– Видишь, Аседжа? – засмеялась Ниаксия. – Если за жизнь твоей служительницы тебе нужна плата в виде другой жизни, эта молодая красавица готова пожертвовать собой. А моего служителя ты не тронешь.
Чувствовалось, Ниаксия очень ревностно защищала своих приверженцев от посягательств других богов. Возможно, это объяснялось скорее соперничеством, нежели милосердием, но я радовалась за Атриуса.
Я твердила себе, что не боялась и не боюсь смерти, но, когда Аседжа повернулась ко мне и ее белоснежные глаза прожгли меня насквозь, я задрожала всем телом. Она пошла ко мне. Правильнее сказать, она скользила в воздухе, и ее ноги не касались пола.
Подойдя, богиня склонилась ко мне, и наши лица оказались на одном уровне. Все нити потянулись к Аседже, словно умоляя вернуть их в изначальное состояние. Моя душа, будто луковица, обнажалась слой за слоем. Сейчас я была предельно открытой и беззащитной. Аседжа в любой момент могла протянуть руку и вырвать мое кровоточащее сердце.
Прошлое, настоящее и будущее слились воедино. Я повисла во времени, превратившись в миллион Силин, переживающих этот момент суда богини.
– Скажи, дитя, почему ты с такой готовностью готова принести свою жизнь в жертву мне? – спросила Аседжа.
Один из ее многочисленных пальцев, имевший символ тернового венца – символ сердца, – провел по моей щеке.
– Потому что я предала Зрящую мать. – Я старалась говорить спокойно, однако голос все равно дрожал. – И потому, что я посвятила тебе всю свою жизнь. Принести ее в жертву, приняв добровольную смерть, – это высокая честь, которой я вряд ли заслуживаю.
Аседжа пристально смотрела на меня. Ее лицо оставалось каменным. Свет ее глаз пробивал меня насквозь, добираясь до самых потаенных моих нитей.
– Виви, бесполезно предлагать мне ложные истины, – сказала она.
У меня душа ушла в пятки.
– Моя богиня, клянусь…
– И столь же бесполезно предлагать их себе самой.
Палец богини приподнял мой подбородок.
– …Твое колотящееся сердечко показывает, как ты страшишься смерти. А сердце нельзя превращать во врага, дитя мое.
Я закрыла рот. Аседжа выпрямилась во весь рост. Ее глаза вспыхнули. Нити, свисавшие с пальцев, задрожали и изменили рисунок, словно готовясь образовать новую паутину.
– Твой порыв очень благороден, но я не нуждаюсь в такой жертве, – продолжила Аседжа. – Твоя смерть не представляет для меня никакой ценности. А вот твоя жизнь… вижу, что здесь ты можешь принести значительную пользу.
Я судорожно выдохнула.
Волна облегчения была недолгой и сразу исчезла, как только Аседжа вновь повернулась к Ниаксии и Атриусу. Мелькнула отчаянная мысль: сейчас я увижу его смерть или поединок между богинями, который уничтожит всех нас.
Однако когда Аседжа заговорила, голос ее звучал спокойно.
– Сестра, я очень сочувствую твоему горю и неутихающей душевной боли. Поэтому я позволю тебе сохранить эти победы. Оставлю тебе голову моей служительницы и здешнее королевство тоже. Но…
Лицо Аседжи помрачнело, в глазах появилась мерцающая синева. Небо над нами стало неестественно пурпурным. Над звездами замелькали беззвучные молнии.
– Знай, Ниаксия, сегодня ты перешла черту. Сделала нечто непоправимое. Я слишком долго поддерживала тебя, прилагала немало усилий, отстаивая перед богами твое право жить так, как ты считаешь нужным. И я не заслужила такого неуважения с твоей стороны. Знай: если бы на моем месте сейчас стоял кто-то другой, наказание не было бы столь легким.
Ниаксия любезно улыбнулась. Я с содроганием вспомнила улыбку из видения Атриуса – улыбку, обещавшую смерть.
– Аседжа, я давно устала от мелочных угроз Белого пантеона. Если Атроксус и его свора хотят сразиться со мной, пусть приходят. Я буду биться с ними безжалостнее, чем когда-то мой муж. Во мне нет ни капли сострадания.
Аседжа долго смотрела на Ниаксию. Нити на ее пальцах колыхались, простираясь за ее крылья, словно показывали тысячу возможных вариантов развития будущего.
– Сестра, я пыталась, – тихо сказала она. – Ты не вспомнишь об этом. Но пусть нити судьбы покажут, что я пыталась.
Аседжа взмахнула крыльями. Ее окутали облака и дым. Она запрокинула голову к небу и исчезла.
Ниаксия даже не взглянула ей вслед.
– Любит же она предрекать беды, – пробормотала Ниаксия и перебросила через голое плечо пряди волос, усеянных звездами.
Затем богиня повернулась к Атриусу, и на ее губах вновь появилась прежняя улыбка.
– Атриус из кроверожденных, – вкрадчивым голосом произнесла она. – Ты хорошо мне послужил. Ты превзошел мои ожидания. И за это, как и обещала, я снимаю с тебя свое проклятие.
Наклонившись, она коснулась груди Атриуса.
От этого прикосновения окружающий мир погрузился во тьму.
В ушах зазвенел беззвучный крик. Колени подкосились. Я упала на пол. Тело сжалось в комок. Вампиры, привязанные к колоннам, обмякли. Казалось, они вот-вот потеряют сознание.
Атриус скрючился, схватился за грудь. Даже в этом хаосе я остро чувствовала его боль.
Ниаксия обошлась без слов прощания. Подхваченная этим вихрем ночи, она вознеслась на небо. Постепенно тьма рассеялась. Ко мне медленно возвращались привычные ощущения. Я поднялась на колени и тут же наткнулась на Атриуса. Он лежал рядом и не подавал признаков жизни.
Едва ворочая языком, я позвала его по имени и подползла к нему. Голова кружилась, руки и ноги плохо слушались. Мои ощущения повсюду натыкались на тьму, готовую в любую секунду оттащить меня от Атриуса.
Но я все-таки добралась до него и провела руками по его голой груди.
Перед мысленным взором замелькали обрывки его воспоминаний: жестокое убийство Ниаксией того кроверожденного принца, который выполнил все ее требования. На мгновение показалось, что теперь она сделала то же самое с Атриусом.
Если она его убила, тогда я… я…
Я оборвала эту мысль. Собрав остатки сил, которых у меня не было, я заглянула в ауру Атриуса, стараясь добраться до сердца.
Там я почувствовала его душу. Ослабленную, но живую.
Гнили в душе больше не было. Ничто не разъедало его изнутри.
Я судорожно вздохнула и повалилась на него. Этот всплеск окончательно унес мои силы.
Атриус вяло шевельнулся. Поднял голову и что-то пробормотал. Его рука потянулась к моей и задержалась, словно он сомневался в своих ощущениях.
Он открыл глаза. К нему вернулось сознание. Мое неумолимо меня покидало.
Атриус крепче сжал мою руку, и по мне вдруг ударило изменившейся реальностью наших отношений.
Я его предала, и за это он меня убьет. Любой король поступил бы так.
У меня сжалось сердце.
Бред какой-то. Он не мог произнести мое имя, да еще с такой нежностью. Галлюцинации угасающего сознания.
Атриус сел. Я открыла рот, но тьма окутала меня раньше, не дав произнести ни слова. В любом случае слова были бы бесполезны.
48
Я вновь проснулась в своей комнате.
В этом я убедилась сразу же. Она была мне знакома до мельчайших подробностей. Однако что-то в этом знакомом пространстве изменилось. Все привычные запахи и ощущения немного изменились, словно каким-то необъяснимым образом поменялось их восприятие.
Я лежала, не двигаясь. Вначале подумалось, что последний день (а день ли это был? и сколько он длился?) – это сон. Мне наверняка приснились предательства, исповеди, отмененные проклятия и две богини, стоявшие передо мной. Подумать только, богини!
Но моя рука коснулась щеки, мой палец провел по ней так же, как тогда – палец богини. Кожа на щеке была обманчиво привычной и в то же время… совсем непривычной.
Нити спутались и выскальзывали из рук. Я села на постели, пытаясь совладать с нитями и…
И прямо перед собой увидела завоевателя.
Он сидел в кресле, что стояло в углу, положив одну ногу на низкий столик. В такой же позе он был несколько месяцев назад, когда я проснулась в его шатре. В руках Атриус держал кинжал.
Тот самый кинжал.
– Я уж подумал, что ты вообще не проснешься, – сказал он.
Он смотрел не на меня, а на кинжал, который небрежно перебрасывал из одной руки в другую.
Этим кинжалом он оборвет мою жизнь, в чем я не сомневалась.
– Сама удивляюсь, что проснулась, – ответила я.
Понял ли Атриус подтекст моих слов? Может, и понял, но виду не подал.
Вначале он сидел молча, продолжая разглядывать кинжал. Я невольно обратилась к его сущности, ставшей для меня невероятно знакомой. Но почему мне так хорошо и спокойно рядом с тем, кто собирается меня убить? Почему мне так хотелось прижать его нити к своей душе, чтобы запечатлеть их воспоминания с собой, когда я покину этот мир?
Он сидел, склонив голову. Лицо было серьезным. Я скользнула взглядом по локонам его волос и наткнулась на рога. Они никуда не делись, и я прекрасно их видела.
– Проклятие снято, а они остались, – сказала я.
Уголки рта Атриуса дрогнули.
– Ей несвойственна излишняя доброта.
Никто не назвал бы Ниаксию излишне доброй. Но то же можно сказать о любом боге. Единственная причина, почему Аседжа не пожелала принять мою голову в качестве платы за голову Зрящей матери, тоже была весьма корыстной, и никакой особой добротой там не пахло. Я так и не понимала, зачем я ей понадобилась.
Ах да, она назвала меня полезной.
Атриус снова взял кинжал и стал вертеть между пальцами.
– Значит, этот кинжальчик предназначался для моего убийства.
Я стиснула челюсти, напомнив себе, что готова к подобному разговору.
– Да, – коротко ответила я.
Хватит с меня вранья.
– Знакомая штучка. Ты прошла с ним не одну сотню лиг.
– Да.
– С виду – заурядное оружие. Но когда я взял кинжал в руки – сразу понял, что он наполнен магией. – Атриус подбросил кинжал и ловко поймал за эфес. – А сделан надежно. Убивать умеет. И это пригодилось.
Естественно, кинжал умел убивать, если Атриус несколькими ударами отсек голову Зрящей матери. И кинжал ему очень даже пригодился.