Коломба перерыла ящики шкафов и комодов. С каждой минутой боль в голове и руке становилась все мучительней. Несколько раз глаза застилало мутной пеленой, так что ей приходилось прерываться, чтобы умыться ледяной водой. Из зеркала на нее смотрело лицо призрака.
Ей не удалось найти ничего хоть сколько-нибудь компрометирующего, ничего, что хотя бы отдаленным образом связывало Феррари с детьми или насилием, – разве что развешенные повсюду армейские фотографии да обширную коллекцию мушкетов и сабель времен Гарибальди и Первой мировой войны, выставленную на виду в гостиной.
– Ну и что ты обо всем этом скажешь? – спросила Коломба.
– Скажу, что квартира сдавалась или продавалась вместе с мебелью. Старая обстановка не сочетается с его вкусом в одежде, да и с прочей мебелью тоже. Красный холодильник, телевизор как из сериала «Звездный путь»… Деньги есть, а вот со вкусом беда. А еще… дай-ка взглянуть на библиотеку…
Коломба поднесла телефон к стоящей возле кухни этажерке, на полках которой умещались немногие принадлежавшие Феррари книги. Все это были тома по истории, многие из которых были посвящены теме фашизма.
– Теперь, если не сложно, покажи кровать.
Коломба, успевшая привыкнуть к специфическим манерам Данте, послушно отправилась в спальню. Двуспальная кровать была идеально заправлена.
– Заметила, как она застелена? Много ты знаешь мужчин, которые умеют так хорошо убрать кровать? – спросил Данте.
– Я и женщин-то таких мало знаю, но, может, к нему уборщица приходила.
– Нет. В раковине с утра стоит грязная чашка из-под кофе. Он заправил постель самостоятельно. Знаешь, кто по утрам машинально приводит кровать в идеальный порядок?
– Помешанные невротики вроде тебя.
– Те, кто долгое время провел в учреждениях, где наказывают за неубранную постель.
– Например, в тюрьме?
– Нет. Скорее в интернате либо в армии. Видела фото у входа, где Феррари прыгает с парашютом?
– Да. Но самолет гражданский.
– И все-таки снимок наводит на мысль, что Феррари – бывший военный.
– Если бы он служил, об этом стало бы известно Альберти. А он на этот счет ничего не говорил.
– Может, он просто забыл тебе сказать.
При обыске Коломба нашла мобильник Феррари, который она сразу положила в карман, стопку счетов и официальный, с виду нераспечатанный конверт из фонда «Блэкмаунтин Италия». Она достала оттуда выписку по счету и продемонстрировала ее Данте:
– Понимаешь что-нибудь в финансах?
– Немного. У твоего приятеля был вклад с ежемесячными выплатами.
– То есть…
– То есть каждый месяц он получал около шести тысяч евро чистыми. Значит, он вложил кучу денег в ценные бумаги. Когда-то мой отец открыл подобный вклад на мое имя, но я почти сразу промотал капитал.
– Выходит, Феррари жил на ренту?
– Похоже на то. Ты нашла какие-нибудь его фотографии помимо той, что висит в коридоре?
– Есть еще парочка на кухне. На них он со своей собакой.
– А старых снимков нет? Таких, чтобы указывали на его прошлое?
Коломба уселась на кровать, смяв безупречные складки покрывала. Податливая мягкость постели манила, как пение сирен. На несколько секунд она задремала с открытыми глазами. Голос Данте вырвал ее из дремоты:
– Коломба, ты еще там?
– Да, извини… Что ты говорил?
– Если он и правда с ностальгией вспоминал военную службу, у него должно было что-то остаться на память об армейских временах.
– Может, он и не служил никогда. Может, он был просто одержимым, который в армии и дня не провел. Типа маньяков, что ездят в лагеря по выживанию.
– Такие поддерживают себя в форме. А этот превратил спортзал в кладовку.
– Или он попросту хранил самые дорогие сердцу сувениры в другом месте.
– Можешь снова поискать в шкафах?
– Данте, еще немного – и за мной сюда явится полиция. Я взяла его мобильник. Возможно, он нам пригодится. Но я не хочу, чтобы меня здесь нашли.
– Еще разок, пожалуйста.
Коломба тяжело поднялась. Внутренний голос упрашивал ее остановиться и прилечь на притягательную, уютную кровать. И на тот факт, что кровать принадлежит мертвецу, голосу было наплевать. Она снова принялась обыскивать квартиру: проверила ящики на наличие второго дна, заглянула под шкафы, перевернула картины.
– Ничего. Теперь мне действительно пора идти. Я на пределе, и проблема не только в нехватке времени.
– О’кей, – разочарованно сказал Данте.
Коломба вернулась в спальню за счетами и квитанциями. Не успела она выйти, как Данте завопил:
– Поворачивай назад!.. Какой же я идиот…
– Что ты увидел? – спросила Коломба. Она снова начала терять голос.
– Взгляни на снимок на стене. Тот, что в серебряной рамке…
– И?
– Качество печати гораздо ниже, чем у остальных фотографий. Снимок как будто вырезан из старого военного журнала. Тем не менее Феррари повесил его напротив кровати, чтобы постоянно иметь перед глазами.
– Может, эта фотография что-то для него значила…
– Возможно. Но ты все-таки проверь ее на всякий случай.
– Уже проверила.
– Это последнее, о чем я тебя прошу.
Коломба развернулась и прикоснулась к багету. Эту рамку она уже переворачивала и никаких тайников на обратной стороне не нашла. На свету было видно, что внутри находится только снимок танка времен Второй мировой. Несмотря на состояние полного изнеможения, Коломба не могла не согласиться с Данте: кое-как вырезанная из журнала фотография никак не вписывалась в обстановку квартиры. Внутренний голос, настаивавший, чтобы она немедленно уснула, вернулся, но Коломба сказала ему: «Скоро», сняла рамку со стены и снова осмотрела на свету.
– Ничего, – подтвердила она, но, еще не успев договорить, поняла, что ошибается: центр фотографии казался более плотным.
К обратной стороне вырезки был приклеен кусочек картона, за которым был спрятан тонкий квадратик размером десять на десять сантиметров.
«Халтуришь, красавица, – сказал голос, требовавший, чтобы она выспалась. – Говорил же, что тебе пора прилечь».
Коломба завернула рамку в край покрывала и разбила ее об угол ночного столика. Достав из-под треснувшего стекла вырезку, она отцепила картонку, и на прикроватный коврик соскользнул старый поляроидный снимок.
Коломба подняла фотографию: на ней были изображены пятеро мужчин в камуфляжной форме. Трое из них сидели на платформе бортового грузовика, а двое позировали стоя. Одним из сидящих был не кто иной, как Феррари, – хотя на снимке он был на тридцать лет моложе, не узнать его было невозможно. Рядом с ним стоял тип, как две капли воды похожий на нарисованный Данте портрет Отца. Солдаты показывали фотографу знак виктории. На шее у каждого, словно какая-то шутка для посвященных, болтались привязанные за шнурки армейские ботинки.
– Ты был прав, Данте, – прошептала Коломба. – Ты не поверишь, что я сейчас…
Она запнулась. Дыхание перехватило. Один из стоящих мужчин был ей знаком. На снимке он был совсем молодым, но она узнала его улыбку, взгляд. Перед ней словно разверзлась темная бездна.
– Что ты нашла? – Прислонившийся к лотку цветочника Данте уткнулся в «айфон», безуспешно пытаясь разглядеть что-то среди мелькающих на экране пятен.
Коломба не отвечала. Камера телефона была направлена ей под ноги. Пока она, бормоча молитвы и проклятия, спускалась по лестнице, на дисплее Данте отображались лишь перемежающиеся полосы света и темноты. Наконец Коломба неверными шагами вышла из подъезда. Он побежал ей навстречу и невольно вздрогнул при виде ее перекошенного лица и рваной раны на руке, из которой капала кровь. Коломба тяжело дышала и прятала глаза.
– КоКа… что такое? Что ты увидела? – взволнованно спросил он.
Она без единого слова протянула ему фотографию и, как будто забыв, где находится, тяжело опустилась на бордюр. Данте взял снимок и увидел лицо человека, которого называл Отцом. На несколько мгновений он словно утонул в глазах, которые, казалось, смотрели сквозь ацетатную пленку прямо на него. На сей раз на мужчине была камуфляжная форма, однако у него не было никаких сомнений: именно этот человек шел к нему ночью восемьдесят девятого года с ножом в руке. На миг Данте вернулся в прошлое и снова превратился в растущего в нечеловеческих условиях мальчишку. Потом он ощутил слабое пожатие руки Коломбы и очнулся.
– Не он… Не он… – пробормотала она и закрыла глаза.
Данте пробежал глазами по лицам солдат. В желторотом парнишке он узнал Феррари, но остальных никогда прежде не видел… или нет?
В лице человека, стоящего возле Феррари, было что-то знакомое. Уж не о нем ли говорит Коломба? Данте постарался представить его постаревшим, лысеющим, обрюзгшим, с седеющей бородкой… и его бросило в дрожь. Очередные недостающие кусочки пазла сложились в единую картину. В объектив лениво улыбался Эмилио Белломо. Убийца, взорвавший парижский ресторан.
Девочка трех-четырех лет, в одних трусиках, смотрела на нее и сосала огромный спиральный леденец.
– Estás despierta?[23] – спросила она.
– Что ты сказала? – ошарашенно переспросила Коломба.
Девочка, не отвечая, бросилась прочь с криком:
– Mamá! La policía está despierta![24]
«Из полиции?» – все еще плохо соображая, подумала Коломба. Она лежала в незнакомой кровати в незнакомой комнате, провонявшей жареной едой. Из-за стены доносились вопли на испанском и итальянском языке и автоматные очереди включенной на полную громкость видеоигры.
Коломба чувствовала себя отдохнувшей, но оправилась еще не до конца. Голова больше не трещала, но левая рука еще болела, хоть и поменьше, чем раньше. Немного чесалась залепленная чистой марлей рана от укуса, а по правой руке от локтя до предплечья растеклась лиловая гематома. Стоило ей пошевелиться, как вернулась ноющая боль в ушибленных ребрах. Но, судя по всему, кости были целы. Она смутно помнила, как потеряла сознание и упала на тротуар, и еще более смутно – как металась в горячечном сне, ненадолго просыпаясь то при дневном свете, то в темноте. В мимолетные моменты бодрствования кто-то давал ей попить и помогал помочиться в пластиковое судно. Это была темнокожая женщина, но ее лицо представало в памяти Коломбы расплывчатым, как давний сон.