За стенками шатра звучали голоса. Слов я не понимала, однако в сущностях воинов было столько ярости и горя, что у меня закружилась голова.
– Как долго… – начала я, но Атриус сразу понял мой вопрос.
– Мы перебили всех солдат Короля питоры.
Губы Атриуса скривились в усмешку. Та бойня вряд ли принесла ему удовлетворение.
– Никому из врагов не удалось покинуть остров живым. Мы об этом позаботились… хотя и пришлось дорого за это заплатить.
Скромная победа, которую Атриус и не собирался раздувать. Король питоры направил на остров лишь небольшую часть своей армии, зная, что все они полягут. Так и случилось. Слабое утешение, если учесть, сколько жизней они погубили.
– Мы забрали с острова всех раненых, кого смогли найти, – продолжил Атриус. – Включая тебя. Но раненых намного больше.
По его лицу что-то промелькнуло. Я так и не поняла что.
Он встал.
– Ты отдыхай. А мне нужно…
Однако я тоже начала подниматься.
– Зачем ты встаешь? – удивился Атриус, схватив меня за руку. – Тебе лежать нужно.
– Мои целительские способности так себе, но мои руки пригодятся, – сказала я.
– Нет.
– Я не собираюсь с тобой спорить.
Я встала, почувствовав сильное головокружение. Атриус продолжал держать меня за руку.
За стенами шатра что-то происходило. Я это чувствовала по напряженному мерцанию нитей. Я потащила Атриуса к выходу и откинула полог шатра.
Прядильщица милосердная!
Армия Атриуса понесла тяжелые потери.
По одну сторону лежали десятки тел, обернутых в белую ткань. Все шатры к востоку от меня были уничтожены. Уцелевшие воины торопились помочь раненым товарищам.
Я судорожно выдохнула.
– Но эти раненые не только с острова.
Глупые слова. Конечно нет. Количество раненых превышало общую численность отрядов, которые Атриус брал с собой на Вератас.
– Не только, – едва сдерживая гнев, ответил он.
Постепенно до меня дошло.
Король питоры каким-то образом узнал о вампирском поселении на острове. Его солдаты явились туда и учинили неслыханное зверство. Вампиры, развешанные по деревьям, стали наживкой.
Королю питоры оставалось дождаться, когда Атриус высадится на острове, и одновременно ударить по острову и лагерю. К тому же Атриус взял с собой самых сильных и опытных бойцов.
Но к чести оставшихся на берегу, они сумели удержать свои позиции, хотя и ценой больших жертв. Правда, Король питоры вряд ли собирался полностью уничтожить армию завоевателей. Этим он лишал себя развлечений на будущее. Нет, целью этого негодяя было сломить боевой дух вампирских воинов. Так он поступал, захватывая Глею и подавляя противников.
Я выдернула руку из руки Атриуса и пошла к раненым. Он пытался меня удержать.
– Ты намерен стоять, смотреть и ничего не делать? – огрызнулась я.
Атриус закрыл рот. Похоже, он понял, уловив во мне знакомое состояние.
Он опустил руку, сказав мне:
– Только не переусердствуй. И будь осторожна.
Я кивнула, и мы оба устремились в гущу сражения с последствиями атаки на лагерь.
34
Время летело быстро. Двигалась я медленно, поскольку движения вызывали боль в теле. Но еще хуже была головная боль. Я следовала указаниям целительницы, занимаясь теми, к кому она не успевала. Моя целительская магия была слабой, особенно для вампиров, однако я могла хотя бы уменьшить их боль, чтобы им было легче дожидаться старухи.
Я работала без передышки. Когда взошло солнце, мы перебрались в шатры и продолжали помогать раненым. На закате мы снова вышли наружу.
Я склонялась над ранеными. Многие метались в бреду. Мужчины спрашивали о женах, женщины – о мужьях. Почти все спрашивали о детях. Кто-то вообще молчал, предчувствуя близость смерти. Некоторых раненых спасти не удавалось, как мы ни старались. А мой внутренний гнев с каждым часов звучал все громче.
После нескончаемых часов (Прядильщица милосердная, они показались мне днями) я повернулась к целительнице и спросила:
– Кто следующий?
– Никого, – ответила старуха, оттирая кровь с рук.
Я не сразу поняла ее ответ.
– Никого не осталось, – повторила она. – Мы сделали все, что смогли. Теперь будем ждать. – Она откинула полог шатра. – Я сейчас залягу спать.
Я вернулась к себе. Что еще мне оставалось? Но, едва войдя, я поняла, что не усну, невзирая на жуткую усталость. Лежать и слышать эхо боли, доносимое нитями, – худшей пытки не придумаешь. И потому я скинула с себя потную, перепачканную кровью одежду и переоделась в чистое. Сделав это, я вышла из шатра, даже не подумав взять подстилку.
Приближался рассвет. Воздух был влажным, но холодным. От земли к небу поднимался туман. Верхние слои были чуть розоватыми, намекая на скорое утро. К туману примешивался дым похоронных костров. Запах дыма терялся в соленом дыхании моря. К утру туман рассеется, костры погаснут. От умерших останется лишь пепел, который солдаты Атриуса бросят в воду.
Оставшиеся в живых навсегда получили отметину горя.
Вплоть до этой ночи я не задумывалась, насколько изменилось мое мнение о вампирах. Я убедилась, что потери оставляют на их душах такие же заметные шрамы, как и на душах людей.
Я долго стояла у входа в свой шатер. Затем пошла к берегу.
Не знаю, как я поняла, что Атриуса в его шатре нет. Я ощутила это раньше, чем подошла к шатру. Меня ничуть не удивило, когда я нашла его на берегу. Он был один и смотрел на горизонт.
На мгновение я до острой боли в груди пожалела, что у меня нет телесного зрения и я не могу увидеть это только глазами, без всяких нитей, каким бы несовершенным ни было такое восприятие мира. Правда, я могла вообразить силуэт Атриуса на фоне серебристых волн и его волосы, похожие на водопад лунного света. Если бы я увидела его таким, возможно, меня бы охватило неодолимое желание его нарисовать, как пятнадцать лет назад я поддалась неодолимому желанию нарисовать море.
«Когда видишь восход луны, – сказал мне однажды Атриус, – положение светила на небе – это еще не всё».
Тогда я восприняла его слова как насмешку. Но сейчас я поняла их смысл.
Достигнув песчаной полосы, я разулась, оставив сапоги на границе. Ощущение влажного песка под босыми ступнями успокаивало. При моем приближении Атриус даже не шевельнулся. Не отвел взгляд от моря.
Поднялся ветер, ероша нам обоим волосы. Атриус раздул ноздри. Я подошла ближе, и только теперь он повернулся ко мне.
– Тебе не надо было сюда приходить.
В его сущности я уловила отзвук голода. Совсем слабый. Но я знала: то, что Атриус позволял мне почувствовать, – лишь частичка его настоящих чувств.
Голод Атриуса простирался гораздо дальше обычного телесного голода. Я чувствовала в нем этот голод: злобный и тоскующий, от которого у меня вставали дыбом волосы на затылке.
– Я пришла туда, куда захотела, – ответила я Атриусу.
Только произнеся эти слова, я по-настоящему ощутила, насколько они правдивы.
Он стиснул челюсти.
– Не надо подходить ко мне.
«Верно», – шепнул голос у меня в мозгу.
Но опасность исходила не от Атриуса. Опасность крылась во мне. Это было что-то, превышающее естественное напряжение, которое возникает, когда масло и огонь приближаются друг к другу.
На этот раз я не удостоила Атриуса ответом, а сделала еще шаг.
Вполне ясный ответ.
Мы долго стояли молча, остро ощущая присутствие друг друга. Наше молчание было более чем красноречивым и полным смысла. Еще бы, ведь мы стояли почти впритык!
– У тебя самой рана кровоточила, а ты сунулась к раненым вампирам. Явная глупость с твоей стороны, – наконец сказал он.
– Забавно ты умеешь выражать благодарность.
Он помолчал, взглянул на меня и уже тише произнес:
– Спасибо, что помогала им.
– И тебе спасибо за спасение моей жизни.
– Я не сразу понял, спас ли тебя.
В его словах проскользнул странный холодок и исчез раньше, чем я успела понять, что же это такое.
Потом он добавил почти шепотом:
– Их столько погибло. Я просто не мог…
Мне сразу вспомнились пронзительные крики Эреккуса. Услышав такое, не забудешь до конца жизни.
– Я искала Эреккуса, но так и не нашла.
– Он ушел.
– Ушел?
– Ему надо побыть одному. Я был не вправе его удерживать.
– Сколько было его дочке?
– Десять.
У меня резануло в груди.
– Так мало.
– И что за жизнь у нее была все эти десять лет? Только и знала, что…
Он не договорил. Повернулся ко мне. Глаза сверкали, а губы искажала усмешка.
– Тебе не надо было сюда приходить, – снова сказал он.
Но я подошла к нему, приложила ладонь к его рубашке с застарелыми пятнами пота. Рука чувствовала, как под кожей шевелится его проклятие.
Я не хотела выражать Атриусу сочувствие. Мне такое и в голову не приходило. В разгар Питорских войн мы с Наро выживали как могли, не зная ничего, кроме потерь. В самом начале, когда убили наших родителей, соседи и другие взрослые еще говорили: «Мы вам сочувствуем». А через несколько лет, когда трупы лежали по улицам в несколько слоев, уже никто не выражал сочувствие. Смерть близкого человека стала очередной неприглядной особенностью будней. Никто не нуждался в банальных словах утешения. Когда умерла наша старшая сестра, соседи молча принесли нам хлеб. Это было куда полезнее слов.
Тогда я чувствовала себя очень одинокой. Повзрослев, я поняла причину отстраненности людей. Они делали так не потому, что не чувствовали наших потерь. Наоборот, они это чувствовали очень остро. Но у них были и свои потери, и их сердца уже не могли вместить столько горя. Я думала, что когда-нибудь и я перестану ощущать потери. Арахессы заверяли меня: так оно и будет.
Ничего подобного.
Возможно, Зрящая мать лгала мне. Возможно, я оказалась плохой арахессой. Но правда есть правда. Прошло пятнадцать лет, а боль потерь и бессильный гнев никуда не исчезли. Наоборот, ощущались еще острее. И сейчас я ощущала утраты Атриуса столь же сильно, как свои.