– Ты уже нашла группу? – спросила она.
– Нет, а ты?
– Нет, но моя старшая сестра уже проходила эту программу и сказала мне, что на самом деле делиться на группы не нужно – просто по какой-то причине они хотят, чтобы мы разделились на большие группы – но легче всего найти квартиру для двоих, вот я и заметила тебя. – Она выпалила все это, не переводя дыхания, с сильным техасским акцентом.
– Буду рада, – ответила я, довольная, что нашелся человек, который хоть немного разбирается в аренде квартир.
Она подпрыгнула, ее длинные темные волосы взлетели на плечах.
– Здорово! А то во всех группах есть и мальчики и девочки, пойми меня правильно, мне нравятся мальчики, но совсем не хочется жить с ними в одной квартире. Меня зовут Эддисон Логан. В семье меня зовут просто Эдди, но в Лондоне я решила назваться полным именем, Эддисон, но ты можешь называть меня как хочешь.
– Лили Кинтнер, – сказала я, и мы пожали друг другу руки.
После двух дней поисков мы, наконец, нашли однокомнатную квартиру в цокольном этаже в одном из домов эпохи короля Эдуарда в районе Мейда Вейл. До Института искусств приходилось долго ехать на метро, но район оказался самый приятный из тех, что нам показали. Эддисон сказала, что это единственное место, после которого не возникало желания сразу же принять душ, так что я согласилась. Я позвонила отцу, который преподавал в том семестре где-то в Калифорнии, и рассказала, что сняла квартиру в Мейда Вейл, и он ответил, что я шикарно устроилась, и упомянул паб «Принц Альфред», а в конце разговора пробурчал, что «единственный недостаток Лондона – чертовы американские студенты».
Мы с Эддисон оказались прекрасными соседками, в основном потому, что из-за наших расписаний почти не виделись. А примерно через три недели после приезда я стала видеть ее еще реже, потому что она начала встречаться с соотечественником-техасцем с ее курса, у которого была своя квартира в Камден Таун.
– Понимаю, это ужасно, проделать такой путь до Лондона, чтобы здесь встречаться с парнем из Лаббока по имени Нолан, но он такой милый.
– Не оправдывайся, – сказала я.
– А когда приезжает твой парень – Эрик, верно?
Я сказала ей, и она пообещала не попадаться на глаза, пока он будет здесь. Я стала убеждать, что это неважно, хотя действительно хотела, чтобы Эддисон не появлялась в нашей квартирке, пока Эрик будет гостить. Помимо учебы в институте, изучения лондонских книжных магазинов и музеев, я пыталась придумать, как убить Эрика и не попасться полиции. И, кажется, придумала.
Первая часть моего плана опиралась на страсть Эрика к соперничеству. Я сто раз наблюдала, как он играет в пул в Сен-Дане, и прекрасно знала, что он ненавидит проигрывать. Он старался скрыть это, но, когда проигрывал, особенно тому, кого не любил, умудрялся найти способ снова сыграть с этим человеком и выиграть. В то лето, когда Эрик приезжал ко мне в Монкс, он спрашивал меня про гигантский дуб на заднем дворе. Он заметил два выцветших флага, приколоченных к стволу, один пониже, а другой ближе к верхушке. Я объяснила, что однажды летом друг детства моего отца гостил у нас целый месяц, и они с отцом соревновались, кто залезет выше, и каждый повесил свой флаг. Они соревновались не одну неделю, но все кончилось, когда однажды ночью мой отец, напившись, свалился с первой ветки и сломал запястье. Рассказав Эрику эту историю, я знала, что он захочет залезть на дерево. Так и случилось. Ему понадобилось несколько попыток, но, наконец, удалось залезть выше, чем мой отец и его друг.
– Твой отец не будет возражать, если я повешу свой флаг?
Я рассмеялась.
– Ему все равно. Наоборот, это даже позабавит его.
– Необязательно, конечно, но, если ты думаешь, что ему будет весело, тогда стоит повесить.
– Ты всегда любил соперничать?
Он нахмурился.
– Я не люблю соперничать. Ты бы видела моего брата.
Тогда я подумала, что он плохо знает себя, но теперь воспринимала это как лишнее подтверждение его двуличной натуры. Он не хотел, чтобы люди знали, как страстно он желает выиграть любыми средствами. Он не хотел выдавать себя – ту часть своего характера, которую невозможно изменить. Так что, когда я услышала о пивном соревновании в грязном пабе под названием «Бутылка и стакан» в конце нашей улицы, то поняла, что смогу уговорить Эрика поучаствовать. Мой план не требовал, чтобы он напивался до потери сознания, но это значительно облегчит задачу.
Он приехал в Лондон в холодный, дождливый субботний день. Эддисон сдержала обещание, собрала сумку еще в пятницу вечером и уехала на несколько дней к Нолану.
– Дорогая, ты, наверное, так рада, – сказала она.
– Да, рада, – ответила я.
– А по тебе не скажешь.
– Волнуюсь, – сказала я. – Даже не знаю почему.
– Это пройдет минут через пять после того, как он приедет сюда. Ложитесь сразу в постель. – Она рассмеялась, прикрывая рот рукой.
Эрик вылетел из Нью-Йорка накануне вечером и должен был приземлиться примерно в восемь утра. Я выслала ему по электронной почте адрес, объяснив, как добраться до моей квартиры. Я не врала Эддисон, признаваясь в волнении, но я волновалась не из-за того, что надумала сделать с Эриком, а из-за того, что какое-то время нам придется провести вдвоем, прежде чем я смогу воплотить свой план в жизнь. Я знала, что он, скорее всего, сразу же захочет заняться сексом; и мне предстояло выдержать это. Я убеждала себя, что это будет проверкой моих чувств к нему. Я знала, что секс не изменит моего отношения к его обману, но, возможно, я передумаю относительно убийства. Я сомневалась, но проверить стоило. И если все пойдет по плану, Эрик пробудет здесь не дольше двенадцати часов. Я справлюсь.
В дверь позвонили в девять тридцать, и я поднялась по ступенькам на облупившуюся мраморную лестничную площадку, чтобы впустить его. Он казался уставшим, волосы на затылке торчали в разные стороны. Мы обнялись и поцеловались, и я повела его вниз, на нижний этаж, показала квартиру.
– Ты, наверное, устал? – спросила я.
– Да, но не хочу спать весь день. Может, вздремну часик, а потом сходим куда-нибудь.
– В конце улицы отличный паб. «Бутылка и стакан».
– Хорошо, дай только поспать. Максимум один час, но только вместе с тобой.
Я сказала ему ложиться, а сама собиралась присоединиться к нему позже, надеясь, что он успеет уснуть. Но, когда он вошел в спальню, а я целых пятнадцать минут заваривала себе чай, стараясь делать это как можно медленнее, я почувствовала, что действительно хочу пойти к нему. Не для проверки себя, а чтобы попрощаться. Я вошла в крохотную темную спальню; Эрик ворочался под одеялом, и я услышала его дыхание. Я разделась и легла рядом с ним. Он шевельнулся, но не проснулся. Он тоже был голый, и прикосновение его длинного теплого тела к моему не вызвало у меня отвращения, как я думала. Я провела рукой по его груди, плоскому животу и дотронулась до пениса. Он мгновенно напрягся, бурча что-то непонятное в подушку, затем медленно повернулся ко мне. Я развела ноги и прижалась к нему. Он хотел сказать что-то, но я притянула его голову к себе. Его волосы, хоть и немытые, приятно пахли. Я помогла ему войти, затем укрыла нас одеялом с головой, и мы занимались любовью в этой душной темной пещере, молча, синхронно двигаясь в замедленном сонном ритме.
Он снова заснул, когда мы кончили, а я отстранилась и до пояса вылезла из-под одеяла. Прохладный воздух приятно коснулся моего обнаженного торса, влажной кожи. В тот вечер я снова думала о том, что собиралась сделать с Эриком, и старалась почувствовать хоть каплю сожаления. Я сравнивала его с Четом, который хотел заняться сексом с ребенком, но, по крайней мере, Чет не притворялся, что любит меня. Эрик всю свою жизнь будет брать то, что хочет, и мучить тех, кто любит его. Я подарила ему свою любовь – свою жизнь, а он пренебрег и тем и другим.
Эрик проснулся ближе к вечеру, потерянный и голодный. Он принял душ, оделся, и мы вышли погулять. Мы купили сэндвичи и напитки и отправились в небольшой парк «Рембрандт Гарденс», примыкавший к каналу. Дождь прекратился, но небо все еще было тяжелым и темным, а вода капала с деревьев, повсюду стояли лужи. Я постелила куртку на деревянной скамейке, мы сели и принялись есть сэндвичи, управившись с ними как раз тогда, когда мелкий дождь забарабанил по листве над нашей головой.
– Жуткая погода, – сказала я.
– В такую погоду надо сидеть в пабе, – ответил он.
– По стаканчику? «Бутылка» недалеко отсюда. Только не обращай внимания на их пивное состязание. Прошу тебя.
– А что это?
Больше мне ничего не пришлось делать. Когда мы пришли в «Бутылку», невзрачный паб по лондонским стандартам, с голыми полами и деревянными скамейками, Эрик прочитал про пивное соревнование и принялся изучать имена победителей прошлых лет. Для того чтобы увековечить свое имя на стене паба, нужно было всего лишь в течение пяти часов выпить по одной пинте каждого из десяти сортов пива, которые подавали в пабе, в том порядке, в котором они стояли в баре. В туалете за вами следили, чтобы убедиться, что вас не стошнило. Эрик сказал, что вроде это несложно. Я была того же мнения и как раз говорила об этом со Стюартом, барменом, на прошлой неделе. Он сказал, что сочетание этих сортов – от черного портера и горького пива до легкого пилснера и сидра – значительно усложняет задачу. Он видел, как даже самые крутые парни сдавались, многих тошнило.
– Я справлюсь, – сказал Эрик мне и барменше, женщине средних лет, которую я не видела здесь раньше.
– Ты серьезно, Эрик? – спросила я, а барменша добавила: – Прекрасно, красавчик, – и достала бланк участия. – Напиши свое имя там, где написано «Старт», и время. Когда допьешь десятую пинту, тебе нужно дойти до бара и написать свое имя в конце, а потом делай, что хочешь. Большинство оставляют последние пинты в туалете.
Я поныла немного, но только для вида; я знала, что Эрик не передумает. Первое пиво принесли Fullers ESB, и я выпила с ним. Мы отнесли наши пинты за угловой столик.