– Не двигаться, я сказал.
Краем глаза бывший проректор отфиксировал двоих толстяков. Всего-то. С грозным воплем Солодовников крутнулся вокруг своей оси, выбросив в стороны руки.
Но вместо разлёта тряпичных тел остро стрельнуло в левом локте.
– Черт!
От боли он сложился пополам. Толстяки покатились со смеху. Он бросился на них с отчаянным ревом. Но отлетел от выставленных пуз, как баскетбольный мяч. Кинулся снова и получил кулаком в нос.
Подбородок лизнула теплая струйка. Андрей Ильич беспомощно закинул голову к потолку. На его запястьях защелкнулись наручники.
– Не понимаю, – простонал проректор.
«Почему? Неужели великая магия шкур перестала действовать?» Он судорожно вцепился в воротник, насколько позволяли наручники.
Господи. Это никакая не шкура, а какая-то ворсистая дрянь. Солодовников поднял взгляд на своих пленителей.
– Где она?
– Где надо, – подмигнул лейтенант Пантелеев.
– А это что?
– Тулуп моей бабки, – пробасил второй полицейский. – Я его в стекловате вывалял для достоверности, гэ-гэ!
Через час в кармане Баева проснулся суперфон.
– Владимир Романович, мы взяли Солодовникова, – радостно лепетал полковник Затворов.
– Отлично. Ничего не предпринимайте, за ним приедут.
Искусная подделка
– Этот шрам на сто процентов повторяет тот, что украшает висок любого саяра. Детальное исследование с помощью УД-лучей и ИП-звуковых волн позволило подтвердить визуальные и вивисекционные выводы экспертов…
Робот с головой-ромбом и дизайнерскими усиками говорил с интонацией программы «Вдохновенный лектор». Баев терпеливо кивал.
Закончив, робот ткнул щупальцем в компьютер. Укрупнил изображение мощного тела Бардадыма, распростертого на анатомическом столе. Сфокусировал картинку на его левом виске.
– Заметьте, даже оттенок основного рубца и его глубина аналогичны вашему, Владимир Романович. Уже не говоря о поразительном сходстве боковых линий. Кроме того, обратите внимание на микро-бороздки на эпидермисе и точечные шрамы чуть глубже, в коллагеновых волокнах.
Баев озадаченно поскреб свой собственный шрам, который невольно зазудел.
– Выходит, он тоже…
Робот решительно замотал головой.
– Он не саяр. Этот шрам у данного индивидуума не с рождения. Он вырезан искусным хирургом. Мало кто способен сделать такую виртуозную операцию.
– А можно узнать, в каком возрасте она была сделана?
– В промежутке между 12 и 13 годами жизни данного индивидуума. На это указывают особенности как корнеоцитов, так и сосочкового слоя. Кроме того, об этом свидетельствует интенсивная регенерация дермы и эпидермиса в момент операции, что характерно для раннеподросткового возраста…
Баев почти не слушал ромбического лектора. Он впился глазами в знак племени саяров, который на самом деле оказался ловкой копией. Бардадыму было 59 лет. Сейчас 2035-й год. Получается, шрам вырезан где-то во второй половине 1980-х.
Хорошо, если это единичный случай. А если нет? Кто еще, кроме Бардадыма? Сколько их?
Через пять минут, откинувшись на заднее сиденье машины и задраившись от водителя прозрачной звуконепроницаемой перегородкой, Баев позвонил Кирсанову.
– Яша, есть задание, – отрывисто сказал он вместо приветствия. – Пробей, где жил Бардадым, когда ему было 12–13 лет. Кто были его родители, друзья. И главное: мне нужен список лучших пластических хирургов в 80-е, последние годы СССР.
– Понял, Владимир Романович. Что-то еще?
– Есть одно дело, – сказал Баев после паузы. – Но это при встрече. Через час жду тебя в ресторане «Сад и яр» на Покровке. Он чистый, там нас никто не подслушает.
Спустя 60 минут начальник Службы безопасности саяров Яков Кирсанов получил еще одно секретное поручение. Он должен был организовать массированную проверку всех российских саяров. Баев так обрисовал общую задачу:
– Сегодня я объявлю об экстренном созыве Всесаярского съезда в четверг 14 ноября. Так что у тебя восемь дней – вполне достаточно времени для подготовки. К этому дню ты должен разработать систему незаметной проверки всех саяров на полиграфе. Разумеется, в тесном контакте с начальником нашей секретной лаборатории. Кроме него, об этой операции не должен знать никого. Нужно проверить всех участников съезда, абсолютно. При этом никто из них не должен догадаться, что их проверяют.
– Сделаем, – сказал Яша. – Один вопрос, шеф.
– Давай.
– Вас, это самое, тоже на проверочку?
Баев слегка покраснел, поправил салфетку. Резко подцепил с тарелки грибок.
– И меня на проверочку, и тебя. Всех! Кстати, как там Солодовников?
– Раскалываем потихоньку. Молчит, зараза. Приходится задействовать лазерный индуктор. Кое-что вытягиваем из него во сне.
– Давайте главное! Где штаб джугов? Сколько их?
– Работаем.
– Психо-нейронный сканер применяли?
– Еще нет.
– Чего ждешь?
– Владимир Романович, нужно подготовиться, выверить данные, написать персональную программу. У нас народ и так ночами работает, без выходных и отпусков.
– Меня интересует результат. Когда?
– Две недели.
– Три дня, не больше!
«Что теперь с ней делать?»
Дома Баев застал Киру в постели. Ее бил озноб, потряхивал кашель. «Доползалась голяком по трубе вентиляции», – ворчала она про себя.
Он положил руку ей на лоб.
– Где ты умудрилась заболеть?
– Не волнуйся, не грипп. Просто просквозило, – просипела Кира.
– Что тебе дать? Глинтвейн будешь?
– Не надо. Лучше просто сядь рядом.
Она взяла его руку. Погладила бугры костяшек и выпуклости вен. Посмотрела на него снизу вверх.
Его бритая голова с косичками казалась еще мощнее. Глаза из-под театрально густых бровей (словно они были приклеены гримером) смотрели на нее с рассеянной деловитостью.
– Володя, тебе бывает страшно?
– Почему ты спрашиваешь?
– Я вот, например, многого боюсь.
– Брось кокетничать. Не похожа ты на трусиху.
– Я не о физическом страхе.
– А о чем?
– Есть другой страх. Он, понимаешь, как бы это тебе сказать, сидит не на поверхности. А как бы гложет изнут…
Она сильно закашлялась.
– Давай я все-таки пошлю Савелия за доктором.
Кира замахала руками: не надо.
– Посиди лучше. Не бойся, не заражу.
– Хорошо.
– Можешь повернуть голову?
– Зачем?
– Ну поверни. Я прошу.
– Ладно.
Она подняла руку и тронула указательным пальцем его шрам на левом виске.
– Что ты делаешь? – отдернулся он.
– Откуда это у тебя?
– Зачем тебе?
– Просто любопытно. Это с детства? Помнишь ту боль?
– Нет.
– Жалко.
– Почему?
– Было бы лучше, если бы ты помнил.
– Ты сегодня сплошными загадками сыплешь. Я тебя не узнаю, Кира.
– Я сама себя не узнаю.
Они помолчали.
– Знаешь что? Я видела людей с таким же шрамом, как у тебя. И тоже на левом виске.
– Где?
– В городе.
– Занятно. Это твои знакомые?
– Нет, люди с улицы. Я же сказала.
Она зябко подтянула одеяло под самую шею.
– Ты у меня такая наблюдательная, – прищурился Баев.
Кира закрыла глаза. Тяжелое дыхание рывками выдергивалось из заложенного носа.
«Все-таки надо послать за врачом», – подумал Владимир Романович.
Он смотрел на нее, спящую, пять минут. Потом еще пять. Вспоминал, как полгода назад они познакомились. До банального просто, через интернет. Баев походя обругал на своем канале одного известного рок-рэпера, который заделался пламенным оппозиционером. Не со зла обругал, а скорей от досады, ибо песни музыканта Баев любил и хотел, чтобы тот писал музыку, а не хрипел на митингах про политику, в которой ни черта не понимал. Собственно, про это Баев и высказался между делом. И получил пару тысяч ругливых комментариев, один другого хлеще. Один ответец возмутил особенно: «Я хочу с вами встретиться и лично плюнуть вам в лицо. Сегодня в 8 вечера на Тверском бульваре у памятника Тимирязеву».
Он посмеялся. Но почему-то поехал. Любопытно стало, кто это такой дерзкий. Нахал подписался именем «Кира», но это мог быть кто угодно.
На всякий случай прихватив охрану, Владимир Романович отправился на Тверской бульвар. Прибыл минута в минуту. Кира уже ждала его. Баев сразу понял, что это та самая нахалка. Насупленно непримиримый взгляд, резко отлетающие волосы. Но главное – ее серые глаза. Они так потрясли его, что он махнул охране, чтобы та ехала себе, а сам в развевающемся плаще от Брандини решительно шагнул ей навстречу.
Она таки плюнула, паразитка. Никогда в жизни Владимир Романович Баев не думал, что чужая слюна, стекающая по лицу, будет такой приятной. Она остолбенела от его обезоруживающей улыбки. Очевидно, у нее был план – после акта возмездия гордо удалиться. Но его реакция спутала ей все карты. «Гад» вдруг оказался не совсем гад. К тому же принялся извиняться за свой глупый пост…
Владимир Романович оскоминно поморщился от этого воспоминания. Пожалуй, ни к чему было так унижаться. Но он словно сдурел тогда. Недаром говорят, что любовь – разновидность психической болезни.
Владимир Романович на цыпочках прокрался к двери.
– Володя, – позвала Кира странным голосом.
Баев вздрогнул.
– Спи.
– Володя, ты живешь честно? Справедливо?
Он поморщился.
– Что за дурацкий вопрос, дорогая?
– Ты не ответил.
Баев вернулся и сел, сплел пальцы.
– Что такое справедливо, по-твоему? Отвлеченная, абстрактная справедливость – это миф, дурь и прикрытие для дураков и никчем. Идеал, придуманный ничтожествами. Сама жизнь несправедлива.
– Жизнь несправедлива только потому, что ее такой делают люди.
– А если у меня есть силы и амбиции, которые выходят за пределы этой твоей «справедливости»? Я что, должен сгорбиться, съежиться, загнать самого себя в рамки жалкого зауряда? Я живу по своей совести. А что такое справедливость для всех, знать не хочу!