– Они принадлежат моим родителям, а я управляющий. Сейчас не сезон, но летом они приносят приличные деньги.
Он включил высокий торшер, когда мы вошли. Внутри было намного уютнее, чем я ожидал, но довольно уныло – немногочисленная мебель, самая простая и практичная, голые белые стены. Лишь одна вещь говорила о том, что это дом Брэда, а не съемный коттедж – гигантский телевизор на подставке, казавшийся неуместным в крошечной гостиной. Я думал, в доме пахнет сигаретами, но ошибся.
Брэд направился прямиком к кухне, устроенной в небольшой нише, а я закрыл за собой хлипкую входную дверь. Я услышал, как он откупорил две бутылки. Брэд вернулся и протянул мне холодный «Хейнекен». Мы сели на бежевый диван. Брэд развалился, широко расставив ноги. Бутылка пива казалась крошечной в его больших загорелых руках.
– Давно здесь живешь? – спросил я, чтобы нарушить тишину.
– Примерно год. Это временное убежище.
– Ясно, – сказал я. – Это я вижу. Здесь не захочется провести всю жизнь.
Не успел я договорить, как внезапно пожалел о своих словах, заметив, что глаза Брэда на мгновенье вспыхнули ненавистью, которую он тут же спрятал за маской задумчивости, нахмурив брови.
– Как я сказал, это временно.
Я ничего не ответил, и наступила тишина. Я огляделся и заметил, что стопка журналов о рыбалке на удивление ровно лежит на столике. Сверху на журналах лежал пульт, ровно посередине. На ближайшей ко мне тумбочке стояла фотография мальчика и девочки в лодке. Им было лет десять-двенадцать, на обоих были оранжевые спасательные жилеты.
Я взял фотографию.
– Твои дети?
– Джейсон и Белла. Это моя старая лодка. Я продал ее в начале лета и купил свою «Албемарль». Ты рыбачишь?
Я ответил, что нет, но он продолжал рассказывать про свою лодку. Я едва слушал, но это было неважно. Я уже кое-что узнал про Брэда Даггета. Даже если закрыть глаза на то, что он спал с моей женой, я понял, что Брэд Даггет мне совершенно не по душе. Он эгоист, пьяница и с возрастом, вероятно, еще больше укоренится в дурных привычках. Ему наплевать на своих детей, его любовь к ним ограничивалась тем, что он поставил их фотографию у себя дома, да и вряд ли он вообще заботился о ком-то еще, кроме себя самого. Он – отрицательный персонаж. Я вспомнил Лили и подумал о том, что жизнь Брэда может внезапно оборваться. На самом деле я жаждал этого. Не только потому, что хотел наказать его за интрижку с моей женой, но и потому, что если Брэд исчезнет с лица земли, от этого всем будет только лучше. Кого он радует? Ни детей, ни бывшую жену. Ни Полли из бара, которая, возможно, считает себя его девушкой. Он подлец, а чем меньше таких подлецов, тем лучше.
Я прервал бесконечный монолог Брэда о его лодке и сказал, что иду в туалет. В туалете было так же чисто, как во всей квартире. Я вылил пиво в раковину и заглянул в аптечку. Там не было ничего особенного. Бритвы, дезодорант и средства для волос. Большая бутылка ибупрофена. Неоткрытая коробка с краской для волос. Антибиотики, у которых уже пять лет как вышел срок годности. Я открыл баночку и обнаружил синие ромбовидные таблетки – «Виагра». Так значит наш Брэд-жеребец не такой уж и прыткий. Я рассмеялся в голос. Когда я вернулся в гостиную, Брэд сидел в том же положении, но закрыл глаза, а грудь его равномерно вздымалась и опускалась. Я наблюдал за ним, стараясь почувствовать хоть что-то помимо отвращения – может, сочувствие. Но тщетно.
Прежде чем уйти, я бесшумно открыл несколько ящиков на кухне. В одном из них хранились инструменты, сантиметр, бечевка, скотч. В глубине ящика я обнаружил револьвер «Смит и Вессон». Я удивился – ведь Брэд шутил, что убил бы жену, если бы у него было оружие. На мгновение мне захотелось украсть его, но я решил, что Брэд поймет, кто это сделал. Я не тронул револьвер, но взял новенький ключ из коробки с абсолютно одинаковыми ключами. Брэд никогда не хватится его, а ключ, возможно, открывает дверь этого коттеджа, а может, и всех коттеджей «Крещент».
Я в последний раз огляделся, прежде чем покинуть дом. Брэд не шелохнулся. Я вышел в холодную темную ночь и бесшумно проверил, подходит ли ключ к замочной скважине. Ключ легко входил и выходил. Я не стал запирать дверь, а ключ положил в карман. Достав мобильный, я собирался позвонить Миранде и попросить приехать за мной, но решил, что лучше прогуляться. Прохлада приятно щекотала кожу. Я глубоко вдохнул соленый воздух, впервые за много лет ощутив себя живым, и зашагал по дороге. До гостиницы было всего несколько миль, и я чувствовал себя властелином мира.
Глава 10Лили
Весь свой второй курс и последний год обучения Эрика каждый четверг, пятницу и субботу я ночевала в Сен-Дане, в его спальне на втором этаже. В то время я считала эти месяцы лучшими в своей жизни. Оглядываясь назад, я понимаю, что это было время сомнений и тревоги, и не только из-за того, что случилось после. Я была влюблена в Эрика Вошберна, а он говорил, что влюблен в меня. Я верила ему, но при этом знала, что мы молоды, что Эрик скоро окончит колледж и переедет в Нью-Йорк, чтобы найти работу в финансовом секторе. А я собиралась провести следующий учебный год в Лондоне, в Институте искусств. Хотя мы с Эриком говорили о будущем, я убеждала себя, что после выпускных экзаменов все изменится.
В тот год я жила двумя совершенно разными, но вполне совместимыми жизнями. С воскресенья по четверг я занималась чтением и домашними заданиями. Мои соседки по комнате, три Вайноны, включали громкую музыку и без конца дымили сигаретами, но оказались на удивление дружелюбными. Я обнаружила, что у меня много общего с Вайноной-Русалкой – книжным червем, которая, как и я, обожала Нэнси Дрю. В четверг вечером я отправлялась в Сен-Дан на еженедельную вечеринку, прихватывая с собой самую большую сумку с одеждой и туалетными принадлежностями, так как всегда ночевала в особняке, а иногда оставалась на все выходные. С утра пятницы до вечера воскресенья мы с Эриком почти не разлучались, за исключением занятий и соревнований Эрика по теннису или фрисби, или других многочисленных игр, в которых он обязательно должен был выиграть. Мы смотрели фильмы в кинотеатре кампуса, а иногда выбирались в итальянские рестораны Нью-Честера или ходили на вечеринки, которые проходили не в Сен-Дане или у членов общества, но это случалось редко. Нам было хорошо вместе, предсказуемо и стабильно – шутки, понятные только нам, и вполне удовлетворительный секс. Мы называли друг друга Вошберн и Кинтнер. Мы не страдали от мук разочарования и неверности. Я наслаждалась нашей близостью, но никому, кроме Эрика, не рассказывала о том, как сильно привязана к нему. Он отвечал взаимностью и иногда говорил о нашем совместном будущем после колледжа.
Бывшая подружка Эрика, Фейт, тоже оканчивала последний курс и каждый четверг появлялась на вечеринках. Теперь она встречалась с Мэтью Фордом, а так как мы с Фейт были девушками двух самых видных членов Сен-Дана, она не отходила от меня весь год, даже иногда спрашивала о моих отношениях с Эриком, хотя я никогда не попадалась на удочку. Она мне не нравилась – шумная, болтливая, хитрая, она любила быть в центре внимания, но я не возражала против ее общества. Если бы Фейт исчезла из поля зрения, интерес к девушке, которая два года была с Эриком, мог перерасти в одержимость. Но она всегда была рядом, и я успела хорошо изучить ее, именно поэтому она не занимала никакого места в моих мыслях.
Я понимала, чем она привлекла Эрика. Круглолицая и сексуальная, с короткими темными волосами. Одевалась элегантно и консервативно, как и подобало выпускнице частного колледжа, но ее свитера были всегда слишком обтягивающими, а юбки – слишком короткими. Разговаривая, она подходила близко и смотрела прямо в глаза, обезоруживая собеседника, но она много смеялась и шутила. Когда мы ходили куда-нибудь вместе, Фейт брала меня под руку, а если она стояла за мной, то проводила рукой по моим волосам. Мои родители никогда не баловали меня физическими проявлениями нежности, так что эмоциональность Фейт иногда смущала меня, а иногда и утешала. Однажды, когда Фейт выпила лишнего, она сказала, что хочет рассмотреть цвет моих глаз. Она подошла так близко, что ее карие глаза показались мне гигантскими.
– Да тут настоящий персидский ковер, – произнесла она, обдавая мою щеку теплым дыханием. – Оттенки серого, желтого, голубого, карего и даже розового.
Эрик редко заводил разговор о Фейт, но однажды ночью, когда мы лежали в его кровати, он спросил, не раздражает ли меня то, что мы так часто видимся с Фейт.
– Да нет, – ответила я. – Она решила, что мы с ней лучшие подруги. Ты заметил?
– Она со всеми так общается. Забудь. Думаю, ты ей действительно нравишься, и она правда хочет стать тебе другом, только вот…
– Не беспокойся. Я понимаю, о чем ты. Я не собираюсь с ней дружить. Вряд ли у нас есть что-то общее. Кроме тебя.
– У вас нет совершенно ничего общего. Готов поклясться. Она неплохой человек, и они с Мэтом – прекрасная пара.
– Наверное, – сказала я.
Больше мы не говорили о Фейт.
В то лето я вернулась в Монкс. Мама завела нового приятеля, Майкла Бьялика, бородатого профессора лингвистики из университета, на удивление приземленного. У него был свой дом примерно в полумиле от нашего, – перестроенный амбар, где он жил со своим сыном, одаренным пианистом по имени Сенди. Майкл любил готовить, и поэтому мама много времени проводила у него дома, оставляя Монкс в моем распоряжении. Я подрабатывала в библиотеке – всего четыре часа в день с понедельника по пятницу, а выходные проводила за чтением или бродила по окрестностям. Я была влюблена и чувствовала удивительное умиротворение. Я даже вернулась на свой любимый луг, где Чет нашел последнее пристанище. Крышка колодца была на месте и выглядела точно такой же, какой я нашла ее много лет назад под пожелтевшей листвой. Ферма по соседству все еще пустовала.
Я планировала навещать Эрика в Нью-Йорке по выходным, но когда он приехал в Монкс-Хаус, то влюбился в это место, по крайней мере, так он уверял.