– Дай им время, он еще слишком слаб. Прими душ, а я пока принесу нам что-нибудь перекусить. – Вернувшись с тарелкой тартинок, Барт обнаружила, что облачившаяся в кимоно Коломба читает вслух какой-то роман. – Где ты взяла этот халат?
Коломба загнула страницу и взяла у нее три тартинки с салями.
– Мне его еще в семнадцать лет подарили. Все это время он провалялся в Медзанотте.
Барт улыбнулась:
– Забавной ты, наверное, была девчонкой. Доедай скорее, я хочу услышать твою версию событий.
Коломба залпом опустошила стоявшую на тумбочке Данте бутылку.
– Альберти! – крикнула она.
Молодой человек тут же появился в дверях палаты:
– Да, госпожа Каселли?
– Побудь с Данте, пока я не вернусь, – сказала Коломба. – Мы прогуляемся по саду.
Они вышли в засаженный дубами и ивами прибольничный парк, где гуляли, волоча за собой капельницы, пациенты в пижамах.
– Ты правда считаешь, что Томми имеет какое-то отношение к Отцу? – спросила Барт, когда Коломба рассказала ей обо всем случившемся.
– К нему или к его преемнику.
– Ты о Лео?
– Данте всегда был уверен, что Лео и Отец знакомы. Лео начал следить за ним после смерти Отца. И если он и правда знает, кто такой Данте на самом деле, то, возможно, так и есть.
– Очередной психопат.
– Данте был убежден, что Отец испытывал на детях лекарство от аутизма для какой-то большой корпорации.
– Препарат, излечивающий все расстройства аутистического спектра, уничтожил бы личность пациента.
– Но стоил бы кучу денег? – спросила Коломба.
– Еще бы!
Они отошли к ограде, и Барт стрельнула сигарету у какого-то врача.
– Почему ты не рассказала о своих подозрениях спецслужбам? Они могли бы повести расследование в этом направлении.
– Я не доверяю Ди Марко. Еще неизвестно, какие цели он преследует. Правда, в патриотизме ему не откажешь. Не будь его биография безупречной, те, кого он обошел, возглавив ОБТ, давно бы смешали его с грязью. – Коломба бросила в железную урну камешек, но промахнулась. – И потом, спецслужбы уже копались в прошлом Томми и ничего не нашли. Тебе что-то пришло на ум?
Барт покачала головой:
– Нет. Я проводила экспертизу в единственных темницах, о которых нам известно: в контейнерах и на стоянке для трейлеров, где ты убила Отца. Ничто не указывало на существование других узников и пыточных. Да и сейчас они, к сожалению, все равно были бы уже мертвы.
– Если только их не кормил Лео, – сказала Коломба, снова прицелилась камнем в урну и на сей раз попала. Раздался приятный лязг. – Надеюсь, Данте скоро очнется. Без его извращенных мозгов в этом бардаке не разобраться.
К счастью, несмотря на длительное пребывание под наркозом, мозг Данте не понес физических повреждений. Симптомы зарождающейся менингоэнцефалопатии исчезли, и через неделю после обнаружения Данте в заброшенной клинике его отключили от аппарата искусственной вентиляции легких. Дозу седативных препаратов начали снижать, и Данте попал в чертовски скучный рай без цветов и облачков. Спустя целую вечность сплошную белизну стали заполнять бесшумно порхающие очертания, постепенно обретающие плотность и звук. Теперь тени парили в непрерывном растворе из бормотания, свиста и жужжания. То были слова, но Данте ничего не понимал: их он утратил вместе с чувствами. Он даже не осознавал, что его глаза открыты.
Вот почему на десятый день с первым чувством – жаждой – к нему пришло и первое осмысленное слово.
«Вода».
Слово, пульсируя, поплыло над его головой. Данте чувствовал булавочные уколы падающих на кожу капель.
«Дождь».
Во рту он ощутил металлический привкус, похожий на
«Кровь».
Ему казалось, будто голова его раздувается, как мешок, наполняется идеями и побуждениями, заставляющими его снова почувствовать себя
«Человеком».
Наблюдатель мог заметить лишь, как у него подрагивают ресницы, но в душе он
«Прыгал»
от
«Радости».
Тени тем временем все больше замедлялись, и ему уже удавалось рассмотреть детали. Зеленая вспышка ударила его, как
«Разряд тока».
Тень стала якорем, цепляющим его к действительности. Она вырисовывалась за неприступной горой из
«Одеяла».
Другие тени приближались к нему и шелестели прочь, но эта, из зеленых вспышек, неизменно оставалась рядом. Время, будто отягощенное наполняющими его голову словами, потекло еще медленнее. В глазах прояснялось, мир обретал тепло и цвет.
«Запах».
Запах воспламенил его мозг. Каждую молекулу насыщали чувства и память о прошлом. Тень стала трехмерной – это была женщина, сидящая в старом кресле с ветхой книгой, страницы которой крошились в ее руках. Женщина была одета в джинсы и шерстяной свитер грубой вязки. Босые ноги она положила на кровать.
Когда женщина подняла на него зеленые глаза, Данте вспомнил ее имя.
– Воздух, – одними губами сказал Данте.
Коломба вскочила, нажала на кнопку вызова медсестры, разблокировала колесики кровати и бегом выкатила ее из палаты. Перепуганный Данте дико вращал глазами.
Добравшись до пожарного выхода, Коломба нажала на ручку разблокировки. В ту же секунду взвыла сигнализация, и в коридор со взведенными пистолетами вбежали Альберти и еще двое агентов. Не останавливаясь, Коломба выкатила кровать на террасу.
Похоже, свежий воздух сотворил чудо – Данте успокоился, перевел взгляд на Коломбу и невнятно зашевелил губами.
Поняв, что он пытается назвать ее прозвищем КоКа, с которым она давно смирилась, Коломба нагнулась и обхватила его руками, стараясь не раздавить в своих объятиях. Кости Данте словно стали полыми – он был легким, как перышко.
Через пару недель лечения и физиотерапии Данте разрешили перевозить, и шестеренки службы защиты свидетелей завертелись, организовывая его перевод в военный госпиталь. Коломба дала военным решительный отпор и добилась, чтобы его перевели в больницу в Портико, до которого, в отличие от Римини, еще не дошел слух о найденном в заброшенной клинике господине Каселли. Эта больница была небольшой, но обладала всеми необходимыми для ухода за Данте ресурсами, а также заросшим садом, невидимым с дороги благодаря ограде. В саду разместили полевой госпиталь Красного Креста, где и содержали Данте, а еще в одной палатке находилась база охраны. Они были скрыты от посторонних взглядов, но, чтобы не поползла молва, вокруг поставили еще несколько пустых палаток, повесили объявление о скором открытии лагеря для кемперов и переодели полицейских в форму сторожей.
По просьбе Данте Коломба разрезала ткань его палатки складным ножом и выдвинула изголовье его кровати наружу. Несмотря на электрические обогреватели, подключенные военным инженером прямо к высоковольтным воздушным линиям, было еще холодно, но Данте почти всегда лежал, высунув голову из палатки. Глядя в небеса, он понемногу собирался с мыслями и начал понимать, где находится. Разум его превратился в сломанный калейдоскоп. День на день не приходился: иногда он рассуждал здраво, а в другие дни только неразборчиво бормотал, путая времена и языки. Он узнавал некоторые лица, пугался слишком громких звуков и плохо ощущал свое тело. А еще плакал, особенно по ночам. Не раз Коломба вставала, чтобы убаюкать его, как ребенка. «Все в порядке, – повторяла она ему. – Ты в безопасности».
Через три недели после пробуждения Данте уже мог коротко объясняться и есть полутвердую пищу с помощью Коломбы, которая кормила его с ложечки и следила, чтобы он не поперхнулся.
Всякий раз, открывая глаза, он знал, что увидит ее рядом: в хорошую погоду она сидела в саду, в плохую – в палатке, положив ноги на его кровать, с какой-нибудь старой книжкой в руке. Она была поводырем, возвращающим его в мир, в моменты, когда он не мог вспомнить даже простых движений. Часто Данте с изумлением или страхом смотрел на самые обыкновенные вещи. Какая-нибудь кнопка или черпак приводили его в растерянность. На него находили приступы ярости, рыданий и паники, которых он потом стыдился. Не меньше стыдился он и своей затрудненной речи, обрюзгшего тела, периодических отключек.
Коломба никогда не выходила из себя, даже когда он капризничал, как ребенок. Она читала ему «Прощай, оружие!» в таком старом издании, что на обложке еще стояла цена в лирах (а именно триста пятьдесят лир), рецензии на фильмы, которые он пропустил, последние новости. По его просьбе она повесила на палатку бумажку с надписью «Chrystal Lake»[21] (что, как она подозревала, являлось отсылкой к какому-то никому не известному фильму), рассказала ему о Марке и своей семье и понемногу – с большой осторожностью – о том, что случилось в его отсутствие: о Томми, Меласах, докторе Пале, Лупо, Ромеро и всей остальной цепочке, которая привела ее к нему.
Однажды ночью Данте закричал как резаный. Коломба, кровать которой, отделенная небольшой перегородкой, стояла в той же палатке, бросилась к нему с пистолетом в руке:
– Что случилось?
– Лео… Я его видел, – хриплым после трахеотомии голосом сказал Данте.
Коломба огляделась, водя из стороны в сторону недавно возвращенным ей оружием:
– Где?
Данте скривился от натуги:
– «The Musical Box»[22]. – Он закашлялся.
– Не поняла, – мягко сказала Коломба. – Попробуй еще раз.
– Щель. Холод. Какое долгое путешествие! – Данте чуть не плакал. – Сука. Твою мать. – Он сосредоточился, пытаясь изловить скользкого угря, в которого превратился его мозг. – Коробка.
– Коробка? Коробка Гильтине?
– Wunderbar![23] – радостно сказал Данте. – Wonderbra![24]
Мешая языки и неведомо откуда взявшиеся цитаты, Данте сумел в общих чертах рассказать о своем пробуждении в Чернобыле и всплывшей в его памяти встрече с Лео. Коломба объяснила ему, что это был всего лишь сон, и в доказательство показала фотографии Украины и Чернобыля, сделанные со спутника.