Наташа внезапно остро, почти до слёз пожалела мужа. Она пару раз шмыгнула носом и повернулась к нему.
Муж лежал, чуть отвернувшись, сильно сопел. Не совсем храп, а именно какое-то тяжёлое сопение.
Ей стало ещё более жалко бедного Эдика.
Вот уж горемыка.
Видно, лёг неудобно. Надо бы его переложить.
Наташа привстала на локте и нагнулась к мужу, чтобы осторожно переместить его голову. И тут же отпрянула.
При ярком лунном свете, лившемся в комнату сквозь открытое окно, было отчётливо видно, что из носа у него что-то торчит.
Превозмогая брезгливость, Наташа взяла это что-то рукой и потянула. После небольшого сопротивления между пальцами у неё оказалось нечто плоское и липкое.
Она разжала руку и потрясла ею в воздухе, но оно не отлипало.
Эдик по-прежнему крепко спал, даже не шевельнулся, только тихо застонал во сне. Поначалу Наташе показалось, что теперь он дышит свободнее, но, прислушавшись, с огорчением убедилась, что ошиблась. Дышал он всё так же тяжело, сопел очень сильно.
Она протянула руку и зажгла лампу, которая стояла на тумбочке у кровати. И с удивлением уставилась на свой указательный палец. К его кончику, к подушечке, прилип маленький зелёный листочек.
Наташа недоумённо сняла этот листочек с пальца, поднесла к глазам, даже понюхала.
Листочек как листочек.
Пахнул как нужно, как листочки пахнут, чем-то даже неуловимо знакомым.
Наташа снова повернулась к мужу. Теперь при свете лампы она увидела, что с ним что-то не так.
Рот у него был открыт, и он как-то странно подёргивал им во сне. Она обратила внимание, что подушка с левой стороны от него мокрая и, нагнувшись, с отвращением обнаружила, что из левого уха у него сочится какая-то прозрачная влага.
Наташа перевела взгляд на его правое ухо и в ужасе обнаружила, что из него тоже что-то торчит.
Только теперь это был уже не листочек, это была веточка. На веточке она разглядела целых три листика и две ещё нераскрывшиеся почки. Ей стало очевидно, что из них тоже скоро выглянут такие же свежие зелёные листочки.
Наташа помедлила, потом ухватилась за непонятную веточку и потянула, чтобы вырвать её из уха. Однако, веточка не поддавалась. Наташа потянула посильнее, но муж вдруг жутко застонал и открыл глаза.
Наташа тут же испуганно убрала руку.
– Извини, – жалобно сказала она. – У тебя в ухе торчит…
И тут же осеклась, не договорив.
Эдик внезапно резко приподнялся и совсем широко открыл рот, словно пытаясь что-то сказать. Однако вместо этого вдруг захрипел и страшно побагровел.
Ещё через секунду он опять откинулся на подушку и затрясся в жутких конвульсиях.
Наташа, рыдая, пыталась успокоить его, но муж её не слышал, трясся и хрипел всё сильнее. Лицо его из багрового стало почти синим. Хрип внезапно прервался, глаза выкатились, он в последний раз дёрнулся, повернулся к ней и застыл, глядя куда-то мимо.
Наташа в отчаянии завизжала.
Лампа ярко освещала посиневшее лицо Эдика с широко открытым ртом. Лицо было страшное, но оторвать от него глаз она не могла.
Вдруг Наташа отчётливо увидела, как из глубины рта медленно лезет к свету что-то большое и жёлтое, в мелких пупырышках. Ещё через секунду она догадалась, что это лимон, и в это самое мгновение вдруг с мерзким звуком у Эдика лопнул правый глаз, и из глазницы высунулся жёлтый кончик другого лимона.
Наташа истошно закричала.
И продолжала кричать всё отчаяннее и безнадёжнее по мере того, как осознавала, что она абсолютно одна на этом острове, что машину она водить так и не научилась и что она безумно боится воды.
13. Шнурки
Колян Грызлов по прозвищу Грызун уныло рассматривал себя в зеркало. Его сейчас сильно удручали две вещи. Во-первых, новые прыщи, в изобилии усеявшие его веснушчатую физиономию, а во-вторых, вконец порванные, измочаленные шнурки на кроссовках «Рибок», которыми он очень гордился. И то, и другое могло помешать его далеко идущим планам, связанным с сегодняшним вечером. Дело в том, что сегодня Колян порешил для себя во что бы то ни стало трахнуть Семёнову.
В прошлый раз, когда праздновали его, Коляна, девятнадцатилетие, ему это почти удалось. По крайней мере она уже ни хрена не соображала, без конца хихикала и на всё соглашалась. Он тогда завёл её в материну спальню и уже вроде совсем стащил с неё трусы, как вдруг Семёнову сильно затошнило, и она полностью заблевала ему и ковёр, и кровать, хорошо ещё, что он сам успел увернуться.
После этого, ясное дело, было уже не до ебли. Пришлось два часа всё убирать, отмывать, отстирывать, причём Семёнова всё это время преспокойно себе дрыхла на диване, даже похрапывала периодически. А потом, когда он наконец всё вымыл и стал в темпе к ней пристраиваться, потому что времени уже почти не оставалось, мать вот-вот должна была прийти, Семёнова вдруг открыла глаза, натянула обратно трусы, сильно его толкнула, вскочила и с рёвом унеслась.
Дура стебанутая!
А он так и остался с носом. Опять вместо настоящей ебли, которой все ребята уже давно занимались, пришлось дрочить в полном одиночестве.
С Семёновой они после этого несколько дней не разговаривали, но потом, понятное дело, помирились. Семёнова всё-таки помладше будет, так что должна понимать: у взрослых ребят другие игры. Если хочет быть в компании, то должна соответствовать.
На этот раз Колян всё рассчитал основательно. Сегодня на вечеринке по случаю Дня независимости, которую устраивал Лапша, он этой стебанутой дуре Семёновой засадит, хочет она того или нет.
Конечно, в этот раз он будет куда осторожнее, подпоить-то её подпоит, но не слишком, понятно уже, что Семёнова меры не знает. Как только увидит, что она поплыла, так и начнёт действовать.
По крайней мере, так Колян себе мыслил до сегодняшнего дня. А теперь вот такая незадача. Проблемки, как говорит Лапша. И проблемки эти надо решать.
Причём, если на прыщи в конце концов Семёнова может в самом буквальном смысле закрыть глаза, особенно если как следует выпьет, то без шнурков куда он пойдёт, что он, бомж какой-то засратый, что ли?!..
А шнурки износились так, что, как говорится, восстановлению не подлежат, Колян уже пытался, бесполезняк!
Конечно, на кроссовках свет клином не сошёлся. На худой конец, он мог бы и в ботинках пойти. Ездил же он с утра в этих ботинках, не обломался.
Но дело в том, что Колян хотел покрасоваться в своих джинсах «Ливайс», они жопу очень хорошо обтягивали, а ботинки с джинсами никак не идут, хуйня получается.
Зато с кроссовками «Рибок» – самое милое дело. В этом случае никто на его прыщи и внимания не обратит. Потому что прикид нормальный.
А если прикид хуёвый, тогда конечно. Тогда все скажут: мало того что прыщавый, ещё и прикинут хуёво.
В общем, по всему получалось, что лучше всего было бы просто новые шнурки найти. Но легко сказать – найти. А где их взять-то?..
Это когда-то, в детстве, на каждом шагу обувные чистильщики стояли, и у них в шкафчиках шнурки висели, любого цвета и толщины. А теперь они все уже давно повывелись. По крайней мере в Измайлово, где проживал Колян, он, сколько ни силился, ничего подходящего в округе так и не вспомнил.
Можно, конечно, к метро «Измайлово» протелепаться, там вроде куча каких-то ларьков была. Но поди знай, есть ли там шнурки в этих ларьках.
Скорее всего, что нету.
Это уж точно, любое говно наверняка есть, а шнурков не будет. Тем более таких, как нужно, – длинных и белых.
На самом деле ему специальный магазин требуется – галантерейный. Но никакой галантереи у метро «Измайлово» не наблюдается. Равно как и у метро «Семёновская».
Правда, у метро «Семёновская» был раньше универмаг, полезный магазин, всё там было, чего душе угодно, так теперь его в кинотеатр перехуячили, делать им не хуй…
Колян от злости протопал на кухню, пошуровал в холодильнике, там вроде бы початая бутылка «Столичной» должна была стоять. Но ничего не нашёл, холодильник пуст, значит, мать допила.
Ничего не оставалось делать, он пошёл в ванную, взял с полочки флакон с одеколоном, зажмурился и отхлебнул.
Говно, конечно, но лучше, чем ничего!
Закусывать не стал, просто занюхал рукавом. Сразу, кстати, отпустило.
В животе потеплело, мысли потекли размеренные и правильные.
В центре, конечно, другое дело, в центре он наверняка шнурки найдёт. Но снова переться ради этого в разгар дня в центр?!..
Хватит того, что он уже отвёз туда сегодня Родьку, младшего брата. А потом попозже вечером снова попрётся его забирать. Родька сам же ездить не может, он инвалид. Так что Колян его возит взад-вперёд на своём «Запорожце».
А «Запорожец» этот, между прочим, уже на ладан дышит, еле пердит. И к тому же Колян без прав ездит, отобрали по пьяни два месяца назад. Так что если менты остановят, то сразу проблемка. В копеечку влетит.
А денег, как ни крути, не хватает, всё время приходится выставляться, и так уже кругом должен. Хорошо ещё, что стащил у Родьки из тайничка агатовый кулон на золотой цепочке, а то бы ни в жисть от Лапши не откупился. Родька когда узнает, скандал, конечно, закатит охуительный, ну да ничего, перебьётся, чего теперь сделаешь…
Короче говоря, сейчас только ментов не хватает с их поборами. Когда, кстати, Родька сидит в машине, то ещё ладно, вдвоём они запросто ментов убалтывают. Против безногого у них рука не поднимается. А одному, конечно, хуже.
И потом, в это время дня он туда будет два часа пердячить и назад столько же. И ещё поди запаркуйся там, найди место!.. А дальше шататься по этому центру незнамо сколько без шнурков, так, чтобы всем на смех кроссовки с ног слетали?
А если ещё, не дай бог, он встретит кого-то? Здрасьте, мол, жопа, – Новый год!..
Нет уж, спасибо, не надо, сами ебитесь в вашем центре!