Убить Зверстра — страница 55 из 78

Да-а, чего это меня занесло черт-те куда? Вы правы, если думаете сейчас, что книги — никудышные солдаты и защитники. Таки да, книгами не берут. Да и Ясеневой вот уже который день нет в магазине. Как выписалась из больницы, так и глаз не кажет. А без нее тоска, друзья мои, скука. И книги кажутся мне, как и я сама, одинокими узниками в пыльной сухой тюрьме.

Где-то клацнул металл. А-а, это Настя тащится убираться тут. Значит, тюрьма для книг через полчаса станет менее пыльной и сухой, а я отброшу хандру и возьмусь за дело.

Тем более что за окном мелькнула чья-то голова и по ступенькам зачастили шаги. Я загадала: если этот посетитель что-то купит, то скоро Ясенева выдернет меня отсюда, и я снова буду рядом с нею, буду искать на вольных ветрах правду и защиту от зла. А если зевака погреется и уйдет восвояси, то пылиться мне здесь, как бредятине Горбачева, до новой аферы, которую для приличия именуют перестройкой. И то сказать, не будешь же писать детям в учебниках по истории, что, мол, меченный нечистый, вовремя не распознанный людьми, разыграл крупную партию, начав черными и выиграв с сухим счетом, что есть ни что иное, как невиданное доселе разорение и ограбление.

Но из крутящегося барабана моих предположений выпало ни то, ни другое, а нечто совсем иного рода. И я подумала, что это просто ворота в рай: на пороге магазина возник Алешка. Трудно описать, какой у него сделался фейс растерянный, какой взгляд ищущий, какая улыбка виноватая, когда он увидел меня! Сбросив скорость, парень застыл в нерешительности. Похоже, голубчик не рассчитывал так быстро остаться со мной наедине, приготовился маленько поломать комедию на потеху зрителям и для разрядки моей злости, а потом уже приступить к объяснениям. А тут — ничего и никого: ни арены, ни аншлага, ни приборов для разрядки. Только я с отчаянными намерениями.

Мне даже жалко его стало. Но я вовремя нашлась. Как бы повела себя Ясенева в такой ситуации? — подумала я, намереваясь воспоследовать ее примеру. Мое воображение разогналось и тут же затормозило, не в силах изваять образ обиженной Ясеневой (каковой я чувствовала себя в душе). И я пошла окольным путем. Я представила, что Дарья Петровна сидит на своем месте, просматривает книги, делает выписки или строчит очередной роман. Ни на минуту при этом не упуская из виду попавшего в капкан магазина покупателя. А раз так, то мне вполне позволительно надуть губки и отвернуться к окну. Оно у нас французское, до пола, через него многое можно разглядеть.

Я не расстраивалась — уловка воплотиться в Ясеневу не удалась не столько из-за отсутствия во мне воображения или актерских способностей, сколько от крайней непохожести моего Алешки на ее Мастера (не прошло, видать, для меня даром общение с Гоголевой, вот вам и забылась, назвав мелкого в моих глазах засранца Мастером с большой буквы). Невозможно даже предположить, чтобы тот говнюк вот так топтался и мялся в нерешительности, как это я наблюдаю боковым зрением за избранником моего сердца. Но состроить обиженный вид у меня вполне получилось, вот пусть и понервничает немного.

Алешка продолжал молча пялиться на меня, будто перед ним возник оживший соляной столб. И тут я хлопнула себя по лбу: так забыться! Так глупо перепутать мечты свои с реальностью! Так непростительно заиграться ясеневскими стихами. Какой Мастер? Откуда? Ведь Алешка ничегошеньки не знает, ни о чем не подозревает и ни во что не посвящен! Он же не знает о моих чувствах! Он не подал ни полповода, чтобы мне удобно было выказать свое отношение к нему. А без этого как же я могла намекнуть и как же он мог догадаться о своей столь высокой миссии в моем воображении? Вот стоит и думает, наверное, до чего же пошло эта великовозрастная дылдище строит мне глазки.

Не скрою: я тут же похвалила себя за проворность соображалки и гибкость поведения. А затем ловко подобрала расквашенные губы и с улыбкой повернулась к нему: если у него напряг с инициативой, то не попробовать ли мне? Тем более что я при исполнении.

— Алешенька! — дала я волю языку. — Что же ты так долго не заходил к нам?

— Привет, — отозвался он через силу, так странно и непонятно было ему наблюдать мои придуманные обиды и намеки на необоснованные претензии. — Почему ты злишься? У тебя неприятности?

— Пустяки. Не обращай внимания. Это к тебе не относится. А ты как поживаешь?

Он снова странно замялся и покосился в сторону стола, за которым обычно работала Ясенева. Я даже испугалась: ведь то, что она там сейчас сидит, я придумала для себя. Так почему он ведет себя так, будто это правда?

— Честно говоря, у меня возникли проблемы.

— Проблемы? — кажется, в моем вопросе звучала скрытая радость от догадки, что он так квалифицирует события, связанные с рыжей кондукторшей. — Что за проблемы? — я не могла скрыть нетерпения.

Вот сейчас он поведает мне, как эта мерзавка обманула его, насмеялась над ним, обнесла его квартиру, стибрила его накопления и улизнула восвояси.

— Да все Артемка, брат мой.

— Артемка? — я опешила, выронив из горсти бусинки надежд.

Братьев Звонаревых — Алексея и Артема — воспитала бабушка. Теперь она была в преклонном возрасте, и за пятнадцатилетним непоседой присматривал старший брат. Я знала, что Артемка — шустрый мальчишка, самостоятельный. Не без шалостей и озорства, но и не такой оторвиголова, какой в его возрасте была я. Не мог же он в одночасье испортиться!

— Заболел? — неподдельно встревожилась я, так как слишком давно и слишком талантливо вошла в роль его старшей родственницы.

Ох, долго я еще буду пожинать плоды своего легкомыслия. Не сотвори себе кумира, девочка (если в нем нет надобы, как у Ясеневой, и если у тебя мозгов не набралось управляться с ним)! Или, другими словами, что позволено Ясеневой, то не позволено ее подражательницам.

— Кажется, влип в неприятности, — остановил поток моих саморазоблачений Алешка. — Я хотел бы с Ясеневой посоветоваться. Не знаю, как и быть.

 А-а, так он к Ясеневой притопал! А я-то: Алешенька… Не заводись, — приказала я себе. Нет, до чего во мне много стервозности, самой противно. И ведь раньше не замечала, только думала-гадала, за что мне так часто перепадало от старших, да и от сверстников тоже. Подружки не раз грозились за косы потаскать. Облагородившись критикой, я поостыла. И тут во мне проснулся дух исследователя (я же не могу, пребывая в благородном состоянии, называть это вынюхиванием).

— Продолжай, — несвойственным мне тоном произнесла я, но на Алешку это не сразу подействовало.

— А что, Дарьи Петровны нет?

— Нет.

— Но ведь на днях она будет?

— На днях будут выходные, — продолжала я оставаться лаконичной и деловой. — А дело терпит?

— Может, и терпит. Но лучше бы мне с нею сразу повидаться, — он ничего не хотел объяснять, но, почувствовав, что зря морочить мне голову не очень тактично, снизошел до уточнений: — Это серьезно.

Если бы это был не Алешка, то, не сомневайтесь, он бы скоренько ушел отсюда, несолоно хлебавши. Но коль я взялась сделать из него парня своей мечты, то надо было проявить терпение и находчивость. Жители Новороссийска, словно почувствовав, что мне не до них, обходили наш магазин десятой дорогой, даже мимо нас, по-моему, трамваи ездить перестали. Валентина задерживалась на базаре, куда рванула за покупками на выходные дни, а Настя гремела ведрами где-то в складе. О бухгалтере и директрисе я не говорю — они несли свои кресты за пределами наших владений. Не может же быть, чтобы такое удобное стечение обстоятельств ничего не значило. Видимо, Алешке в самом деле нужна была помощь, и силы мира старались, чтобы я была свободна к его услугам.

Я, но не Ясенева. И изменить это не в моей власти. Будь она свободна, то давно бы пришла сюда или хотя бы позвонила. Да и я ей не могу позвонить просто так, с бухты-барахты. Это был тот случай, когда «Европа может подождать», — она была чем-то увлечена, а это — святое состояние, и за вторжение в него могла наступить немедленная расправа.

— Алеша, мне неудобно тебе это предлагать, но, правда, будет лучше, если ты сейчас расскажешь, в чем дело. О твоих проблемах я обязательно сообщу Ясеневой, как только она выйдет на связь. Убедила? — спросила я, чтобы отрезать ему обратный ход, и победила.

Вместо ответа он поднял сумку, которую на протяжении всего разговора не знал куда деть, и поставил на прилавок. Затем извлек из нее сверток наподобие тех, в каких сантехники или электрики носят свои инструменты, в нем в самом деле оказались инструменты: три самодельных ножа с деревянными рукоятками, сапожное шило и обрывок какого-то провода.

— Вот, — сказал Алешка.

Он очень волновался, у него даже пот на лбу выступил, и от этого взмокли волосики, падающие на лицо.

— Что это? Где ты это взял? — я уставилась на Алешку. — Ты что, как Остап Бендер, решил переквалифицироваться в… — я еще раз посмотрела на разложенные железки: — в сапожника?

— Я нашел это у Артемки, — он заторопился с объяснениями, нервно вытирая измятой тряпкой, что когда-то была носовиком, увлажненное лицо. — Два фактора, понимаешь, — пыхтел он.

— Да не волнуйся ты, отдышись. Что за факторы?

— Во-первых, он это прятал, что само по себе вызывает вопросы и подозрения. А во-вторых, этот маньяк, что по телевизору…

— Стоп! — я властно наложила лапу на то, что было разложено на грязном куске ткани, естественно, завернув свободный его край на железки, чтобы не повредить девственной информативности улик.

В том, что это улики, сомнений не было хотя бы потому, что я проникла в кокон зла, незаметно для себя где-то взломала его защитную оболочку, и теперь на меня пер поток неизбежных его разоблачений. Где, где я так удачно попала? Ведь это не может быть случайностью.

— Стоп, — повторила я спокойнее. — Ты говорил с братом? Где он это взял?

— Я же поэтому и пришел к вам! Говорил с ним, конечно. Но он, гаденыш, молчит и все. Ничего мне не рассказывает. Ты представляешь, что можно подумать? Нет, я с ума сойду. Хоть бы он мне соврал что-нибудь, что нашел сверток, например. Хотя где это можно найти? — его речь начала сбиваться, интуитивное желание сказать сразу все и самому не испугаться мешало последовательному изложению мыслей. — Вот я и хотел, чтобы Ясенева с ним поговорила.