Они нашли несколько старых мешков и набили их соломой. Валентина не стала дожидаться завтрашнего дня, чтобы провести небольшой эксперимент. Ворча, Грачевский нехотя залез в погреб, с неприятным чувством встретил стук опустившейся крышки и полную темноту. Непроизвольно представил легкие покачивания, словно действительно находился в гробу, который несут к последнему пристанищу. А Валентина тем временем сверху укладывала на нижнюю крышку мешки с соломой.
В течение двух-трех минут он молчал, затем, будто его прорвало и он действительно был смертельно напуган, закричал. Иногда его голос непроизвольно срывался на визг.
Через пять минут с видимым облегчением он увидел светлый прямоугольник над головой.
«Ну как?» — осведомился он кивком головы.
— Слышно, — ответила Валентина. — Но очень слабо, как будто комар пищит. А от ворот — вообще ни одного звука. Если бросить на погребок какое-нибудь барахло, можно спать спокойно. Кстати, как ты отнесешься к тому, если мы заночуем здесь?
— Я-то нормально, — пожал плечами Грач и после небольшой паузы, стараясь придать словам значение, добавил: — А ты?
— Не здесь и не сейчас, — ответила она. — А может быть, вообще никогда. Пожалуйста, Володя, не затрагивай этой темы даже в мыслях. Хотя бы первое время. Договорились?
Он снова пожал плечами.
Неприятное чувство, зародившееся в погребе, все еще давало о себе знать: он слышал голос Валентины как через толщу воды или одеяла. Грач непроизвольно сглотнул, ощутив характерные пощелкивания в ушах.
Не так давно Валентина вспомнила смекалистого индейца за рулем «Кадиллака», а сейчас на ум Грачевскому пришел старый жулик, с которым ему пришлось провести несколько лет в одной колонии. У того, как и положено, хорошо был подвешен язык, он знал, а порой и походя придумывал бесчисленное количество историй, в основном связанных с женским полом. Однажды он рассказывал, божась, что это чистая правда, как ему довелось ехать на Дальний Восток в купе спального вагона с одной женщиной. Та боялась всего — тоннелей, мостов, стрелок, перегонов; прижималась к соседу, когда поезд неожиданно резко тормозил. И все время повторяла, находясь в крайнем возбуждении: «А вдруг мы погибнем?!» Судя по тому, Как ее бил озноб, она действительно была возбуждена.
Заводился и матерый жулик, оперативно запирая купе. Однако уже на второй день пути, когда до Владивостока оставалось ехать всего неделю, подумал, что любвеобильная соседка так и будет шарахаться от каждого полустанка, а до места назначения доедет только его дорогой костюм да пара палок початой копченой колбасы, от которой они по очереди откусывали два раза в сутки. В вагон-ресторан они выбрались, когда подходил к концу последний день их путешествия, шатаясь из стороны в сторону.
Вроде не к месту вспомнил Грач эту историю, она пришла на ум лишь потому, что они с Валентиной остались вдвоем, а издалека довольно отчетливо доносился стук колес. Кроме настроения, все располагало к близости, но оно-то как раз и было главным.
Как бы то ни было, но все зависело только от Валентины.
Он долго не мог заснуть, прислушиваясь. Иногда ему казалось, что Валентина зовет его, и он, приподнимая с подушки голову, напряженно вслушивался.
В нем не проявлялось нетерпение. За свою нелегкую жизнь он привык к ожиданию. Вот и сейчас, зная, что ничего не произойдет, всматривался в темноту.
Грач ничего не предпринял, когда среди ночи до него донеслись еле различимые всхлипывания женщины. Он пошарил рукой на полу, где оставил сигареты и спички, и прикурил, давая знать, что он тоже не спит. Может быть, он делал правильно, а может, и нет, потому сейчас Валентине ни к чему свидетели ее слабости.
Он выкурил пару сигарет, выпил колодезной воды, гоня от себя мысли о том, что, возможно, через два-три дня совершит последнюю в своей жизни ошибку. План Валентины виделся ему прямолинейным, но выбирать не приходилось, потому как он был единственным.
30
Ирина вынужденно провела пальцами по спине притихшего на ней партнера. Его спина была мокрой, ее жест походил на тот, которым смахивают с запотевшего стекла влагу: машинальный жест, за которым не кроется никаких чувств — это для нее, опытной женщины. А для расслабившегося партнера, по спине которого вдруг пробежала новая волна возбуждения, ее руки казались нежными, любящими, даже благодарными.
Нет, все же он чуточку наивный…
Он делал свое дело, прилагая массу ненужных усилий, совсем необязательных для партнерши. Если бы он не старался выглядеть сексгигантом, а был самим собой, и ей, может быть, доставил бы удовольствие. А так во время короткого, неравного «поединка» иногда ей хотелось рассмеяться, и она, сдерживаясь, стискивала зубы, закрывала глаза, невольно дергая телом. И заводила его еще больше.
Он лежал на ней, и его дыхание постепенно успокоилось. А она продолжала водить по его спине кончиками пальцев, отлично зная, что только первое прикосновение после секса для него приятно-зудящее, остальные же выбивали крупные мурашки и вызывали жуткую щекотку.
Дабы не раздражать партнера, Ирина прекратила пассы руками и обняла его за плечи.
Генерал-майор Венедиктов освободился от объятий, не спеша оделся, придирчиво оглядел в зеркале, подходит ли к рубашке галстук, но, видимо вспомнив, что он не у себя дома, вернулся к Ирине, присев на краешек кровати.
Ирина Архипова не раз встречалась с начальником у себя дома, изучила все его повадки и сейчас прекрасно знала, что генерал прикоснется губами к ее уху и прошепчет чуть несуразное: «Спасибо, милая». Она как всегда ответит благодарной улыбкой, прижмется к нему, изображая неловкость. Потом на ее чело опустится легкая грусть: «Собственно, за что насмехаться над ним? Все же он доставил ей удовольствие».
Ирина прихватила с тумбочки коньяк, рюмки, Венедиктов помог отнести на кухню вазу с конфетами и тарелку с ломтиками дыни.
— Что интересного можешь сообщить по поводу позавчерашней операции? — чуть длинновато спросил моложавый генерал.
— Все прошло гладко, Сергей Васильевич, — переходя на официальный тон, ответила хозяйка.
Венедиктов, конечно же, ознакомился с подробным рапортом полковника Рожнова, выслушал его лично, но его интересовали иные детали, нежели изложенные Михаилом Константиновичем. Скорее всего по привычке офицера и, может быть, необязательно, на скорую руку суховато поинтересовался у Ирины:
— Кто особо отличился?
— Все работали хорошо. Но я бы отметила Андрея Яцкевича и Олега Шустова. — Она намеренно назвала командира группы последним, выделяя Яцкевича. Если Олег действовал прагматично, то работа Андрея, как всегда, впечатляла артистизмом, он играл, нажимая на курок в последний момент. Он выделялся среди товарищей даже манерой держать оружие. Если в его руках была винтовка, то приклад никогда не касался плеча, а лежал на предплечье; странная манера, для многих совершенно непригодная, но Яцкевич из такого положения стрелял без промаха.
— Так и запишем, — шутливо отозвался Венедиктов, с проницательностью опытного разведчика отмечая, как именно высказалась его подчиненная. И продолжил во множественном числе: — Значит, не зря мы платим Рожнову деньги?
— Заслуженно, — подыграла хозяйка, наливая гостю чай.
— Спасибо, Ирочка…
Сколько себя помнила Ирина, поднималась по служебной лестнице таким вот методом, вернее, в управлении, где она работала, сложился определенный «постельный», а чаще всего «настольный» стиль повышения: начальник — подчиненная, и из этой колеи не выбьешься, из нее один путь — на обочину. К тридцати пяти годам порой чувствовала себя задолбаной курицей — но с приличным местом на насесте. Часто задумывалась о семье, ребенке, но также сообразно текущему моменту: ну поднимешь хвост, примешь подобающую позу, выкатишь наружу яйцо, сядешь на него; а думы какие-то злые, не сегодня так завтра надоест, клюнешь родное яйцо покрепче, забросаешь навозом — и снова к прежней жизни с прежними злыми мыслями, — порой тоскливо, зато без обузы.
Невесело…
Венедиктов лично контролировал работу «пятерки», если у Рожнова были досье на каждого члена группы, то генерал обладал личным делом на самого полковника, куда заносил донесения своего личного агента, которая в данный момент заботливо предлагает ему печенье.
Он повторился, на этот раз отказываясь:
— Спасибо, Ира, — а про себя отметил, что сумел восстановиться в довольно короткие сроки: если бы не поджимало время, он, допив чай, возвратился бы с женщиной в спальню. Эта красивая тридцатипятилетняя женщина умела заводить его так, как ни одна более молодая. «Опыт, женственность, — пытался рассуждать генерал, — сексапильность, что там еще?..» Похоже, ничего; не забывал он отметить и себя, самодовольно вспоминая трепещущее под ним тело женщины, ее закрытые глаза и плотно стиснутые зубы. Вот сегодня он просто измотал ее на нет.
Обычно они встречались после проведенных группой Шустова операций, если таковые долго заставляли себя ждать, генерал, чувствуя в наступившей паузе свою недоработку, навещал подчиненную «вне плана».
С хорошим настроением он покинул квартиру Ирины. А та, оставшись одна, сменила постельное белье и, задумавшись, присела на кровать. Что-то беспокоило ее в работе группы Олега, но что, сказать себе не могла. Также не могла поделиться своими тревогами с Венедиктовым. Вполне возможно, они беспочвенны. Однако ей придется ждать, наблюдать и делать выводы — а этому агент генерал-майора ФСБ Венедиктова, была обучена.
31
Валентина Ширяева поправила прическу и постучала в косяк обитой дерматином двери начальника следственного управления прокуратуры Александра Котова и, не дожидаясь ответа, шагнула в кабинет.
За столом расположился крупный мужчина. Его волнистые волосы тронула седина, неприветливое лицо было обращено в сторону двери, нахмуренные брови грубо вопрошали: «Чего надо?»
— Здравствуйте, Александр Сергеевич, — приветствовала хозяина кабинета бывшая судья. — Я — Ширяева Валентина Петровна. Извините, что без предупредительного звонка.