Иван, стиснув челюсти, опустил голову.
– Теперь подумай. Ты живешь для чего? Чтобы оставить о себе воспоминания как об убийце?
– Хорош! – процедил Иван. – Если еще раз вякнешь, я просто уйду…
– Не уйдешь. Ты бандит, бежавший из лагеря преступник, жестокий хищник в человеческом обличье. Но знаешь, я уверена, что многие женщины предпочли бы преуспевающим и на первый взгляд хорошо воспитанным мужчинам такого, как ты. Ты сам избрал дорогу в жизни. Сколько лет Леше?
– Слушай, не береди мне душу!..
– Так не ломай ты ему жизнь, остановись, Иван, не ради себя, в твоей жизни уже ничего не исправишь, а ради сына.
– И что же мне делать? Лапы в гору и мордой вниз – берите? А кто ответит за то, что я ни за что срок получил? Они на меня навалились, и что мне делать оставалось? Морду подставлять? Жена моя была у этого козла из Хабаровска, а братья вроде как защищали закон. Не закон они защищали, а его. Я два раза стерпел, когда они меня били. Два раза! А когда старший, Васька, сунул мне пистолет под нос и сказал, что завалит, не выдержал. Натка и этот гребень Постанов успели в окно выпрыгнуть. Я не пошел за ними, на справедливость надеялся. Видел кое-кто, как все было. Приехали архангелы в камуфляже и заломили руки, я не сопротивлялся. А потом следствие, и все – я виноват. Я напал на братьев Торовых. Они, мол, собой закрыли мою жену и Постанова. Она, оказывается, у него просто деньги взаймы брала. А я… – Иван вышел на улицу, черпанул снега и протер лицо. Шумно выдохнул. – И на кой хрен я тебя спасал? – пробурчал он. – Хотя ты права. Не хотел бы я, чтоб сын повторил мой путь, не хотел. Но сейчас что делать? Я хочу видеть сына, а она пусть живет, тварь!.. Я верил ей. Она постоянно твердила, что любит, что больше ей никого не надо. Радовалась рождению Лехи. Я тоже был очень и очень рад. Сын… что еще мужику надо? Верная любящая баба рядом, свой дом, в котором все есть. Сын, который тянет к тебе ручонки, который растет на твоих глазах. Я делал все, чтобы у них была спокойная, обеспеченная всем жизнь. А потом как-то все изменилось. Жена стала холоднее, с сыном грубая. Я по неделе бывал в тайге, возвращался, но не было горячей ласки и того, что бывало раньше. Пришел однажды на три дня раньше, чем обычно, и узнал, что Натка у этого Гришани. Пошел, а там Торовы. Как будто ждали меня. И все кончилось. Через три часа прилетели архангелы и нацепили наручники. Получил срок. Отсидел бы, но узнал, что больного Леху Натка бросила. И решил, что не жить ей. Я же ее по-хорошему просил: отдай Леху деду и бабке. Нет, больного бросила. Сосед дядя Степан к нам зашел и узнал, что мальчик два дня ничего не ел, температура у него под сорок. А ей плевать. Вот и бежал я. Убью я ее, и будь что будет. Вот ты говоришь, что о сыне я не думаю. А я ведь действительно не задумывался, что с ним потом будет. Сейчас ты меня за живое, за сердце взяла. Не хотел бы я, чтоб сын мой путь прошел. Не было ничего радостного в моей жизни. Точнее, думал, что есть, но это обман. Наверное, из-за этой неправды и в любви, и в ласках я убить ее и хочу. А сына отец воспитает. Но он станет хуже меня. Он не будет спасать бабу только из-за того, что она в бреду дочь вспоминает. Выходит, нет у тебя в жизни ничего дороже дочери твоей. А меня ты опасаешься и боишься узнать, чем питалась, пока я тебя тащил. Главное, жива ты, а дальше уж как получится. Я всегда боялся умных баб. Правда, думал, что такие только в кино бывают. Ан нет, и в жизни встретиться пришлось… Ладно, – он поднялся, – вроде как распогодилось. Завтра с утра двинемся.
«Зря я, наверное, этот разговор начала, – думала Ирина. – Не сдержалась. А если он убьет меня? Нет, не убьет. Но больше никаких разговоров. Правда, очень бы хотелось знать… А может, лучше и не знать, иначе как с этим жить?…»
В избушку вошел Иван, сел возле печки и закурил.
– Дай и мне, – попросила Ирина. Иван бросил ей пачку сигарет и спички. – Спасибо.
– Спи, – посоветовал он. – Завтра с утра пойдем. А идти весь день, так что отдыхай пока.
– Я сейчас чувствую себя хорошо, дойду. Можно немного поесть? – смущенно спросила Ирина.
– Конечно. С собой возьмем немного. Мало ли что, вдруг снова буран начнется. А сейчас ешь.
– Но ведь надо немного оставить, а то вдруг…
– Сюда скоро придут и оставят всего достаточно, – перебил ее Иван. – Ешь.
Сопки
– Погода наладилась. – Рябой потушил окурок и убрал его в целлофановый пакет. – Через сутки будем на хребте. Думаю, уже в заимке переночуем. Там Иван или нет, как думаешь?
– Должен быть там, – ответил Латыш. – Место укромное, и собаки не учуют. Вверх их не поведут. Следов от дыма видно не будет, снег валит постоянно. Правда, если перестанет, придется с утра снегом засыпать следы от сажи, если такие будут. А учитывая, что дрова кончаются, придется топить сучьями, они будут оставлять сажу на снегу и подтаины из каменного выхода. Конечно, их из вертолета не увидеть, но вдруг кто-то пойдет по верху и заметит подтаины?… Хотя там все устроено отлично. Прежде чем спуститься к заимке, осмотрим все внимательно. И входить будем со стороны ручья. Правда, в расщелину, наверное, снегу много набилось, но пролезем, когда проход закидаем. И надо ветки на лыжах поменять, – он посмотрел на привязанные к концам широких охотничьих лыж ветви стланика, – а то иглы уже осыпались.
– Спустимся и поменяем.
– Может, перекусим?
– Давай.
Они услышали приближающийся рокот вертолета и подались назад, под выступ скалы.
– Залетали, мать их, – проворчал Егор.
– Вовремя мы ветви привязали, – сказал Латыш, – следов не видно.
– Да это медики. – Егор разглядел красный крест на боку вертолета. – Но все равно, наверное, знают о побегушнике, поэтому если что-то увидят – сообщат.
– Через двадцать минут будем на месте! – крикнул вертолетчик женщине в шубе, из-под которой был виден белый халат.
– Пока мы не займем место, не выходите, – предупредил ее один из четверых милиционеров с автоматами.
– Во, блин, попали, – проговорил на ухо соседу санитар. – И на кой?!
– Зато заплатят больше, – подмигнул ему тот.
– Пулю в пузо получишь и денег не захочешь, – проворчал первый.
Медвежий Угол
– Как говорится, с Богом, – подмигнул Лосину вертолетчик.
– На Бога надейся, но сам не плошай, – сказал сидевший рядом с майором капитан ВВ. Кроме них, в вертолете были Войцевский, шестеро солдат ВВ и двое штатских. – А прокуратура своего не послала, – усмехнулся капитан. – Видать, боятся господа.
– А там им делать нечего. Эксперты все осмотрят, а уж потом начнут остальные заниматься. Снега сейчас там по уши! – Лосин выругался.
Войцевский сидел молча, уставившись себе под ноги.
– Да я тебе говорю как есть, – недовольно буркнула Матрена. – Он Лосину все сказать хочет. Я-то просто…
– А тебя кто за язык тянул? – зло перебила ее крепкая молодая женщина.
– Да я как-то ляпнула, и все, – стала оправдываться Матрена. – А что такого-то? Ты ведь…
– Я тебе по пьяному делу рассказала и не думала, что ты сболтнешь.
– Так ведь Пузырю. Я с ним давно на откровенности живу. Кстати, ты же там была, вместе обмывали…
– Значит, он еще не стуканул Лосю? – усмехнулась собеседница.
– А ты, Клавиша, что-то психуешь не по делу, – недовольно проговорила Матрена. – Наезжаешь. Сама и про…
– Все, – махнула рукой Клавиша, – забудь об этом. Надеюсь, ты ничего подтверждать не будешь?
– Да нет, конечно. Только я что-то не пойму, почему ты так психуешь? Подумаешь…
– Все, – остановила ее Клавиша, – давай выпьем и расстались, дела у меня.
– Слышь, Клавка, а что за фраерок с тобой тусовался? Видно, что из новых русских. Может, и для меня кто-нибудь найдется? А то уж больно хорошо ты выглядеть стала, прикинулась и бабки заимела. И не самопал пьешь…
– Вечерком почирикаем. – Клавдия встала и направилась к выходу из кафе.
– Давай, Пузырь, примем еще, – небритый мужик, покачиваясь, подошел к старому холодильнику и вытащил бутылку водки.
– Хватит, мужики, – покачал головой Пузырь. – Погода наладилась, и мне на работу надо. Без меня на площадке бардак начнется. Запросто террористы могут вертолет захватить. Все, – он скрестил руки, – я до выходных не пью.
– Ты, похоже, приболел, Пузырек, – усмехнулся рыжебородый верзила. – Охренеть надо – бухару маять и не принимать. А работа не волк, в сопки не уйдет.
– Я сказал – пас. Пост ответственный. Да и с Лосем надо перетереть кое-что. Тут, мужики, дело такое…
– О чем тебе с ментом базарить? – усмехнулся плешивый толстяк в тельняшке. – Ведь братва и предъявить может – мол, стукач ты…
– Ты, Блин, думай, что базаришь! – зло перебил его рыжебородый. – Пузырь – кент мой.
– Да я к тому, что Лось…
– Значит, так надо, – кивнул рыжебородый. – Пузырь на площадке командует, а мент там вроде охраны. Так что у него по работе дела.
– Ладно, понял, – хмыкнул толстяк. – Базара нет!
Матрена, пошатываясь, вошла в подъезд старой двухэтажки. Как только она шагнула в проем второй двери, ее встретил сильный удар ребром ладони по горлу. Матрена, сдавленно икнув, рухнула на грязный пол.
– Во, – остановился возле женщины пожилой мужчина с тросточкой, – напилась, видать, до упаду. Дурища, в такой мороз пить – самоубийство. Слышь, молодка, – он ткнул Матрену палкой, – вставай, а то ведь околеешь. Вставай, молодка! – Он подошел ближе, дотронулся до ее плеча и отшатнулся. – Люди! – закричал он. – Баба убитая! Крови полно! Люди!
– Чего орешь, старый? – насмешливо спросил один из двух проходивших мимо мужчин.
– Вы гляньте, – воскликнул старик, – крови-то сколько! Она же…
– Потопали, Кудрявый, – второй дернул за рукав первого, – а то попадем под ментов. Она в натуре жмур.
– Извини, старый, – усмехнулся первый. – Но раз нашел, ты и свисти.
Парни быстро пошли дальше.
– Да помогите же, люди! – закричал старик.