И больше не могла молчать об этом.
Я… просто… не могла… молчать.
– С чего ты взял, что я боюсь вампиров? С чего ты взял, что я боюсь тебя? Как будто мне каждую ночь не открывались самые темные стороны твоей сущности. Как будто я не сознаю…
– Потому и сознаешь, что своей темноты предостаточно.
Слова прозвучали жестко, как ранящее обвинение. Но что странно: за столь жесткими словами я ощущала искреннее и нежное чувство. Казалось, Атриус звал меня отправиться вместе с ним туда, где тяжело и больно, туда, где гнев и сломленность подобны нашим.
Умом я понимала, что поступаю неправильно.
Но, как и он, я хотела туда отправиться.
Его рука легла мне на грудь, отчего сердце забилось быстрее.
– Поначалу я в тебе сомневался, – тихо сказал он, почти касаясь губами моего лица. – Недоумевал, почему вдруг арахессы позволили тебе уйти. Сейчас понимаю: ты им мешала. Ты такая же, как мы. Проклятая прошлым. И проклятие продолжает тебя разъедать. Так?
– Ты прав.
Мои губы сами собой сложились в горестную ухмылку. Зубы сами собой скрипнули от вырвавшихся слов. Я думала, что мне будет стыдно за такое признание, но я совсем не чувствовала стыда. Признание принесло мне благословенную свободу.
– Я тебя понимаю. Я такая же сломленная. Во мне тоже полно гнева. И их я ненавижу ничуть не меньше. Это состояние не выправить ничем. Ничем. Когда-то я думала, что богиня мне поможет. Но я ошибалась.
Едва я произнесла эти слова, как мне тут же захотелось загнать их обратно. Причиной было охватившее меня чувство вины, а не сомнения в правдивости сказанного.
Проклятие внутри Атриуса запульсировало, словно от удара.
– Думаю, и тебе это знакомо, – пробормотала я. – Все, связанное с богинями и нарушенными обещаниями. Знакомо?
Атриус засмеялся. Его злобный смех чем-то был сродни… рваной ране.
– Хочешь узнать правду? В твоем сердце найдется место для еще одной мрачной истории?
Он дразнил меня, думая отпугнуть своим язвительным тоном. Напрасные попытки.
Мне в память врезались обрывки его видений. Чувствовалось, Атриус сейчас заглядывает в собственное прошлое… Снег. Холод. Он держит в руках голову молодого вампира. И Ниаксия: холодная, жестокая, насквозь пропитанная ненавистью.
– Я с раннего детства живу в мрачных историях. А без малого четыре месяца живу и в твоих тоже. Хочешь пригласить меня – приглашай. – Я надавила ему на грудь. – Атриус, я уже заглядывала в тебя. Мне не страшно.
Другой рукой он молниеносно схватил меня за волосы, наклонив мою голову к своей. Когда он снова заговорил, я не только слышала, но чувствовала на губах его слова. Чем-то они напоминали шуршание крупного песка.
– Итак, прорицательница, ты хочешь услышать мою исповедь? Тогда слушай. Давным-давно я, как и ты, думал, что моя богиня нас спасет. И я отдал ей все. Слышишь? Все.
Его внутренние стены рухнули. Волна боли, гнева, тьмы и страха, хлынувшая из него, угрожала смыть меня. Я углубилась в сущность Атриуса, и теперь меня окружали его эмоции. Казалось, я смотрюсь в зеркало.
Где-то далеко в его нитях я ощутила давнишнее воспоминание о бело-красном городе с высокими шпилями, о зале с цветными стеклами в окнах. А за окнами высились горы, освещенные луной.
– Видишь? – Атриус приник губами к моему уху; дышал он тяжело и прерывисто. – Когда-то это было моей родиной. Давным-давно. Моей проклятой родиной. Домом Крови. В юности мне встретился ровесник-мечтатель. Принц. Мой принц. Какая-то прорицательница напророчила ему, что он спасет Дом Крови от тяготеющего проклятия, и я ему поверил.
Голос Атриуса звенел, как бьющееся стекло. Его боль и гнев выплескивались на мои нити, смешиваясь с болью и гневом, ощущаемыми мной.
– Я стал его сторонником. Я создал ему армию. Я возглавил его воинов, доверявших мне. И с этой армией мы отправились туда, где не должен появляться никто из смертных, будь то человек или вампир.
Мелькающие картины таяли и изменялись. Следующие обрывки его воспоминаний выглядели полной бессмыслицей. Здания, плавающие в ночном небе, непонятные фигуры, растворяющиеся в тумане, лица, не имевшие тел, всматривающиеся в темноту. Все они были очень далеко. Картины мелькали слишком быстро, не позволяя что-либо рассмотреть.
– Нашей задачей было вернуть любовь Ниаксии. Мы намеревались доказать ей, что Дом Крови достоин ее благосклонности. И ради этого мы…
Атриус шумно выдохнул. Его нити пульсировали; их ритм напоминал ускоряющееся сердцебиение, словно его и сейчас ужасали воспоминания из далекого прошлого. Мои руки покрылись гусиной кожей.
– Никто из смертных не отважился бы на то, что делали мы, – продолжил Атриус. – Мы совершали подвиги, достойные богов. Великие и ужасающие. И все делалось во имя Ниаксии, в доказательство нашей любви к богине. Это длилось десятилетиями.
Атриус умолк. У него дрогнул подбородок. Его сущность бунтовала против такой откровенности. Он пытался возвести новые стены и загнать обратно все, что вырвалось на свободу.
– И? – шепотом спросила я.
Одно короткое слово. Протянутая рука. Открытая дверь.
Почему? Почему мне хотелось услышать окончание его истории, даже если это вызовет боль? Даже если потом мне станет труднее (а то и вовсе невозможно) вновь построить собственные стены?
Атриус судорожно вздохнул. Каждый его мускул был напряжен так, что все тело дрожало.
– А потом мы отправились к богине, – медленно прошептал он сквозь стиснутые зубы. – Мой принц и я. Мы принесли ей головы всех ее врагов, на которых она указывала. Все редкие и диковинные сокровища. Зубы и когти убитых нами чудовищ. Словом, все. Затем мы встали на колени и попросили избавить вампиров Дома Крови от проклятия…
С щеки Атриуса скатилась гневная слеза.
– …Никогда не забуду ее смех.
Я услышала смех Ниаксии, словно тогда находилась рядом с ним. Смех богини наплывал из прошлого в настоящее: звонкий и одновременно жуткий, как погребальная песнь.
– Она назвала нас глупцами, считающими, что дерзость наших предков можно простить. В ту ночь я получил от Ниаксии два жутких дара и два приказа. Первым даром стала голова моего принца, а первым приказом – повеление отнести голову в Дом Крови и вручить королю и королеве. Второй дар…
У Атриуса дрогнул кадык. Его рука легла поверх моей – туда, где под кожей пульсировало проклятие.
Мне не требовалось его слов. Я и так поняла.
– А второй приказ?
Атриус мешкал, словно ему было не заставить себя произнести это вслух.
– Ниаксии захотелось, чтобы в ее честь было завоевано новое королевство. Я пообещал ей это, а залогом стала моя жизнь.
И вдруг все части головоломки заняли нужные места.
– После того как Ниаксия зло посмеялась над моими соратниками, их не пустили на родину. Король и королева сочли нас – всех без исключения – соучастниками убийства их сына. Им по-прежнему хотелось верить в правдивость пророчества и в то, что их богиня может нас спасти.
Лицо Атриуса стало каменным.
– Мои соратники безропотно следовали за мной повсюду. Им было некуда идти. Я изо всех сил старался их спасти, даже если мне и не удалось спасти себя. И тогда я заключил сделку с богиней, которая так жестоко с нами обошлась.
Я слушала не дыша. Боль Атриуса окружала и обжигала нас обоих. Меня она обожгла только сейчас, а он жил с этой болью десятки лет.
Как же мне были понятны его устремления! Отчаянное желание верить, что некто более могущественный, чем ты, способен тебя спасти, даже если этот некто неоднократно бил тебя наотмашь.
– И вот чем все кончилось, – кривя губы, продолжал он. – Женщины и дети, которых я пытался спасти, убиты. Воины, которых я пытался спасти, погибают от рук человеческого тирана. И все ради богини, которая уже наплевала на нас. И все во имя идиотской слепой надежды.
По его щеке скатилась вторая слеза, серебристая дорожка на каменном лице, искаженном яростью.
Он еще крепче стиснул мои волосы.
– Скажи мне, что я дурак.
Атриуса трясло от гнева, вкус которого я ощущала, поскольку он дышал мне в лицо.
– Не скажу, – ответила я, покачав головой.
Он сдавленно выдохнул, прикоснувшись лбом к моему лбу.
– Скажи, чтобы я остановился.
Четыре слова с многозначным смыслом. «Скажи, чтобы я остановился». Скажи, чтобы я остановил войну, чтобы прекратил поиски искупления, перестал стремиться к мести. Чтобы остановил нечто опасное, способное произойти в это мгновение. То, к чему мы неумолимо приближались.
Я не хотела, чтобы он останавливался хоть в чем-то.
Я хотела, чтобы Атриус уничтожил Короля питоры: медленно, как можно болезненнее для противника и наслаждаясь местью. Я хотела, чтобы он позволил мне помогать ему. Я хотела, чтобы он спас свой народ и вернул уважение Ниаксии.
Мне хотелось вместе с ним сжечь всю нечисть дотла.
– Не скажу, – повторила я.
Еще один сдавленный стон, затем знакомые слова:
– Тебе не стоило сюда приходить.
Эти слова он произнес, не отрывая своих губ от моих. Не совсем поцелуй, но предвестник поцелуя.
– Почему? – прошептала я.
– Потому что ты делаешь меня ненасытным.
«Ты делаешь меня ненасытным».
Эти слова были сокрыты в моей душе. Я чувствовала их правдивость. И где-то глубоко внутри знала, что он уже говорил их мне – на обитранском в ночь нашего поцелуя.
Я понимала смысл его слов. Он жаждал всего: мести, спасения, крови, соития, смерти, жизни. Всего, в чем нам отказывали.
Я чувствовала все.
– Хорошо, – прошептала я.
Слово потонуло в стремительном соприкосновении наших губ.
35
Этот поцелуй оказался идеальным продолжением того, на чем мы остановились менее месяца назад, в васайских покоях Атриуса. Правда, обстоятельства были иными. Мы не лежали, обнявшись, в его шатре, где я чувствовала себя в ошеломляющей безопасности. Мы отбросили спокойное, уважительное отношение друг к другу, выработавшееся за последние месяцы.