что за чертовщина там происходит? — спросил Невада. — Мне только что позвонили из дома и приказали никого не впускать и не выпускать отсюда.
Это означало, что мне не удастся без помех выбраться за ворота — по крайней мере, с помощью Невады. За его спиной, на деревянной стойке в домике, я увидел два телефонных аппарата. Возможно, именно сейчас кто-то из гостей с изумлением обнаружил бесчувственные тела Квина и Барракуды. Возможно, по этой причине и предупредили охрану у ворот.
Поэтому, открыв дверцу, я вылез из машины.
— Для этого я и приехал, — обратился я к Неваде, — чтобы рассказать тебе, что произошло. Держи ворота на запоре, Невада, и...
Он прищурился и, наставив на меня ружье, спросил:
— Как тебя звать, парень? Ты не Хеккер.
— Нет, — ответил я, — у нас с Хеккером одинаковые костюмы Я... гм... Уайти Макгаффорд. — При этих словах я стащил с головы капюшон и бросил его на сиденье машины. Мое лицо все еще было загримировано. Это должно было поразить Неваду, что было мне на руку; мне хотелось хотя бы на две-три минуты заморочить ему голову. Надо было так запудрить ему мозги, чтобы он разрешил мне позвонить.
— Макгаффорд, — растерянно повторил он. — Не помню никакого...
— Да заткнись, — сказал я. — Где телефон? Босса пристрелили, и Динки мертв, так что кончай трепаться. Мне надо сообщить кой-кому о боссе.
— Эй, подожди-ка. Кто такой Динки?
— Тебе-то какое дело? Его убили, — сказал я. И не стал ждать. Мне все еще было не по себе при виде этих восьмидюймовых пушек, но к этому времени ружье уже приняло свои нормальные размеры, и я с независимым видом прошел в сторожку. Только на одном из двух телефонов имелся диск. Я схватил его, повернулся к Неваде спиной, чтобы он не видел, какой номер я набираю, и позвонил в дежурную часть полицейского управления.
Невада стоял в дверях, приблизительно в двух ярдах от меня, и держал ружье так, что его стволы смотрели мне прямо в живот.
— Кому ты звонишь? — спросил он. И в голосе его не слышалось той растерянности, которая звучала в нем поначалу. — И что это ты болтаешь? Говоришь, босса убили?
— Точно не знаю, — грубо ответил я, — но в кабинете у Квина шла попойка, и там что-то случилось.
Суровое лицо Невады немного смягчилось при упоминании о попойке. Он не сомневался, что я говорю правду, — ведь и ему звонил какой-то подвыпивший тип.
— Фрэнка подстрелили, ранение нетяжелое, — продолжал я, — но он требует доктора Хотшота Даттона, никого другого к себе не подпустит. Пуля застряла у него в боку.
— Кому ты звонишь? — спросил Невада.
— Хотшоту[8].
Дежурный офицер тут же ответил, и я произнес:
— Хотшот! — Глядя на Неваду, я добавил: — Доктор Даттон, вам предстоит иметь дело с пулями Фрэнка Квина и сотни его гостей в загородном поместье Квина. Сколько раз повторять вам?
В полицейском управлении «Хотшот» — кодовое название, оно означает срочный вызов, который поступает в дежурную часть и одновременно его передают в отдел убийств или отдел разбойных нападений, в отдел детективов, а также патрульным машинам, — все эти подразделения тут же приводятся в состояние боевой готовности, не дожидаясь окончания телефонных переговоров. Все они должны были услышать мои слова, если только дежурный офицер понял, чего я от него добиваюсь.
Но Невада, снова насторожившись, спросил:
— А почему ты не воспользовался телефоном в доме?
— Я уже тебе объяснил: в кабинете у Фрэнка Квина переполох. Застрелили какого-то клоуна, кажется Шелла Скотта...
— Заткнись, парень. — Невада снова посуровел. — Отойди-ка от телефона. Положи трубку.
Мне опять показалось, что он собирается пустить в ход свою двустволку. Скорее всего, она заряжена крупной дробью и незачем тратить ее на человека — если хотите сразу убить его. Каждый патрон двустволки выбрасывает девять дробинок размером с пулю 22-го калибра. Я представил себе восемнадцать пуль у себя в животе и положил трубку, а затем, подчинившись приказу, вышел из сторожки.
Невада, держа меня на прицеле, поднял другой рукой телефонную трубку.
— С кем я говорю? — спросил он.
Я затаил дыхание и приготовился к прыжку.
— Ах так? — сказал Невада. Не спуская с меня глаз, он произнес: — Доктор Даттон, да? Так вы говорите, доктор...
Я чуть не расхохотался. Если уцелею, сообразительный полицейский дежурной части получит от меня ящик своего любимого напитка. А сомнений на этот счет хватало, потому что Невада прекратил разговор по той же причине, по которой я перестал хихикать. Со стороны дома раздался страшный шум. Взревели моторы, раздались выстрелы.
Я торчал у этих ворот от силы две-три минуты. Этого времени оказалось достаточно, чтобы разобраться в случившемся. Может, кто-то даже опознал мертвого клоуна. Потому что стреляли по моему «линкольну». Очевидно, они полагали, что я все еще сижу в машине, потому что за несколько секунд с десяток пуль пробили ее капот. Фары еще одной машины, подъезжавшей к сторожке, разорвали темноту ночи.
Невада, выругавшись, бросил трубку и обернулся посмотреть, что же случилось. Двустволка качнулась в сторону, и в ту же секунду я бросился к нему.
Закричав, он попытался повернуться лицом ко мне, но я успел нанести сильный удар правой рукой в подбородок, и вопль резко оборвался. Невада пошатнулся, выронив ружье, но мой кулак не свалил его с ног. Он оказался на деле крепче, чем выглядел. Выкрикивая проклятия, он двинулся на меня, держа перед собой руки так, как это делают профессионалы.
У меня не было времени заниматься с Невадой боксом или прыгать вокруг него. Машина уже приближалась к воротам. Поэтому, позволив ему нанести мне удар, я набросился на него. Конечно, я мог выдержать парочку сильных ударов его кувалд, но охотно заменил бы их на свои собственные. Левой рукой, как большим камнем, он стукнул меня по подбородку. Я почувствовал, что у меня лопнула кожа, и острая боль обожгла лицо. Но я успел войти с ним в контакт и, так как другой его кулак навис надо мной, ударил его одной рукой в солнечное сплетение, как незадолго до этого врезал Барракуде, а потом нанес серию ударов по лицу. Он откачнулся назад. Глаза его были широко открыты, но абсолютно бессмысленны. Он был открыт, незащищен, стоял как истукан, прислонившись спиной к конторке, и я ударил его в живот с такой силой, что костяшки моих пальцев чуть не проткнули его насквозь.
Он издал какой-то странный высокий звук, но сам уже не услышал его. Не успел Невада соскользнуть на пол около конторки, как я уже подобрал его двустволку и одним прыжком оказался у дверей сторожки. Одна машина, развернувшись, только что остановилась у ворот. Я поднял ружье и наугад выстрелил из одного ствола. Но дробинки разорвали радиатор машины и выбили ветровое стекло.
Если я и задел кого-то, это был не шофер. Водитель вывернул руль и отъехал вправо, подальше от меня. Можно было бы выпалить в него из второго ствола, когда он проезжал мимо, — но это был последний заряд, так что я прекратил огонь. Машина, темный «кадиллак», снесла задний бампер стоявшего неподалеку «линкольна», потом помчалась к дому и остановилась на полпути.
К воротам приближалась другая машина, бежали люди. В темноте сверкали огоньки выстрелов, обстреливали сторожку. Пули ударялись в стекла, но те не разбивались. Пуленепробиваемое стекло — единственная моя защита.
Я огляделся в поисках рычага, открывавшего ворота. На глаза попался только один, я опустил его и потянул на себя. Створки ворот поехали в стороны. Мне позарез нужно было оружие, любое оружие или патроны. Но в сторожке ничего не было. Оставалось только запереться внутри. Может, стекла и были пуленепробиваемыми, но я, к сожалению, не обзавелся этим качеством и с тоской подумал, что вскоре мне предстоит доказать это на практике.
Еще две пули ударились в стекло. Теперь я видел несколько одетых в маскарадные костюмы людей, бежавших от дома к сторожке, что не создавало мне дополнительных удобств. Однако сражаться с ними я не мог. У меня оставался последний заряд. Но на этот раз я хотел попасть в цель.
Я прицелился. Времени было в обрез, потому что мне пришлось высунуться из сторожки, но я прицелился. Сначала я убедился, что ворота открыты, потому что после последнего выстрела ружье могло служить мне только в качестве дубинки, а я не намеревался отягощать себя при беге лишним весом. Сбросил с себя черный балахон, который стеснял движения. Вышел из дома и увидел на расстоянии двадцати ярдов группу людей с оружием в руках. Прицелившись, я выстрелил и бросился плашмя на землю.
В ответ прозвучало пять выстрелов, но пули просвистели над моей головой, одна из них попала в сторожку. Я вскочил на ноги и, согнувшись, побежал к воротам, стараясь как можно быстрее нырнуть в спасительную темноту. Мне некогда было смотреть, попал ли я в цель, но, похоже, мой выстрел не пропал даром. За моей спиной раздался пронзительный крик, как будто закричала испуганная женщина.