Первый класс: перед школой, с цветами и портфелем, за партой, дома — за уроками.
— У вас, наверное, у самих таких снимков — ворох, — улыбалась Ирина Яковлевна. Галия согласно кивала головой: да, конечно.
А Данил молча смотрел на чужое детство. Его самого никогда не фотографировали, только на документы, может быть, когда-то давно, только все не вспомнишь.
Они заболтались до самого вечера. Потом Данила и Галию проводили в их комнаты, в разные, но рядом, через стенку. Галия у себя сразу закрылась на задвижку, а Данил так и оставил дверь открытой, заснув сразу же, как сбросил одежду.
Утром у них было много дел. Ирина Яковлевна вручила Данилу банковскую книжку на предъявителя, а Галие — доверенность на дом, отпустила повара, горничную и охранника, дав им, кроме щедрой компенсации еще и подарки, потом проверила замки и сигнализацию, отдала все ключи Галие и, посадив всех собак в «Вольво», они поехали на Ваганьковское кладбище.
Надгробья министров, артистов и писателей, а теперь еще современной смеси бизнесменов и бандитов возвышались над кустами еще цветущих роз и деревьев, роняющих желтые листья на мрамор.
Памятники отцу и сыну Титовым стояли рядом.
— Я для себя место оставила и — вот, опередил.
Данил молчал, опустив голову. Галия тоже молчала.
— Видишь, Валерочка, все вышло, как ты хотел. Данил жил у нас. Теперь мне нужно уезжать. Мы скоро встретимся, родной и будем опять все вместе.
Когда уходили от могил, Ирина Яковлевна отстала и догнала Данилу с Галией только возле машины. Она, запыхавшись, закрывала сумочку, и по глазам ее было видно, что она плакала.
— У нас еще есть время. Данил, где похоронена твоя мама?
— Не здесь.
— Я забыла. Ты же не москвич.
— Мы жили в поселке. Там кладбище.
— В два часа уложимся?
— Должны.
— Тогда поехали. Не сердись, Галочка, это последняя дань прошлому. В Милане все будет по твоему.
Галия только кивнула. Данил раскрыл дверцу перед женщиной, и сам сел за руль. Галия тоже села на свое место.
— Ну вот и все, дети мои. Давай сумку, Данил, спасибо тебе.
— Куда поставить вашу машину?
— Она твоя, Данил. Все документы на нее — в бардачке.
Ирина Яковлевна, стоя перед пропускным пунктом, взяла у Данила сумку, притянула его за голову и поцеловала в лоб, потом в губы и в щеку.
— Теперь иди ты, моя девочка, — Ирина Яковлевна поцеловала и ее, но по другому, едва коснувшись губами ее щеки.
— Действительно хорошая помада, совсем не пачкает, — улыбнулась она, ласково проведя рукой по щеке Галии. — Не потеряй мои координаты. Как устроитесь, сразу звони. И про дом в Москве не забывайте, может решите вернуться когда-нибудь. Данил, не обижай девочку и будь ей хорошим мужем. За что только таким шалопаям, как ты, достаются такие хорошие девушки. Помни, Галочка, я ему, как мать, если обидит, сразу звони. Будьте счастливы. Прощайте. Галочка, Валера.
Поцеловав снова обоих и не поняв даже, что оговорилась, женщина забрала, наконец из рук Данила свою сумку, небольшую и легкую и пошла к таможеннику. Собак еще раньше запаковали в собачий ящик и увезли в багажное отделение. Проходя через металлоискатель, Ирина Яковлевна оглянулась. Данил, глядя ей вслед, поднял руку, другой притягивая к себе девушку.
— Счастья вам, — прошептала женщина, пятясь и глядя на них.
— Возвращайтесь! — искренне закричал Данил, пока она еще могла его слышать в гуле голосов. Мы устроимся, и возвращайтесь!
Женщина кивала, все пятясь и не могла ответить, крепче сжимая дрожавшие губы.
Глава 13
Пришла зима, снег лежал на земле толстым слоем и морозными ночами росли сосульки.
Новые Прудищи ничем не отличались от окраин Москвы, от какого-нибудь Бибирева. Там жили работали, строили, ломали.
Росли фирмы, лопались и снова создавались. В одной из них, в полуподвале, с небольшим клочком двора за решетчатой загородкой звенел металл, шипел резак и сварка стреляла вокруг себя огненные брызги. Там варили решетки, гаражи, двери — вообще все, что можно сварить с помощью электрической или газовой сварки.
— Дан, довольно, хватит, — хлопал по плечу сварщика высокий полный мужчина, стоя за его спиной и стараясь, чтобы искры не попала на него.
Сварщик перекрыл кран, выпрямился на корточках и поднял на голову защитное стекло маски.
Это был Данил, повзрослевший, возмужавший, с заострившимися, ставшими твердыми чертами.
— Уработался парень, вконец. Мог бы и в конторе посидеть, как совладелец.
— Мне интересно.
— Ага. А потом мужики хохочут по углам.
— В зубы им, — засмеялся Данил, вставая и совсем снимая маску. — Я уйду сегодня пораньше, хочу с женой в больницу съездить.
— А что с ней?
— Беременная.
— Вот оно. Поздравляю. Давно пора. Ставь выпивку мужикам.
— За мной не пропадет.
Данил вытащил из кармана старой кожаной куртки сигареты, достал одну и взял в зубы, доставая зажигалку. Он начал курить недавно и еще не пристрастился к никотину. А его компаньон, куривший чуть ли не с восьми лет, курил только крепкие сигареты и без фильтра. Он тоже достал из пачки сигарету и мял ее двумя пальцами, ожидая. Данил достал зажигалку, щелкнул и дал ему прикурить, потом прикурил сам.
— Пошли. А то холодно на морозе.
Данил собрался уже повернуться к двери в подвальчик, когда его компаньон спросил его:
— Что в военкомате сказали?
— Служить придется. Полтора года.
— А того… отмазка…
— Зачем? Отслужу, вернусь. Место не пропадет?
— Нет, конечно. У нас же 50 на 50.
Данил уже стал спускаться, когда его компаньон, следуя за ним, оглянулся.
— Эге, твоя что-то бежит.
Данил, легонько толкнув его, поднялся было наверх, увидел Галию в ее беличьей шубе и бросился снова вниз, потому что вход в офис был с другой стороны здания.
— Гала!
— Данил.
Данил склонился, жадно целуя холодное от мороза лицо.
— Что не дождалась?
— Данил. Мне позвонили из Москвы: папа и мама в больнице в тяжелом состоянии. Кажется пищевое отравление. Я плохо поняла. Я должна поехать.
— Я отвезу тебя? Только завтра, мне нужно утром в военкомат.
— Ничего, тогда я сегодня поеду на такси, а ты — когда освободишься.
— Вызывать такси?
— Ладно.
— Ты только осторожно, Не волнуйся, не нервничай.
— Я знаю.
— И ходи осторожно. Там дорога, гололед.
— Я же не вчера родилась.
— Позвони сразу, когда приедешь.
— Хорошо. Через два часа я буду уже на месте.
— Где остановишься?
— У родителей. Там прислуга. Звони, звони, вызывай такси.
Данил нервничал, пальцы его срывались.
— Может не поедешь, а? — жалко и растерянно посмотрел на жену.
— Так же нельзя. Это мои родители, и они мучаются.
Данил наконец-то справился с телефоном.
Когда Галия села в такси и хлопнула дверцей, Данил, сам не понимая, почему, почувствовал режущую боль в груди. Не помня себя, он шагнул вперед, надеясь остановить машину, но такси мягко тронулось, увозя жену по дороге, над которой снова повалил снег: густой, хлопьями, уносимыми ветром. Крупные, из множества слепленных снежинок, хлопья метались в свете проносившихся мимо фар, следуя за проезжающими машинами, кружась и исчезая в сгущающихся сумерках.
— Ну — ну, — хлопая Данила по плечу, сказал компаньон. — Так легко от тещи не отделаешься. И не надейся. Когда жена позвонит, спроси какого числа будет торжественная выписка из больницы.
Но Галия не позвонила. Весь вечер Данил был на нервах, ночью метался, пытался звонить жене на мобильный телефон, но женский голос все время уведомлял его, что телефон находится вне зоны обслуживания. Он звонил в Москву, родителям Галии, но телефон там молчал.
Ночью он не сомкнул глаз, и когда все же дозвонился до Москвы, незнакомый голос ответил ему, что Валиевы сейчас находятся в Швейцарии, на отдыхе.
Данил рванул на груди ворот рубашки, чувствуя, как на горле сомкнулись ледяные когти страха. Он опустился на диван и швырнул на пол пустую пачку из-под сигарет.
Схватившись за голову, он больше не шевелился, согнувшись вдвое на своем месте. Животное оцепенение охватило его и, сознание, устав от борьбы, стало проваливаться в темноту. И из этой темноты возник одноногий калека, лежавший посреди асфальта и пытающийся подняться, опираясь на костыль. Он кричал и ругался, лицо его злобно перекосилось. Костыль все срывался, и калека, упав на спину, в отчаянии, ударил костылем по ноге Данила.
Данил вздрогнул и проснулся, озирая квартиру и ничего не понимая. Болела ушибленная во сне нога, телефонный звонок наполнял квартиру пронзительным звуком, и Данил дико смотрел перед собой, пока не сообразил и не схватил свой мобильник, лежавший рядом с ним на диване. Но он услышал только звонки отбоя. И тут ожил домашний телефон.
— Алло, — сорвал трубку Данил. — Алло.
— Данил. — Он едва узнал голос своей жены, доносившийся будто из далека.
— Гала, Гала, ты где?
— Данил…
— Что случилось, Галчонок? Ты где?
— Данил, приезжай…
— Куда? Я звонил родителям, из нет, они в…
— Данил, я буду ждать тебя…
У Данила перехватило дыхание.
— Где? Что случилось? Говори! Алло!
— Я жду тебя в Измайловском, у входа. Прямо сейчас.
— Ночью?
— Да. Я жду. Данил…
— Я слушаю, слушаю…
— Я буду возле крайнего входа по шоссе Энтузиастов, напротив Лебяжьего пруда, — голос Галии прозвучал неожиданно холодно и четко.
И все. В телефоне раздались гудки.
— Алло, Гала, алло, — кричал Данил в холодный телефон и, наконец, уронил его на стол.
В голосе жены звучали слезы, он мог бы поклясться в этом несмотря на плохую слышимость. Больше не думая ни о чем, он бросился одеваться, выхватил из ящика стола деньги и ключи от машины, бросился вниз, в гараж, даже не поняв, запер он квартиру или нет.
Мотор «Вольво» прогрелся и завелся быстро. Машина содержалась в отличном состоянии и неслась по накатанному насту на придельной скорости. Инспектора Гаи грелись в своих будках, прячась от мороза и от бандитов. Его никто не останавливал. Машину заносило на льду, когда он обгонял тяжелых неповоротливых дальнобойщиков. Скрипели тормоза, гудели клаксоны, Данил мчался дальше.