А мужик остановился, развел руками и опять смеется.
— Ну, приврал я немного. Ты уж прости. Понимаешь, понравился ты мне. И я ведь не просто так. Я деньги хорошие заплачу, — и подбирается к мальчишке, за мягкое место его хватает.
Евдокия Тихоновна страшно испугалась, тихо-тихо посунулась дальше в кусты и затаилась там, не зная смотреть далее или глаза закрыть.
А они прямо перед нею под деревом стоят и никак не договорятся.
С испугу она, пока пряталась да прикидывала, куда ей, в случае чего, сподручнее убегать, часть разговора пропустила. Но, видно, что не договорились они. И тут мужик как хватанет того подростка, одним махом пополам его перегнул, как палку, и со спины к нему пристроился. Даже раздевать его не стал: голову между ног зажал, как тисками, рванул с него штанишки — и там уже. Мальчишка кричать, а боров этот ему рукой рот закрывает. Невольная свидетельница замерла, чуть не теряя сознание. Может, и досмотрела бы на свой грех то безобразие до конца, но видит, мужик в раж вошел, стонет, извивается, а потом нож вынимает и, расправив мальчишку, что на его колу висел, как пригвожденный, замахнулся, целясь несчастному в живот.
И тут Евдокия Тихоновна не выдержала, схватилась и побежала, под ноги не глядя:
— А-а!!! Люди, держи убийцу! Держи, спасай мальчонку!!!
Сколько так бежала, куда — не помнит. Но никого она не встретила и, выдохнувшись, остановилась. Прислушалась — тихо, огляделась — никого. День стоит погожий, теплый, ветерок чуть повевает — благодать. Опять спряталась под какие-то кусты, переждала, пока сердце успокоилось: никто за ней не гонится, никто не кричит, не стонет. Думает, а не примерещилось ли ей это все от перегрева. Так не жарко еще было, и голова у нее белым платком покрыта.
Короче, возвращаться на старое место она не стала, да и не нашла бы его, если б и захотела. Привела себя в порядок, сориентировалась по местности и поплелась, все так же, прячась под кустами, к ближайшей остановке автобуса. Смотрит, а там и подросток этот стоит. Несчастный такой, измученный, даже пожелтел от боли, которую ему перенести довелось: брючата в крови, разорваны сзади. Он их так неумело, робко как-то все рукой прикрывает. К Евдокии Тихоновне подошел, узнал ведь ее, а мог видеть лишь со спины:
— Спасибо вам. Спасли вы мне жизнь, — сказал и отошел снова.
Так до города и ехали, не признавая друг друга больше. Где он вышел, она не заметила: в окно смотрела, не хотела паренька смущать, ради его спокойствия старалась делать вид, что ничего не знает, ничего не видела.
А после каялась Евдокия Тихоновна и очень убивалась: ну чего было не спросить, кто этот мальчик, чей, что в лесу делал. Вместе, может, и нашли бы этого убийцу. Ну, известное дело, русский человек задним умом крепок.
— Когда это было? — уточнила Ясенева, выслушав тот рассказ.
— В середине прошлогоднего июня, а может, по конец месяца. Мы, пенсионеры, дни не очень-то считаем. Знаю только, что пятница тогда была, базарный день перед выходными.
***
По описанию, полученному от Марии Григорьевны, насильник из новомосковского леса был очень похож на Гришуню из соседней аптеки. Похож-то похож, да за руку не схвачен. И Евдокии Тихоновны больше нет, и паренька того никто не знает. Оставалось выяснить, мог ли Гриша бродить по лесам в будний день июня прошлого года, хоть и это доказательством служить не могло. Но все же какая-никакая зацепка. Вот почему она, выслушав Ирину, посоветовала ей исподволь намекнуть Грише на некую бабушку, которая скоро осмелеет и заговорит не в его пользу. Эфемерное предположение, что в лесу был Гриша и что он не может не бояться явного свидетеля, давало надежду, что нервы у него не выдержат, и он себя выдаст, если не сведет счеты с жизнью.
Узнать, где находился Гриша в июне прошлого года, оказалось несложно, у Дарьи Петровны везде свои люди были — начинающие поэты, пробующие себя в жанре воспоминаний прозаики, часто из бывших фронтовиков или из отставных военных, врачи пишущие граничащие с патологией рассказы о смысле жизни. Почти все они печатались в руководимом ею журнале или посещали ее литературный семинар при союзе журналистов. Оказавшись на «гражданке», отставники шли работать в отделы кадров или в первые отделы (ведающие военным учетом и секретным делопроизводством) больших заведений. Нашлись нужные соратники по перу и в областной психиатрической больнице, тем более что теперь Ясенева знала фамилию подозреваемого ею человека, о котором наводила справки, — Хохнин.
— А, этот, — довольным голосом, что в его услугах нуждается сама Ясенева, сказал Милашич Вадим Фомич, поэт-фронтовик, а теперь инспектор отдела кадров. — Он уже ушел от нас, — листая какие-то бумаги, шуршащие в трубке Ясеневой, сообщил он.
— Я знаю, — откликнулась Ясенева.
— Так, в июне… — Вадим Фомич еще немного помолчал, видимо, изучая списки или персональную карточку Хохнина. — Да, с семнадцатого по тридцатое июня находился в очередном отпуске, остаток за предыдущий год догуливал. Еще что-то? — спросил он.
— Нет, спасибо. Вы мне очень помогли, — распрощалась с ним Ясенева. — Только…
— Кого вы предупреждаете? Я старый фронтовик, служил в разведке, — успокоил Вадим Фомич Ясеневу насчет сохранения конфиденциальности.
Все было зыбко и неопределенно, и Ясенева только порадовалась, что дала Ире инструкции такого же свойства — размытые, лишь на что-то конкретное намекающие.
26
Приготовления к решающему разговору с Гришей в магазине шли полным ходом. Будьте уверенны, я всех подняла на ноги, конечно, пускала пыль в глаза о посещении нас столичным режиссером, заинтересовавшимся романами нашей шефини. Пусть она меня простит, паразитку, за то, что я так вульгарно использовала ее мечту из разряда маловероятных в смысле осуществления.
Итак, я заказала привезти новые книги, но не все новые и ни какие-нибудь там на усмотрение наших поставщиков (что они зачастую делали с учетом того, что давали товар под реализацию, с правом возврата). Нет, на этот раз я попросила привезти как можно более широкий ассортимент женского чтения из серии «Ироничный детектив» — их там развелось, как мышей в сарае под суровую зиму, — и что-нибудь общеобразовательное для маньяков.
Вначале меня не поняли товароведы, принимающие мой заказ, подумали, что девочки поплыла по весне. Но я их вовремя успела предупредить, что пошутила, и тем спасла от обморока. Но документалистику про маньяков, сказала я им, нам заказал знакомый следователь. Он у нас из начинающих писателей, хочет начитаться и напитаться нужным материалом. Поверили.
— К нам поступила серия брошюр, написанных по материалам документальных фильмов, показанных на канале НТВ, об известных маньяках ХХ века. Такое подойдет?
— А они иллюстрированы? — уточнила я, опять повергая их в панику.
— Как это? — проблеяли на том конце провода.
— Фотографии или кадры из этих документальных фильмом там есть? — спросила я уже человеческим образом.
— Есть, есть, — пообещали мне девушки, — и обложки цветные, только блок на газетке отпечатан.
— Неважно, грузите нам штук по пять каждой.
Мне же важно было разложить это все на прилавке, занимая побольше места, чтобы у зверюги в глазах зарябило от изобилия, чтобы он тут слюни пускал и облизывался, долго всматривался, где что, и выбирал для себя самое-самое, выдавая при этом свой жадный интерес к этой тематике. А мы тем временем наживку на крючочек прицепим и закинем в черный омут, куда и черти бояться заглядывать, чтобы вытащить этого оборотня на свет божий.
Все заказанное мною нам на следующий день доставили, и я начала готовить декорации. Для этой маньячной литературы выбрала центральный стол и всю ее разложила в живописном беспорядке, делая вид, что тут не пять отдельных книжек, а все тридцать разных. Затем в стороне поставила ироничные детективы (нет, можно придумать что-то более изуверское, чем смеяться над преступлениями?), приготовленные, чтобы отнести в аптеку, а далее все расставила, как и всегда: новинки впереди, более старое — в закоулочки.
Собрала наш коллектив вместе и растыкала их по всем углам, закрепив за ними эти места до окончания операции. Алешку приглашать не стала — какой из него защитник? У парня в самый неподходящий момент могли сдать нервы, а это здорово бы помешало нагнетать обстановку вокруг героя дня — гнидообразного Гришуни. Но и без подстраховки я оставаться опасалась, поэтому позвонила местному участковому. Мы его называли дядя Рубен, он — из восточных беженцев. Точнее вам не скажу, но жутко представительный, исполнительный и категоричный. С нами он дружил, потому что нам частенько били окна, и мы ему регулярно доплачивали за новое остекление. Не знаю, может, он сам их и бил — нашел доходное место.
— Ты что, девочка, задумала? — спросил с характерным акцентом, который нам очень нравился после просмотра раритетного фильма «Мимино».
— Опасную операцию проводить будем, дядя Рубен, — призналась я.
А чего скрывать? Он же должен был правильно подготовиться, идя сюда, пистолет там взять, пули разные, не знаю, может, кочергу чугунную прихватить, свисток не забыть и наручники.
— У вас, дядя Рубен, есть шанс обезвредить Зверстра, — перла я, будто мне кто шепнул, что это так и будет. — Он или при вас расколется, и тогда вы его — в наручники и в отделение. Или до утра удавится, и вы первый провозгласите: «Это был Зверстр. Вот вам доказательства». А доказательства, ну кое-какие, мы вам предоставим, — нагло обещала я.
— Ладно, ждите меня, когда сами скажете, — согласился дядя Рубен голосом Мкртчяна. — Приду, чтобы вас, глупых, защитить, если допрыгаетесь, как коза.
Я не стала уточнять, до чего, в его понимании, допрыгивается коза, и назначила встречу на пять часов — время штиля: одни уже закончили совершать покупки и в магазин не идут, а другие только покинули рабочие места на заводах и в офисах и сюда еще не дошли. Вот нам никто и не помешает.
— Только, дядя Рубен, — решила я дать ему последние установки. — Вы будете стоять так, чтобы из зала вас не видно было, но так, чтобы слышать наш разговор. В зале появитесь в тот момент, когда почувствуете, что пришло время. Сами понимаете, в таком деле без импровизации не обойтись, и тут важно сохранить чувство достоверности происходящего. Сможете? Как по системе Станиславского, — приободряюще добавила я, зная, что все южане обязательно немного актеры, и это их свойство надо тоже использовать.