– Ты это знаешь, и я это знаю. Но теоретически возможно всё, поэтому он должен был умереть, и убить его должна была ты, а я – твой дублер. Наши работодатели всегда действуют именно так.
– Ты не ответила на вопрос. Ты бы меня убила?
– Да.
Они лежат обнаженные на раскладушке в «Лирджете». От них пахнет потом, сексом и порохом. Через сорок минут они приземлятся в аэропорту Внуково. Лара там выйдет, а Вилланель продолжит путь в Париж – через Анси Монблан и Исси-ле-Мулино. Никаких официальных отметок о въезде во Францию не будет, как не было и отметок о выезде.
Она гладит Лару по затылку. Чувствует, как колется ежик ее волос.
– Ты сегодня была прекрасна. Этот выстрел в голову по бегущей цели – само совершенство.
– Спасибо.
– Ты почти снесла ему башку.
– Знаю. «Лобаев» – просто мечта стрелка. – Она нежно прикусывает зубами верхнюю губу Вилланель и проводит по ней языком. – Я люблю твой шрам. Откуда он у тебя?
– Не важно.
– Я хочу знать. – Ларина рука проскальзывает между ног Вилланель. – Расскажи.
Вилланель начинает отвечать, но, почувствовав внутри себя подрагивающее скольжение Лариных пальцев, выгибает спину и шумно вздыхает, а ее пульс сливается с нотами двигателя «Лирджета». Она мысленно видит, как самолет летит сквозь ночь высоко над темными русскими лесами. Взяв свободную руку Лары в свою, она кладет в рот ее указательный палец, которым Лара нажимает на спуск. У пальца привкус металла и серы – как у смерти.
Ева встречает Нико и его друзей у метро. Нико неловким, застенчивым жестом проводит рукой по Евиному плечу, и она чует в его дыхании запах сливовицы. У похожего на медведя Збига вид дикий и пьяный, а КлАудия выглядит недружелюбно и отводит глаза. Глядя на них, Ева чувствует, как ее оптимизм начинает куда-то деваться.
В офисе Ланс приготовил чай, но, заметив взгляд КлАудии, выскальзывает на улицу покурить. Температура постепенно падает. Ева рассаживает гостей.
– И чем же мы можем помочь? – спрашивает КлАудия с деревянным лицом, напряженно придерживая у горла воротник пальто.
Ева окидывает взглядом лица собравшихся.
– Нам нужно взломать один пароль.
Нико смотрит на Билли.
– Вопрос жизни и смерти, надо понимать?
– Можно и так сказать.
– Что вы уже пробовали?
– Сейчас я занимаюсь перебором по словарю. Если не поможет, попытаюсь с радужной таблицей. Но это займет время.
– Которого у нас нет, – вставляет Ева.
КлАудия хмурится, продолжая сидеть, вцепившись в свой воротник.
– Что вам известно о владельце пароля?
– Так, кое-что.
– То есть мы должны просто угадать пароль?
– Я полагаю, мы должны, блин, сделать попытку.
КлАудия смотрит на Збига, тот пожимает плечами и дует на чай.
– Расскажи нам об этом парне, – говорит Ника.
– Неглупый, среднего возраста, образованный… – приступает Ева. – В компьютерных делах смыслит, но не эксперт. Если нужно решить задачу с компьютерами или сетевой безопасностью, он не станет сам этим заниматься, а привлечет специалистов. Но файл, который нам нужно взломать, был спрятан в его домашнем компьютере, так что пароль, вероятно, назначал он сам.
– А файл был глубоко спрятан? – спрашивает КлАудия.
– Билли?
– Исполняемый «батник». То есть он не совсем чайник.
– Инстинктивно, – говорит Ева, – мне кажется, что он считает себя достаточно умным, чтобы придумать невзламываемый пароль. Он наверняка знаком с вопросами типа информационной энтропии…
– Типа чего? – спрашивает Збиг.
Нико трет глаза.
– Эффективность пароля измеряется в битах энтропии, это логарифм по основанию 2 числа попыток, необходимых для взлома.
Збиг продолжает таращиться.
– Извини… что?
– Тебе не нужно всего этого знать, – говорит КлАудия. – Имеется в виду, у нашего объекта хватает мозгов понять, что пароль должен быть неочевидным, длинным и содержать разные виды символов.
– Он самонадеян, – продолжает Ева. – Пароль едва ли придуман наугад и должен для него что-то означать. Что-то, до чего никто, как он полагает, не додумается. И я бы поспорила на деньги, что ключ лежит в его кабинете на самом видном месте, и поэтому Билли сфотографировал все, что есть на столе, на стенках и книжных полках. Нам остается лишь его перехитрить.
Входит благоухающий табачным дымом Ланс, и Билли раскладывает распечатанные на листах А4 снимки. На одном фото – стол с компьютером Крэйдла, городским телефоном, шарнирным светильником, цифровым радиоприемником, биноклем и миниатюрными бюстами Мао и Ленина.
– Коммунистический китч, – бормочет Нико. – Идиот.
На полках стоят «Гамлет» Шекспира, «Государь» Макиавелли, «Как сделать Америку снова великой» Дональда Трампа, политические триллеры Джона ле Карре и Чарльза Камминга, мемуары Дэвида Петрэуса и Джери Холлиуэлл. Плюс еще две полки книг по вопросам разведки.
На других фотографиях – снимки со стены: студенты в университетской столовой, рукопожатие с американским генералом армии, рыбалка на лосося, семейный отпуск…
– Помните, – говорит Ева. – В искомом пароле может быть до тридцати символов. Подумайте о цитатах. Выпускники закрытых школ, вроде Крэйдла, любят цитаты – блеснуть начитанностью.
Проходит час, прошитый краткими вспышками дискуссии, всплесками быстрого стука клавиш и ночным уличным шумом с Тоттенхэм-Корт-роуд. Ланс выходит на очередной перекур. Еще час. Похмелье начинает давать о себе знать. На лицах проступает намек на капитуляцию, Збиг бормочет что-то по-польски.
– Что он сказал? – спрашивает Ева у Нико.
– Он говорит, что отыметь ежика – и то веселее.
– Так, ладно, давайте сделаем перерыв и посмотрим, что у нас есть. – Она встает и оглядывает остальных. – Можете поделиться своими самыми удачными на настоящий момент идеями? У нас есть три попытки ввести пароль, после чего файл заблокируется навсегда, поэтому для пробного ввода мы должны быть уверены, что удача реально вероятна. Нико, хочешь выступить первым?
– Ладно. Лучшая из моих версий – тут должно быть что-то связанное с фразой «Methinks it is like a weasel»[8].
– Не улавливаю, – говорит Ева.
– Это цитата, – объясняет Нико. – Из «Гамлета». У него на полке есть «Гамлет».
– И?
– Программа Weasel, «Куница», так назывался математический эксперимент Ричарда Докинза. Он основан на теории, что, мол, если дать обезьяне время, она, нажимая случайным образом на клавиши пишущей машинки, воспроизведет полное собрание Шекспира. Докинз же показал, что, даже если взять только фразу «Methinks it is like a weasel» и клавиатуру, на которой только двадцать шесть литер плюс пробел, пользуясь при этом быстрой программой и мощным компьютером, все равно время ожидания именно такой фразы превысит возраст вселенной, учитывая, что…
– …речь идет о числе комбинаций, равном двадцати семи в двадцать восьмой степени, – заканчивает Билли.
– Совершенно верно.
– Но насколько наш объект знаком с этой «Куницей»? – спрашивает КлАудия.
– Вполне может быть знаком, – говорит Ева. – И «Гамлет» явно выбивается из общего ряда книг. Что-то еще, Нико?
Он качает головой.
– «Scream If You Wanna Go Faster»? – предлагает КлАудия.
– Это не из «Гамлета», – говорит Збиг.
– Смеешься? Конечно не из «Гамлета». Это второй альбом Джери Холлиуэлл. Я купила диск, когда мне было шестнадцать. Помню, стояла у зеркала в ванной и с массажной щеткой вместо микрофона распевала «It’s Raining Men».
– Збиг?
– А что вы думаете насчет «The Naïve and Sentimental Lover…»? Это книжка Ле Карре.
– Хорошо. Вполне могу представить, что наш объект использовал именно эту фразу. Есть еще мысли?
– Мне не нравятся эти варианты, – говорит Билли.
– У тебя есть аргументы? – спрашивает КлАудия, закрыв глаза и наклонив голову.
– Просто это всё не то, – отвечает Билли.
– То есть, думаешь, нам не стоит попробовать хотя бы один из них? В любой форме?
Билли пожимает плечами.
– Если у нас только три попытки, то да, думаю, не стоит. Мы еще не готовы.
– Ланс?
– Если Билли говорит, что не готовы, значит, продолжаем искать.
– Прошу у всех прощения, – бормочет Ева. – Вы, наверное, уже вымотались.
КлАудия и Збиг переглядываются, но не произносят ни слова.
– Эти распечатки, – говорит Нико. – Перемешай их и разложи заново.
Ева выполняет просьбу, и все молча смотрят на листы А4. Проходит минута, еще одна. И тут КлАудия и Нико одновременно, словно читая мысли друг друга, втыкают указательные пальцы в один и тот же снимок. На нем Пенни с детьми, Дэниелом и Беллой, на просторной площади у древнего здания с колоннами. У Пенни немного натянутая улыбка, а дети заняты мороженым. В нижнем правом углу кто-то (вероятно, Крэйдл) сделал надпись: «Звезды!»
– Что? – спрашивает Ева.
– Не «что». А «почему?», – отвечает КлАудия, а Нико улыбается.
– Все равно не понимаю, – говорит Ева.
– Почему здесь эта фотография? – объясняет Нико. – Все остальные – для выпендрежа, чтобы показать, какая важная и успешная персона наш парень. Знакомства в верхах, дорогой отдых за тридевять земель, рыбалка на лосося, вот это вот всё. Но здесь… Даже не знаю. Жена чем-то расстроена, детям скучно. Почему он называет их «звездами»? Зачем здесь вообще этот снимок?
Они наклоняются ниже.
– Погодите, – тихо произносит Збиг. – Погодите-ка, черт побери…
– Ну, говори, – торопит Ева.
– Эта площадь – в Риме, а здание сзади – Пантеон. На снимке не видно, но на фасаде вырезана надпись. «Marcus Agrippa, Lucii filius, consul tertium fecit». Марк Агриппа, сын Луция, избранный консулом в третий раз, воздвиг это.
– И?
– Давайте посмотрим, как выглядит надпись вживую. Билли, можешь погуглить «Пантеон надпись» и распечатать?
Ева выхватывает вылезший из принтера лист. Под фронтоном здания отчетливо видно:
MAGRIPPA•L•F•COS•TERTIVM•FECIT