– Ты хоть знаешь, о чем просишь? – спросил он.
– Да. Я прошу тебя поступить правильно. Ты давненько не поступал по совести, правда? – спросила Коломба.
Сантини на мгновение прикрыл веки, а потом повернулся к обыскивающим грузовик полицейским:
– Кто-нибудь из вас умеет пользоваться долбаной лебедкой?
Инспектор с севера взял Сантини за рукав:
– Можно вас на секунду?
Сантини высвободил руку:
– Нет, нельзя. Ну так что? Кто-нибудь мне ответит или мне самому все сделать?
– Я умею. У меня отец на стройке работал, – сказал один из агентов, обыскивающих грузовик.
– Только подробностей твоей биографии мне не хватало… Запусти лебедку и вытащи то, что прицеплено к тросу.
– Слушаюсь, – сказал агент.
– А с ними что делать, господин Сантини? – спросил конвойный, сопровождающий Коломбу.
– Пусть подождут.
Агент, вызвавшийся достать цистерну, взобрался на платформу и завел лебедку. Трос натянулся и приподнялся над водой. Какое-то время мотор крутился вхолостую, и Коломба забеспокоилась, что он заглохнет. Наконец трос начал медленно наматываться на барабан, подтаскивая груз к поверхности. Полицейский за пультом и правда знал свое дело: всякий раз, чувствуя, что мотор вот-вот полетит, он замедлял обороты. Остальные агенты встали полукругом возле грузовика, вполголоса переговариваясь и наблюдая за работой. Им не терпелось увидеть, что вытянет лебедка. Метров десять троса намоталось на барабан, и он снова застыл.
– Похоже, зацепился, – закричал полицейский, управляющий лебедкой.
Сантини с безысходностью покачал головой.
– Надевайте перчатки! – закричал он.
– Что? – переспросил инспектор с севера.
– Надевайте перчатки и вытягивайте чертов трос, да побыстрее. К вам это не относится, – добавил он, обращаясь к конвойным.
– Мы не сбежим, Сантини, – сказала Коломба.
– Не хочу рисковать. Что бы ни оказалось в твоей цистерне, а в Рим я тебя доставлю, даже если придется волочь тебя туда пешком.
Выстроившиеся вдоль троса агенты тянули и тащили, пока цистерна с рывком не отцепилась. Полицейские отпустили трос. Кто-то удовлетворенно захлопал в ладоши.
«А вот и мои долгожданные аплодисменты», – почти забавляясь, подумал Сантини.
Послышался всплеск, и стоящий ближе всех к озеру агент присвистнул.
– Что-то поднимается! – взволнованно крикнул он.
Полицейский на платформе замедлил мотор лебедки. Покрытая илом и водорослями цистерна плавно выкатилась из воды на траву и остановилась в паре метров от берега. Лебедка затихла, и двое агентов, перепачкав форму, отцепили крюки.
– Есть у вас что-то, чем можно ее открыть? – спросил Сантини.
– Есть гидравлические ножницы, – ответила Коломба. – Они в грузовике.
Сантини распорядился принести ножницы, и агент, управлявший лебедкой, стащил их с платформы и по траве приволок к цистерне. Они напоминали огромные плоскогубцы со встроенным насосом. После аварий спасатели прорезают такими инструментами металл автомобилей, чтобы вытащить застрявших пассажиров.
Тем временем на грунтовой дороге наконец показалась машина «скорой помощи». Двое санитаров в светоотражающих жилетах достали из кузова складные носилки. Инспектор из Брешии подвел их к Немцу. Мужчину быстро осмотрели и погрузили на носилки. Данте не мог оторвать от Немца глаз. Даже сейчас, когда он знал, кто он такой или, по крайней мере, кем он не является, этот человек завораживал его, будто воплощенный кошмар, – завораживал больше, чем наконец вытащенная из воды пластиковая цистерна. Санитары разрезали скальпелем скотч, и инспектор на всякий случай пристегнул Немца наручниками к носилкам за запястье и щиколотку. Что-то в этом раненом старике вызывало у северянина тревогу, да и санитары чувствовали то же самое. Будь на его месте любой другой пострадавший, они ни за что бы не позволили так с ним обращаться. Когда инспектор приподнял штанину Немца, Данте заметил на его икре маленькую татуировку – выцветшую с годами голубую птичку, отдаленно напоминающую логотип «Твиттера».
Данте замер, словно укушенный ядовитым насекомым: папула раздувалась на глазах, превращаясь в болезненный нарыв. И все это происходило только у него в голове.
– Не может быть, – пробормотал он. Но все сходилось. Картинка складывалась воедино.
«Боже… Возможно, это и есть разгадка», – подумал он.
Тем временем полицейский с гидравлическими ножницами подошел к цистерне. Он включил насос и опробовал зажим. Ножницы с пыхтением смыкались и размыкались, как клешни роботов в старых фантастических фильмах.
Сантини подошел к цистерне и направил на нее луч фонаря. Еще не поздно отмотать назад, подумал он. Можно одним пинком зашвырнуть ее обратно в воду.
– Так я начинаю? – робко уточнил агент.
Сантини кивнул:
– Да. И поосторожней с содержимым.
– Ну вот и все, Данте, – сказала Коломба.
Но он ее не слышал. Он стоял на коленях в грязи. Его била дрожь.
– Данте? – Коломба рванулась к нему, но конвойный удержал ее за локоть. – Пусти! Не видишь, ему плохо!
Однако Данте не было плохо. Когда он поднял лицо, Коломба увидела, что он задыхается от смеха. Нет, не от смеха – от истерического, неудержимого хохота.
– Боже, Коломба! Голубая птичка, восемьдесят девятый год, понимаешь? Все сходится!
– Что сходится? Да отпусти ты! – прошипела она агенту.
– Городская легенда. Я был пленником легенды. То есть не так. Я был не пленником. Я был артишоком.
– Данте, ты бредишь.
– Нет… – И он снова засмеялся.
Коломба начала было его расспрашивать, но ее голос заглушил шум вскрывающих цистерну гидравлических плоскогубцев. В верхней части бочонка открылся длинный разрез, и в воздухе распространилась невыносимая вонь гнилых яиц. Полицейский с отвращением отшатнулся, но инструмента не выпустил. Он в последний раз повернул плоскогубцы, и зловонное содержимое цистерны выплеснулось на траву. Залитая густой светло-коричневой жидкостью почва пошла пузырями.
– Это еще что за дерьмо? – закрыв нос платком, спросил Сантини и тут же замолчал: посреди смердящей лужи белел фрагмент человеческой челюстной кости.
Полицейские дайверы за один день подняли на сушу все девятнадцать покоившихся на дне озера цистерн. Согласно экспертизе, проведенной кремонскими криминалистами совместно с коллегами из миланской ЛАБАНОФ – лаборатории криминалистической антропологии и одонтологии, – бочки содержали растворенные в серной кислоте человеческие останки. Однако до получения результатов тестов ДНК установить точное количество убитых было невозможно. Под воздействием кислоты от тел почти ничего не осталось: по большей части уцелели зубы, а также фрагменты более крупных костей, почечные камни, эндопротезы и следы жира. Возраст жертв варьировался от семнадцати до шестидесяти лет; все они были убиты и расчленены не менее двадцати лет назад.
Тем временем Сантини был вынужден отказаться от плана отвезти задержанных обратно в Рим: после чудовищной находки их показания потребовались начальнице кремонской прокуратуры Анджеле Спинелли. Эту энергичную шестидесятилетнюю женщину со вспыльчивым характером осведомил о положении дел позвонивший ей Курчо, который знал Спинелли еще с тех пор, когда оба были молоды и черноволосы. Де Анджелис рвал и метал, но его требования ни к чему не привели: Коломба и Данте так и остались под стражей местной полиции, поскольку в любой момент могли понадобиться ломбардским следователям. Точнее, под стражей осталась Коломба, потому что стоило Данте ступить на порог полиции, как с ним случился припадок: он бился головой о стену и даже расколотил оконные стекла, так что, хотя, по мнению Коломбы, Данте по меньшей мере отчасти притворялся, выглядела его истерика довольно убедительно. Его накачали успокоительным и положили в неврологическое отделение местной больницы. Врачи объявили, что он не в состоянии подвергаться допросу и должен оставаться под амбулаторным наблюдением.
Таким образом, отвечать на вопросы следователей пришлось Коломбе, которая изо всех сил пыталась заставить Спинелли и ее подчиненных поверить в ее версию происхождения трупов. Поначалу казалось, что у нее ничего не выйдет. Рассказ о военных, которые в незапамятные времена похищали детей и были замешаны в парижском взрыве и смерти Ровере, вызвал немалое замешательство, не говоря уже о том, что саму Коломбу считали опасной психопаткой и террористкой. Краткие перерывы между допросами она проводила в камере особого режима, размышляя, что хотел сказать Данте, если, конечно, его болтовня об артишоках и голубых птицах вообще что-то значит. Даже знай она ответ на этот вопрос, не факт, что полиция ей поверит. Учитывая свойственную Данте манеру мыслить, это маловероятно. Тем не менее если ее положение оставалось неизменным, то положение Немца стремительно ухудшалось.
Почти сразу выяснилось, что его документы были поддельными. К тому же на руках Немца обнаружили следы пороха, и найденный на одной из гильз смазанный отпечаток также принадлежал ему. Это доказывало, что он заряжал «глок» сам, а не просто случайно его нашел, хотя в подобную отговорку и без того невозможно было поверить. Немец отказался сообщить свое настоящее имя или предоставить какие-либо объяснения полиции. Он упрямо молчал – сначала в больнице, а потом в тюремном лазарете. Его отпечатки отсутствовали в базе, фотографий не было в картотеке, а в полицию не явился ни один его родственник, и, хотя Немец смутно походил на хранившийся в судебных архивах портрет, сделанный Данте после освобождения, следователи уже почти смирились с тем, что он так и останется господином Никто.
Вскоре стало ясно: обвинить его можно было не только в том, что он прервал погружение Коломбы. На его одежде были найдены следы ДНК парня и девушки, обнаруженных в своей римской квартире с перерезанным горлом. Это были Хорхе и его подруга. Так Немец превратился в подозреваемого в убийстве, задержание переросло в арест, а папка с делом еще больше распухла. Не повезло и Коломбе: ее перевели в местный дом предварительного заключения, вопреки