Уходя, она прикрыла ладошкой глаза, чтобы не расплакаться.
– Что ты ей сказал? – сурово, на «ты» спросил Прокофьев.
– Не твое дело! – отрезал Карамболь.
– Ладно… Что ты знаешь про банду Головастика? – Прокофьев спешил, ему становилось все хуже, хотелось поскорее прилечь.
– Чего?
– Меня интересуют недобитки, которые остались после Головастика. Чтобы они не добили тебя. В твоих же интересах!
Карамболь задумался, а Прокофьев опустился на стул. Все, ноги отказывались его держать.
– Товарищ подполковник, давайте я сам с гражданином Хвойниковым потолкую, – взяв Прокофьева под руку, предложил Ярыгин.
– Не надо, он сам мне все скажет, – поднимаясь, сказал Егор.
Не мог он оставить Ярыгина наедине с бандитами. С больной рукой он не боец, если вдруг, толку от него никакого, а подчиненного без прикрытия оставлять нельзя.
– И на блюдечке поднесет, если успеет, – уже в дверях сказал Егор. – Мочить тебя будут, Юрий Сергеевич. Делай выводы!
Ярыгин помог Прокофьеву добраться до палаты, Егор лег на койку прямо в одежде и отрубился. Нет, он слышал, как Ярыгин звонил Шимановскому с тем, чтобы организовать охрану его палаты. Потом появился врач, набросился с упреками, Прокофьев его слушал, но не реагировал. Ни на кого не реагировал. И ему все равно, будет охрана возле палаты или нет. Хотя должна быть. Его ведь тоже хотят убить.
Глава 14
Ночь прошла бестолково. Расширенное совещание у Шимановского, пафосная постановка задач, охрану больницы организовывали, к Прокофьеву все подступы заблокировали. А еще удалось вычислить номер телефона Ахтарцева, только вот локацию провести не смогли. Номер как бы и существовал, но не подавал никаких признаков жизни. Как будто и не было его. Луковы шерстили район Интернациональной улицы, где в последний раз видели Ахтарцева, и людей опрашивали, и с камерами работали, но пока безрезультатно. Бордов присоединился к ним, но ничем помочь не смог.
Заночевать Валентин решил в Управлении, к утру добрался до своего кабинета, рухнул на диван и сразу уснул. На часах было пятнадцать минут пятого, когда он ложился, а сейчас только половина восьмого. А Ярыгин уже трясет его за плечо.
– Ахтарцев проснулся!
– Кто проснулся?!.. Я проснулся!.. – Потирая глаза, Бордов зевнул во весь рот.
– Ахтарцев раньше! Кому-то звонил! Давай!
Окончательно Валентин проснулся уже в машине.
– Значит, заработал телефон?
– На перекрестке улиц Свободы и Фрунзе, где-то в этом районе.
Валентин зевнул, рукой прикрывая рот. И улица Интернациональная где-то в этом районе, значит, в правильном направлении они вчера искали, жаль, что не достигли требуемого результата. Хорошо хоть номер телефона установили.
– Поточней бы!
– Семьдесят первый дом по улице Свободы или восемнадцатый – по Фрунзе.
Ярыгин остановил машину напротив шестьдесят седьмого дома, взяв на прицел семьдесят первый. Домик небольшой, одноэтажный, три окошка – две комнатки. Забор обыкновенный, штакетный, но вдоль него высилась живая изгородь, зеленая, колючая, так просто не перелезть. И еще пышные садовые деревья во дворе, яблони, вишни, сливы – дома почти не видно. Идеальный вариант для съемной квартиры. Здесь могла собраться целая вооруженная группа, без наводки ее никто и не заметит. Возможно, группа киллеров уже в доме, но признаков жизни пока не наблюдается. Машины во дворе, людей не видно, и занавески в окнах не шевелятся.
– Торопиться не будем, – сказал Ярыгин. – Сейчас Луковы подъедут. Еще пару домов возьмем под наблюдение.
Но братья Луковы не появлялись, зато к семьдесят первому дому подъехала белая «Шевроле Нива». Из машины никто не выходил, но появился Ахтарцев – в образе зачуханного ботана, в очках без диоптрий, рюкзак за спиной, в руке спортивная сумка.
– Ну вот и рыбка… – сказал Ярыгин. – Думаю, сачок доставать не надо.
– Проследим, – кивнул Бордов.
Ахтарцев глянул по сторонам, шмыгнул в машину, «Нива» дала задний ход, вырулила на дорогу.
– За ними давай!
Возможно, в доме кто-то остался, но все же Бордов не сомневался в правильности своего решения. Он позвонил Саше Лукову и велел ему заняться семьдесят первым домом. Взять его под наблюдение, по возможности обложив плотным кольцом. И Шимановскому, конечно же, позвонил, чтобы не оставил ребят наедине с общими проблемами.
Рука у Нины Борисовны легкая, умела она перевязать рану, не потревожив ее. И в этот раз Егор даже ни разу не поморщился от боли.
– Все, – сказала Гостецкая, положив ножницы в лоток.
И отвела взгляд в ожидании вопросов, которые Прокофьев почему-то не торопился задавать. А она ждала, он это чувствовал. Ждала, чтобы услышать и обидеться на него. И еще сильней обидится, если Егор проигнорирует вчерашний инцидент. Он, конечно, мог ошибаться в своих прогнозах, но решил женщину сильно не обижать.
– Спасибо вам, Нина Борисовна, рука теперь как новенькая, можно и на службу, бандитов ловить.
– Нельзя вам на службу, Олег Трофимович просто так говорить не станет.
Гостецкая демонстративно смотрела в окно, а ухо, казалось, подрагивало – в ожидании вопроса.
– Так бандиты распоясались, совсем как в девяностых. Все тот же Карамболь, все тот же Пентиум… Кто такой Пентиум, знаете?
– Почему я должна его знать? – дрогнувшим голосом спросила женщина.
– Его раньше Пентюхом звали…
– Не знаю такого.
Красивая она женщина, Горецкая. И шея у нее длинная, изящная, только сейчас вдруг почему-то стала короче.
– А почему вы должны его знать?
– Вот и я говорю, почему?
В ее голосе звучали гневные нотки, но на дверь Егору она не указывала.
– И Свищ такая же сволочь, – сказал Прокофьев.
Но на него Горецкая никак не отреагировала, даже ухом не повела.
– И тот Карамболя хочет убить, и другой. Даже не знаем, кто из них в него стрелял.
– Какая разница? – едва слышно отозвалась Нина Борисовна.
– Я тоже думаю, что без Карамболя в городе станет чище, – кивнул Егор и тут же добавил: – Но если вдруг с ним что-то случится, убийца будет осужден по всей строгости закона. И убийца, и все, кто ему помогал.
Горецкая едва заметно сжалась.
– На одного киллера мы уже вышли, – продолжал Прокофьев. – Скоро весь клубок размотаем.
– Зачем вы мне это говорите?
– Вы знаете Романа Курдыбина?
– Почему я должна его знать? – Горецкая резко повернулась к Прокофьеву.
– Обещаю никому ничего не говорить. Ничего! – Он смотрел ей прямо в глаза, покойно, но в самую душу.
– Что никому ничего? – спросила женщина дрожащим голосом.
– Я случайно стал свидетелем вашего вчерашнего разговора и навел о вас кое-какие справки.
Прокофьев лукавил, никаких справок он не наводил. Но сами слова Карамболя содержали «кое-какую» информацию. Порядочных женщин к бандитам в сауну не возят. А если Горецкую взяли силой, пусть она расскажет. Если Прокофьев что-то не так понял, пусть объяснит. Если за Ниной Борисовной нет серьезного криминала с далеко идущими последствиями, он сохранит разговор в тайне, тем более что обещание дано.
– Вы ничего не знаете! – подавленно и с обидой глянула на него женщина.
– А вы расскажите!
– Мне было всего девятнадцать лет. – Горецкая села на стул, опустила голову. И вдруг резко вскинулась, пронзительно глянув на Прокофьева. – У каждого есть право на ошибку!
– Смотря какие ошибки, – сочувствующим тоном сказал Егор.
– Ничего криминального!.. Но у меня дочь, скоро будут внуки, и никто ничего не должен знать.
– Вас шантажировали?
– Глупая была… – Горецкая с силой вдавила в лоб указательный палец правой руки. – И зачем я только послушалась Ленку?
– Вам тогда было девятнадцать лет?
– Какая же я идиотка!
– Вы знали Карамболя тогда, в девятнадцать лет?
– Нет, не знала. А сейчас узнала. Как был свиньей, так и остался!
– А Курдыбина знали?
– Знала тогда, его Пентюхом называли, – вздохнула Горецкая.
– Когда вы видели его в последний раз?
– Когда… – Нина Борисовна закрыла глаза. – Хочется все забыть, как кошмарный сон.
– Вы встречались с Курдыбиным?
– Я не могу об этом говорить.
– Я еще раз вам говорю, никто ничего не узнает.
– Вы не понимаете, у меня дочь, она может пострадать. Курдыбин угрожал мне!.. – сначала сказала, а затем спохватилась Горецкая.
– Значит, все-таки Курдыбин! А за дочку не переживайте, я лично позабочусь о том, чтобы ей обеспечили надлежащую защиту, – пообещал Прокофьев.
– Пожалуйста! – Нина Борисовна умоляюще глянула на него.
– Вы сказали, в какой палате находится Карамболь?
Прокофьев спрашивал одно, а думал о другом. Неужели все-таки Пентиум? Но тогда почему покушались на него? Чем он не угодил Пентиуму? Или этот грязный жук заодно со Свищом?
– Да, я сказала.
– И то, что Хвойников на балкон скоро может выйти, тоже вы сказали?
– Да, он спрашивал, но уже потом.
– Когда потом?
– Он хотел, чтобы я сделала Хвойникову смертельный укол. Я наотрез отказалась! – Нина Борисовна с гордостью расправила плечи, но тут же со вздохом уронила голову на грудь.
– Это правильно, это хорошо, – закивал Прокофьев.
А ведь Горецкая действительно могла вколоть Карамболю повышенную дозу инсулина или еще что-нибудь в том же духе. Видно, ужас перед тюрьмой перевесил страх перед разоблачением. А может, Пентиум не сильно и настаивал, возможно, смертельный укол он берег как последний козырь в игре против Карамболя. Да и зачем брать на себя убийство, когда наемные убийцы уже получили свои деньги? Егор мог думать все что угодно, но в любом случае Горецкую нужно было брать под наблюдение. Возможно, Пентиум еще выйдет на нее.
Дом на окраине поселка, кирпичный, одноэтажный, на высоком фундаменте, чердак с прямоугольным окном, человек в нем. Лица не видно, но заметно движение. Человек медленно крутил головой, глядя по сторонам. И еще Бордову показалось, что у него в руках автомат. Возможно, человек этот наблюдал за подступами к дому – в готовности открыть огонь по непрошеным гостям.