Ему было плохо, Валентина понимала его состояние. Жил в городе, а тем не менее его жизнь походила на деревенскую, в которой напрочь отсутствует досуг. Ему некуда пойти; может быть, он стеснялся своего вида, исколотых рук, а может быть, и нет, но зато другие издали обходят его стороной, смотрят либо откровенно пренебрежительно, либо с опаской. Он, как никто другой, умеет разбираться в людях, этому его научила зона, он читает в каждой паре глаз отношение к себе и молча пережигает внутри ненависть и к себе, и к окружающим. Хотя кто сказал, что он ненавидит окружающих? Нет, скорее всего он смотрит на них с осуждением, и себя ненавидеть у него нет видимых причин.
Все эти противоречия родились в груди Ширяевой лишь по той простой причине, что, кроме матери Грачевского, никто не пытался понять его — от обычного нежелания, нехватки времени. Сидит он на корточках возле матери с тяжелой от вина головой и провожает людей глазами, они проносятся мимо, как скорые поезда.
А вот вчера его словно подменили, его глаза никогда не покидала осмысленность, но смотреть стали яснее. На него вдруг обрушился досуг, за которым окровавленный труп девочки и изуродованное тело парня. Дико, что человек почувствовал вкус к жизни при виде кровавого беспредела. Он не стал ни лучше, ни хуже, просто встал с корточек, а жизнь — нет, она продолжает топать гусиным шагом, оставляя за собой кровавые следы.
Грачевский, проводив мать, поднялся на второй этаж и позвонил в дверь судьи.
— Иди на кухню, — распорядилась Валентина, встречая гостя в халате, а сама прошла в ванную.
Пока она приводила себя в порядок и одевалась, Грачевский приготовил завтрак. Валентина с недоумением смотрела на два бутерброда неаппетитного желтого цвета. Невольно скривившись, она спросила:
— Что это?
Гость молча указал ей на стул и посыпал желтую смесь солью. На столе лежала пачка сливочного масла, яичный белок в тарелке. Валентина догадалась, из чего сделан бутерброд, однако откусила с опаской. И зря — бутерброд с яичным желтком и маслом оказался очень вкусным.
— Ты умеешь водить машину? — спросила хозяйка, подхватывая с тарелки ломтик колбасы.
Гость неопределенно пожал плечами.
— На автопогрузчике работал.
— Когда же ты успел?
— Да выбрал время… Работал на «железке», МЧ-3 — погрузочно-разгрузочная станция. Сахар выгружал, сгущенку, крахмал, фантики от конфет.
— Чего?
— Фантики, — повторил Грач, прихлебывая кофе. — В рулонах.
— Приворовывал, наверное.
— Да не без этого.
— Стало быть, машину водить не умеешь, — констатировала женщина, — и правил дорожного движения не знаешь.
— А чего их знать? — удивился Грачевский. — Зеленый — вперед. Красный — стой. Желтый — подпрыгивай от нетерпения на месте.
Валентина усмехнулась и велела соседу принести паспорт.
— Учиться и сдавать экзамены времени у нас нет, придется права покупать.
— Я не знал, что у тебя есть машина.
— У меня нет, а у тебя будет. Иди сюда. — Женщина подвела гостя к зеркалу, расстегнула верхние пуговицы на его рубашке, чтобы была видна часть татуировки. — Ты извини, Володя, но посмотри на свою рожу и скажи, какая машина тебе больше подойдет.
— Мне бы подошел гужевой транспорт, — честно признался Грач.
Валентина посмотрела на часы.
— Однако рано ты пришел, придется мне тебя выгнать. — И добавила строже: — Ровно в десять часов встречаемся в торговом центре «Атлант».
21
Ирина Архипова допустила маленькую промашку, докладывая Рожнову о том, что его вызывает Венедиктов. На часах без четверти девять; как всегда, Ирина появилась в офисе раньше начальника. Не заходя в кабинет, Михаил Константинович отдал кое-какие распоряжения и отправился на встречу с генералом. Ирина вынуждена была связаться с Венедиктовым.
Может быть, совсем не обязательно, зная, что их разговор не прослушивается, она перестраховалась:
— Сергей Васильевич? Это секретарь Рожнова. Я передала Михаилу Константиновичу, что вы звонили сегодня и просили его прийти.
Венедиктов не звонил ни сегодня, ни вчера. Накануне вечером он встречался с Ириной у нее дома. «Незапланированная встреча», — улыбаясь, объяснил он, как всегда, появляясь без предупреждения.
За его улыбкой крылось многое, например — он в очередной раз безошибочно «угадал», что хозяйка дома и одна.
Он передал ей обычный набор — бутылку бренди и коробку конфет — и по-хозяйски расположился в кресле.
Ему нравилось, что Ирина всегда извинялась перед ним, если была в халате, и шла переодеваться. Этот, казалось бы, неуместный ритуал — для него. Он выпьет пару рюмок, она слегка пригубит коньяк и даст ему расстегнуть на себе блузку, чувствуя, как он заводится.
Генерал не мог преодолеть смущения, чтобы попросить хозяйку надеть джинсы. Лишь раз ему довелось держать Ирину в объятьях и сантиметр за сантиметром обнажать ее стройное тело, освобождая от тугих джинсов. Завелся так, что чуть было не испортил дело в самом начале. Он шептал ей: «Подожди», а сам едва сдерживался.
В тот раз и Ирина получила то, что хотела, а не то, на что обычно рассчитывала.
Да, с переодеванием — это здорово, подумал генерал и представил себе иную ситуацию. Ирина в банном халате сидит напротив, вот она хлопнула рюмку, подмигнула: «Ну что, поперли?» — и брякнулась ему на колени, давая развязать узел на поясе.
Вообще-то тоже ничего, улыбнулся генерал, но Ирина не была развязанной, все у нее выходило женственно.
«Переодетая» Архипова глазами спросила: «Чему ты улыбаешься?» — он ответил, что вспомнил анекдот. И добавил: «Про Вовочку». Пришлось экстренно вспоминать и рассказывать о том, как Вовочка прибежал домой и с порога крикнул, что получил пятерку, на что мать, не скрывая слез, сообщила: «Горе у нас: твой брат Саша бомбу в царя кинул».
Вчера генерал задержался у Архиповой дольше обычного, попросил передать Рожнову, что ждет его к девяти часам.
Выслушав ее голос по телефону, Венедиктов поблагодарил за «маячок», хотя не мог допустить промашки в разговоре с полковником.
Рожнов вернулся в офис только к обеду и велел Архиповой срочно вызвать Олега Шустова.
Ровно через полтора часа Олег вошел в его кабинет.
Обменявшись приветствиями, они сели друг против друга.
— Есть работа, — сообщил полковник. — Подготовка не должна занять больше пяти дней.
— Где? — коротко осведомился Шустов.
— Подмосковье, — так же сжато ответил Рожнов. — Тебе завтра же придется выехать на место и определиться визуально. Всем составом выезжать запрещаю. Завтра возьмешь Костерина и Оганесяна, послезавтра — Яцкевича и Белоногова.
— Ладно, — кивнул Олег. Он не стал спрашивать, кто клиент, понял только, что не Муса Калтыгов, иначе Рожнов сообщил бы об этом в первую очередь.
Начальник указал на папку:
— Оперативные данные. Согласно им надлежит разработать план операции. Кое-какие соображения у меня есть, — покусывая губу, сказал полковник.
— Оружие? — задал Олег вопрос, который всегда был на первом месте.
— У тех, кого будем подставлять, ничего серьезного нет. Однако мне предложили «списать» пару бельгийских автоматов. Если все пойдет, как я себе это представляю, для подстраховки возьмешь еще и пару «Калашниковых».
Насчет списания Олег определился правильно. Есть задействованное неизвестными преступниками оружие, а след отработать пока не удается. Вот его и спишут на тех, кого собирается подставить Рожнов. Так действуют многие оперативники, подкидывая оружие во время обыска. Частенько при досмотрах находятся и наркотики, причем в том количестве, которое необходимо для того, чтобы завести уголовное дело.
Нечистоплотная практика, однако в некоторых случаях она позволяла посадить за решетку потенциальных преступников, которых обычными способами к ответственности не привлечешь.
— У нас ровно пять дней? — спросил Олег.
— Уложимся в три — ругать не будут, — пошутил Рожнов. — Однако не будем терять время.
Они перешли к изучению оперативных данных.
22
На следующий день около полудня в автосалон, где, кроме отечественных автомобилей, продавали подержанные иномарки, вошел Грачевский. На нем были модные светло-серые туфли, элегантные брюки, черная, как у цыганского барона, рубашка, на шее болталась тяжелая золотая цепь.
— Мне нужна хорошая тачка, — выразил желание Грач. И услышал от продавца, вставшего навстречу, жуткий набор слов:
— Седан, хэтчбек, универсал?
— Ты где торчал, брат? — спросил Грач. — Ямало-Ненецкий автономный?
Полчаса назад он побывал в парикмахерской, насколько позволяли короткие волосы, постригся. Валентина одобрила: стильно. Затем, по ее настоянию, Грачевский прошел в маникюрный зал. Девушка, вызвавшаяся обслужить клиента, с недоумением смотрела то на модную одежду посетителя, то на его руки. Мало того что они были синие, ногти Грача основательно заросли; лунки, которые он накануне старательно вычищал спичкой, все равно были черны. Грачевский понял ее недоумение и прояснил ситуацию, поправляя на шее золотую цепь: «От завода на картошку посылали».
Грачу больше понравились иномарки, на всякий случай он все же осведомился, когда вылез из салона «Ауди»:
— А она точно подержанная?
Менеджер, молодой парень лет двадцати, не нашелся, что ответить, и промолчал.
Грачевский понаслышке знал, что ушлые продавцы иногда снимают с машин дворники, забирают насосы, домкраты, одним словом, тянут все, что попадает под руку, списывая все на завод-изготовитель, поставивший якобы неукомплектованные машины. Также он был осведомлен, что «Жигули» всех моделей гремят, единственный способ избавиться от неприятного шума — включить погромче музыку.
«Восьмерка» цвета спелой вишни, которую он в конце концов облюбовал, была оснащена отечественной магнитолой, Грач настроил приемник, прибавил громкость, поэкспериментировал с тембрами, спросил у менеджера кассету, чтобы до конца проверить работоспособность магнитолы. У продавца сложилось впечатление, что клиента больше всего интересует дешевый приемник, а не сама машина. Он бы не удивился, если бы клиент попросил вынуть магнитолу и расплатился бы только за нее. Однако, отлучившись со двора, кассету принес. Грач удовлетворенно покивал головой: на кассете была его любимая песня «Жить сумасшедшей жизнью», которую часто гоняли продавцы у коммерческих киосков; он, постоянно находясь с матерью, выучил слова чуть ли не наизусть и сейчас, не обращая на продавца ни малейшего внимания, подпевал.