Никакой ошибки в моих словах нет. Я прекрасно знаю, что официально это произошло несколько позднее. Но есть один прелюбопытнейший факт, на который почему-то мало кто обращает внимания. 2 марта 1953 года, понедельник. Выходят все советские газеты. А в них нет почему-то ни слова про «врачей-убийц». Нет многочисленных резолюций рабочих с требованием немедленно покарать отщепенцев и негодяев. Не требуют яростно того же самого юные пионерки и пожилые колхозницы. Не посвящают разоблачению и грядущему справедливому возмездию стихи казахские поэты из серии «фашистских ублюдков, убийц и бандитов, скорей эту черную сволочь казнить, и чумные трупы, как падаль, зарыть». И по радио об этом не было сказано ни слова, хотя еще накануне кремлевских врачей громогласно проклинали. И никто этим странным переменам не удивился.
И. В. Сталин и Н. С. Хрущев. 1936 год. Через двадцать лет последует доклад «О культе личности и его последствиях».
Объяснение этому может быть только одно: некто невероятно влиятельный приказал руководившему идеологическим отделом ЦК КПСС Суслову забыть про «дело врачей». Словно не было его никогда. Что и последовало незамедлительно. Все заинтересованные лица из организаций, отвечавших в СССР за агитацию и пропаганду среди населения, это распоряжение успешно выполнили. Свидетельством этому – то самое 2 марта 1953 года. Но вот кто отдал указание о немедленном завершении накачки общества против врачей, мы, вероятно, никогда не узнаем. Могу лишь высказать свою точку зрения. Это был Берия – чувствуется его стиль.
Но даже если это и так, то действовал Лаврентий Павлович явно не для того, чтобы спасти своего тайного фаворита Игнатьева. Ему было необходимо оградить себя лично от неприятных вопросов в ближайшем будущем. Доказывается это элементарно. Смотрим на карьеру Семена Денисовича в дальнейшем. Да, важных государственных постов он уже не занимал. Но в этом ли счастье? Он, главный исполнитель репрессивной политики в последние годы Сталина, не стал очередной сакральной жертвой ни после ареста и казни Берии, ни после опалы Маленкова, Булганина и Молотова. Свидетельствует это только об одном: у Хрущева к нему вопросов не было.
Игнатьев едва ли был непроходимо глупым человеком. Такие в окружении Сталина не задерживались в принципе. Даже Николай Ежов, которого в последние годы почему-то принято демонстрировать абсолютным недоумком, вовсе таковым не являлся. Старый большевик Москвин в свое время сказал о нем: «Не знаю более идеального работника, чем Ежов. Вернее, не работника, а исполнителя. Поручив ему что-нибудь, можно не проверять и быть уверенным – он все сделает. У Ежова есть только один, правда, существенный недостаток: он не умеет останавливаться». Так вот, Игнатьев явно понимал причины нездоровой тишины в кабинете Сталина 1 марта 1953 года. Как, собственно, и охрана, и Хрущев с Маленковым.
В Политбюро в тот момент шло острое соперничество между двумя группировками. С одной стороны – Хрущев и Булганин, с другой – Маленков и Берия. Но каждый из блоков прекрасно понимал: нельзя допустить утечки информации о здоровье любимого всем советским народом вождя. Последствия могут быть непредсказуемыми для всех. Сначала нужно решить, кто заменит вождя. А пока идут консультации на сей счет, стоит ввести в Москву войска. Они не помешают. И министр обороны СССР маршал Булганин отдает такой приказ.
Хрущев был не первый день в политике и прекрасно знал о тайном желании Берии: получить под свой полный контроль Министерство внутренних дел и Министерство государственной безопасности. Никита Сергеевич обсуждал с Булганиным, как можно было бы помешать этому. Действенного механизма они не нашли. Инициатива перешла к блоку Берии и Маленкову. Первый визит в Кунцево убедил их, что Сталин сошел с дистанции, но об этом еще было рано говорить вслух. Охрана получает строгий приказ не тревожить спящего вождя. И врачей не вызвали ровно потому, что сначала было нужно вернуть президиум Политбюро, который существовал до XIX съезда партии. Это ключевой момент для понимания всех событий марта 1953 года.
Тот самый партийный форум неукоснительно реализовал новое предложение Сталина: изменить структуру руководства партии. Политбюро, которое представлялось вождю рудиментом, заменил расширенный Президиум Центрального комитета КПСС. В него вошло 36 человек: 25 членов и 11 кандидатов. Но и это еще не все. Управлять процессом проще узким кругом, поэтому было сформировано бюро Президиума из девяти человек. В него не вошли политические тяжеловесы, без которых еще недавно невозможно было представить руководство страны, – Вячеслав Михайлович Молотов и Анастас Иванович Микоян.
Слишком неожиданного в этом было мало. Еще в 1949 году Молотов был снят с поста министра иностранных дел. Его имя постепенно исчезает со страниц газет. 16 октября 1952 года Сталин обрушился на него за мнимые ошибки, в том числе за то, что в конце 20-х годов тот поддерживал зажиточных крестьян, предлагая уменьшить налоги с работников сельского хозяйства. Сам Молотов так скажет об этом: «Перед войной мы требовали колоссальных жертв от рабочих и от крестьян. Народ был в колоссальном напряжении, а мы требовали: «Давай, давай!» А Хрущев напишет в своих мемуарах: «Он производил на меня в те времена впечатление человека независимого, самостоятельно рассуждающего, имел свои суждения по тому или другому вопросу, высказывался и говорил Сталину, что думает. Было видно, что Сталину это не нравится». При этом не стоит забывать, что мемуары у Никиты Сергеевича вышли весьма своеобразными. Относиться к ним нужно критически.
А. И. Микоян, В. М. Молотов, И. В. Сталин.
Так вот, бюро Президиума, в котором не оказалось Молотова и Микояна, получилось в результате сугубо декоративным органом. После съезда оно собралось на совещание лишь два раза. Проходили они в кабинете Сталина в Кремле 31 октября и 22 ноября 1952 года. И оба раза на совещание не приглашался Ворошилов, который был членом бюро. Само по себе это говорит о многом. Коба почти демонстративно игнорировал старого соратника Клима. Но при этом это самое бюро оказалось незаконным, и в принципе любое его решение можно было бы оспорить. Дело в том, что в принятом на съезде новом Уставе партии само существование подобного органа не было предусмотрено.
16 октября 1952 года, когда советская печать известила народы СССР о некоторых административных решениях съезда родной Коммунистической партии, все узнали о создании Президиума ЦК КПСС и его составе. А вот о бюро «Правда» и «Известия» почему-то не сообщали. Не сочли газеты это необходимым. В результате о бюро вообще почти никто ничего не знал. Больше того, даже решения этих девяти человек не публиковались в партийных изданиях и не рассылались по райкомам и обкомам необъятной советской Родины.
Получилась парадоксальная картина: товарищ Сталин зачем-то создает бюро Президиума Центрального комитета Коммунистической партии Советского Союза, но существует ли этот орган и за какие направления работы отвечают его члены – неизвестно никому, кроме вождя. Для приведения правительства в законный вид, а именно этого и хотели достичь Маленков с Берией, нужно было получить решение пленума ЦК КПСС.
Казалось бы, в чем проблема? Люди – сплошь авторитетные, созывай пленум и принимай нужное решение. Перечить никто не посмеет, Сталин всех от такой привычки отучил. Однако на практике все оказалось не так просто. Проект реорганизации должен был предложить Президиум ЦК КПСС, к которому и перешел весь функционал прежнего Политбюро, а не бюро Президиума, о котором в стране толком никто не знал. Нельзя все начинать с юридического нонсенса.
Можно было, конечно, созвать полный состав Президиума и закрыть этот казуистический вопрос, но ни Маленков, ни Берия на это, разумеется, не пошли. Дело в том, что подобное решение проблемы означало бы прежде всего легализацию этого органа советской власти. А цель у Лаврентия Павловича и Георгия Максимилиановича была совершенно иная: ликвидировать вообще это порождение последних желаний Иосифа Виссарионовича. Судя по тому, как станут развиваться события в дальнейшем, Хрущев и Булганин эту инициативу всецело одобряли.
2 марта 1953 года. Врачи только допущены до Сталина. Сформирован новый орган партийного руководства и проводится первое его заседание. Что характерно, в кабинете Иосифа Виссарионовича в Кремле. Секретари советского вождя, который больше никогда не прибудет в этом качестве, старательно фиксируют в журнале посетителей всех пришедших на совещание. Первым входит Берия. Он садится во главе стола, но не на стул Сталина. Стул остается свободным. Никто не спешит занять ключевое место.
Формально на этом совещании нет председательствующего, лишь Лаврентий Павлович выделяется своей инициативностью. Приглашены все члены бюро Президиума, включая и Ворошилова. Компанию им составляют члены бывшего Политбюро, которых Сталин не включил в новый состав руководителей страны. Их трое: Молотов, Микоян и Шверник. Наконец, последним участником того совещания становится председатель Центральной контрольной комиссии Коммунистической партии Шкирятов. Кворум есть, можно приступать к делу.
Разговор у лидеров Советского государства вышел невероятно кратким, даже учитывая все сложные обстоятельства текущего исторического момента. На все ушло 20 минут, а какие именно вопросы затрагивались – неизвестно. Сегодня мы можем только предполагать содержание той беседы. Выскажу свое мнение: они собрались для того, чтобы утвердить себя в новом качестве в новой жизни. Жизни без Иосифа Виссарионовича Сталина. Вероятно, Берия кратко обрисовал ситуацию и пояснил, что эта беседа предварительная. Основное совещание впереди.
Оно состоялось уже вечером и также вышло достаточно коротким. Потребовался всего час, чтобы решить несколько ключевых проблем. Судя по дальнейшим событиям, обсуждалось решение о ликвидации того самого расширенного Президиума Центрального комитета, реформа правительства и созыв пленума ЦК КПСС на 5 марта 1953 года. Никто тогда не знал, что в этот день умрет Генеральный секретарь, великий вождь и учитель Сталин. Было в этом что-то символичное.