Утром Рождества я, разумеется, думала о детях. Подарки я им купила так себе, уж что нашла на распродаже в унитарианской церкви: для Дарси — сумочку и к ней домашние туфли, сделанные из прихваток, для Сэма — «Лучшие рецепты восточного края», кулинарную книгу штата Мэн с отдельным разделом для каждого округа. Рецепты были самые невообразимые, что там только не вытворяли из сгущенного молока, картофеля, жира, пресных крекеров и мяса омаров. Был там и рецепт «Бедняцкого рагу», даже без сгущенного молока. Оставалось надеяться, что мне никогда не придется есть эту гадость.
Слазала на местный сайт в раздел «Отдам безвозмездно» в надежде отыскать там лодку. Сэм любил всякие средства передвижения, а еще он любил воду. Я отыскала насос, весло и три лодки с пометкой «нуждаются в ремонте», но ничего, что можно спустить на воду нашего озера.
На том же местном сайте я увидела объявление, которое, судя по всему, предназначалось мне. Поместил его мужчина, который в воскресенье вечером улыбнулся в «Апексе» незнакомой женщине, а она улыбнулась в ответ. «У Вас была полная тележка молочных продуктов. У меня был мотоциклетный шлем. Вы — дама средних лет, и Вы мне улыбнулись. У Вас славная улыбка, да и все остальное. Даже если это не Вы, но Вы ищете нового друга и разнообразия в жизни, напишите ответ. Я — тот самый симпатичный мужчина, о котором Вы думали по дороге домой».
Я вспомнила, что действительно видела в отделе сухих завтраков мужчину с мотоциклетным шлемом. Вспомнила, что он мне улыбнулся, пока я читала инструкцию на коробке с воздушным рисом. (В воздушном рнсе нет почти ничего, весь вкус — только от текстуры, да и того кот наплакал.) Я не могла сказать с уверенностью, меня ли он имеет в виду. У меня и правда славная улыбка, а вот славное остальное предполагает пышную грудь и длинные ноги в обтягивающих джинсах. Точно помню, на мне были Брюки и флисовая куртка. «Дама средних лет» меня возмутила. Нужно ли мне разнообразие в моей жизни? Ну уж нет, у меня теперь свой бизнес и дел невпроворот.
Я решила, что повешу рекламу дома свиданий в разделах «Только для мам» и «Девичник». Сформулировать объявление оказалось не так-то просто. Остановилась я вот на чем: «Педикюр уже не радует? А не попробовать ли полный массаж, до конца? Мы прекратим только тогда, когда ты скажешь: „Хватит“». Пока писала, я чуть не подавилась мюсли.
Сама не знаю почему, я вдруг вспомнила о столяре, владельце другого мастидога. Отыскала в Интернете «Холдер, столярные работы». Там оказались чудные фотографии шкафов и письменных столов, в том числе конторки для работы стоя, о которой я мечтала. Судя по адресу, находилась его мастерская недалеко. Я посмотрела спутниковую карту и увидела аккуратную крышу, а рядом с ней — большое синее пятно, похожее на лодку.
Подумала: а доведется ли мне еще встречаться с мужчиной? Подумала: а что люди под сорок надевают на свидания? Поискала в Интернете информацию про «панталоны». Выскочил только один сайт — «Ханро». Как это так, единственные панталоны, которые можно купить через Интернет, делают в Швейцарии? Как это может быть? Стоят они будь здоров, а идея такова: вы покупаете подштанники без сносу, на всю жизнь. И все же, если я еще соберусь на настоящее свидание (а мне что-то сомнительно), мне понадобятся самые лучшие панталоны, так что я заказала «бежевые с низкой талией».
А еще я заказала надувную лодку из магазина плавсредств — в надежде, что она вмещает троих. Все остальные лодки оказались мне не по карману.
Нужно было как-то пережить еще несколько дней худшего года моей жизни; ожидать новостей про «Малыша Рута» не приходилось — у всех, кроме меня, были праздники, — и я решила временно перебраться в дом свиданий. Работы в «Старом молочнике» почти не было, — похоже, зимой люди едят больше молочных продуктов и меньше жалуются на их качество.
Я сложила в машину книги, немного еды, Матильдин поводок и свою пижаму, которую мне купила Тамми, чтобы спасти наш брак, — пижама по-прежнему была перевязана ленточкой с надписью «Фредерик. Голливуд» — и поехала в дом свиданий. Он встретил меня холодно, но приветливо, он был исполнен вкуса и спокойного изящества, которое казалось отрешенным, отделенным от остального мира. В этом доме царил неподдельный дух ожидания: мол, тут может произойти все что угодно — и произойдет.
Я затопила камин и присела на диван — у ног собака, рядом стопка книг. Я привезла несколько Марджиных любовных романов и биографию Набокова — посмотреть на фотографии: вот он сидит в машине, вот пишет, вот он с женой.
Входная дверь прилегала плотно, и возле горящего камина было очень хорошо. Я перебиралась из комнаты в комнату, осваиваясь с видом из окон в разные часы дня. Каждую ночь я ночевала в другой спальне, чистая Белоснежка в шлюховатой пижаме.
Почитала еще Марджиных любовных романов. Они играли на мне, как на пианино, как на бабушкином любимом черном рояле. Я это чувствовала, будто бы действие лекарства. Этим лекарством была нежность. Причем исходила она не от постельных сцен, а от того, что до, от того, что после. Болеутоляющим была не похоть, а человеческая нежность, любовь к тем, кто совершенно для любви непригоден. Похоть — это зарянка, что снова и снова кидается на свое отражение в стекле, взятом в переплет окна. А нежность и влечение ласково проникали в меня, плескались вокруг, как вода. Книги, казалось, говорили: «Мы тебя знаем, мы о тебе позаботимся, у нас есть то, что тебе нужно».
Эти дни, проведенные за чтением, изменили мой взгляд на мир. Я все пыталась убедить себя, что человек самодостаточен, что семья может состоять из одного, — и не убедила. Чтобы утешиться, в канун Нового года я сделала кувшин чего-то вроде сангрии или, может быть, пунша с минимумом пряностей. Градуса в нем почти не было, потому что я, вообще-то, не люблю алкоголь. Прихлебывая, я составила полный список всех мужчин, которые хотели со мной переспать и которым я отказала, — всех, кого припомнила.
Припомнила я по меньшей мере пятерых. Их наверняка было больше, но я подходила по самой строгой мерке: считала только тех, что действительно предлагали. Если предлагали под градусом — это тоже не считалось. (Понятия не имею, почему я ввела это условие, — я и сама, почитай, была под градусом и при этом чувствовала, что мыслю удивительно отчетливо.) Мне вдруг стало очень хорошо, я гордилась, что целых пять раз в своей жизни проявила такое удивительное здравомыслие.
Когда кувшин с пуншем опустел, я решила, что все-таки немного навеселе. Накинула теплую куртку и посадила Матильду в машину.
Вести машину было не сложнее обычного, и все же я ехала с особой осторожностью, — похоже, все онкведонские полицейские либо стояли на дороге, либо сидели в машинах на обочине, поджидая, когда нарушители вроде меня пересекут двойную сплошную линию. Я поехала по дороге вдоль озера, прочь из города, и вскоре увидела указатель, на котором значилось: «Холдер. Столярные работы. 2 мили».
Я проехала это расстояние и остановилась неподалеку от старой беленой фермы. В окнах было темно, но в сарае — возможно, там находилась мастерская — горел яркий свет. Я опустила окно, в машину ворвался морозный воздух. Вслушалась в завывание какого-то электрического инструмента. Заглушила двигатель, чтобы лучше слышать, и тут же где-то гавкнула большая собака. Матильда встрепенулась и гавкнула в ответ. Я быстренько повернула ключ в зажигании. Никакого эффекта.
Я полезла под торпеду, пытаясь отыскать ручной подсос — он иногда застревал в открытом положении. Было очень темно, освещение салона не проникало в недра под торпедой, где находилась нужная мне маленькая ручка.
— Вам помочь? — спросил чей-то голос возле самого окна.
Я вздрогнула и выпрямилась, стукнувшись головой о рулевую колонку. Столяр стоял рядом с машиной, засунув голову в открытое окно.
— Нет, — ответила я.
Матильда поставила передние лапы мне на колени. Я подумала: может, она собирается его укусить, — но она всего лишь вознамерилась обнюхать его руку.
— Вы — та дама из скобяной лавки. — Я потерла шишку на голове. — Вы пытаетесь умыкнуть мою собаку?
— Нет. — Я попробовала придумать реплику, подходящую к случаю, но от удара голова у меня поплыла.
— Что вы тут делаете?
— Машина не заводится? — это прозвучало как вопрос совершенно помимо моей воли.
Он покачал головой, явно пытаясь ее прояснить.
— Вы пьяны?
— Нет, — сказала я. — Не очень. — Сквозь тонкую атласную ткань Матильдины когти впивались мне в бедро. — Я поеду.
— А вам стоило садиться за руль? — спросил он.
Матильда, признав в нем доминантного самца, лизала ему ладонь между пальцев, явно рассчитывая подлизаться. Продажная тварь.
— Конечно! — заявила я.
— Не хотите ли зайти ко мне, я сварю вам кофе?
— Я по вечерам кофе не пью, — сообщила я.
Голова гудела. Матильда принялась облизывать ему запястье. Я уставилась на запястье. Широкое, крепкое, две мощные кости и плоскость между ними, волоски есть, но не много. Обнаружила, что гадаю — а каково оно на вкус.
— Могу я узнать ваше имя? — спросил он.
— Барб, — сказала я. — Э-э… Смит. Барб Смит.
— Пойдемте выпьем чаю, Барб Смит. — По его словам было ясно, что он догадался: имя вымышленное. — Можете взять собаку в качестве защитника.
Я подумала о том, во что одета — в пижаму, даже не в Брюки; правда, куртка очень длинная.
— Заезжайте сюда, на мою дорожку, — он указал, куда именно, — и не прикасайтесь к подсосу, а то перекачаете воздуха.
— Знаю, — рявкнула я.
По счастью, машина все-таки завелась и рывком вкатилась во двор, пыхнув на мистера Холдера черным выхлопом.
Мы прошли через «прихожую», каковая имеется почти во всех здешних домах. Она вела в пустоватую кухню — круглый стол и четыре стула. Я села, не расстегивая куртки и не выпуская Матильдиного ошейника — чтобы она не покинула меня окончательно ради нового мужчины в ее жизни. Он поставил в микроволновку чашку с водой и извлек откуда-то несколько потрепанных чайных пакетиков.