[303]. Органы власти оказываются захлестнуты потоком писем от граждан, требующих внятных разъяснений произошедшего, беспокойство выражают соседние страны, и в итоге вопрос начинает обсуждаться на уровне президента АН СССР Анатолия Александрова и заместителя председателя Совета министров СССР Леонида Смирнова. Первичное расследование «петрозаводского феномена» проводит по поручению АН СССР Лев Гиндилис, однако результаты не вносят ясности; хуже того – в октябре из Петрозаводска начинают приходить сообщения о появлении странных отверстий в оконных стеклах (некоторые люди считают, что их квартиры облучает НЛО)[304]. После ряда совещаний Военно-промышленная комиссия СССР принимает решение о начале научно-исследовательской работы оборонного профиля «Исследование аномальных атмосферных и космических явлений, причин их возникновения и влияния на работу военно-технических средств и состояние личного состава». Исследовательский проект называется «Сетка» и выполняется параллельно силами Академии Наук («Сетка АН» под руководством члена-корреспондента АН СССР, главы Института земного магнетизма и распространения радиоволн Владимира Мигулина) и Министерства обороны («Сетка МО» под руководством генерала-лейтенанта инженерно-авиационной службы Виктора Балашова). По военным соображениям (а также во избежание ненужного ажиотажа в прессе) обе «Сетки» являются секретными[305].
Принято считать, что «петрозаводский феномен» был вызван запуском ракеты-носителя с космодрома Плесецк (совпавшим по времени с испытаниями баллистической ракеты), но ввиду секретности Плесецка говорить об этом запрещалось[306]. Таким образом, и в конце семидесятых годов советский ВПК продолжает неумышленно стимулировать интерес людей к «невероятному» и заставляет их строить самые разные догадки о произошедшем. Директор Пулковской обсерватории Владимир Крат утверждает, что жители Петрозаводска наблюдали огромный метеорит[307], доктор химических наук Михаил Дмитриев полагает, что явление было результатом хемилюминесценции – прорыва в тропосферу стратосферного озона, химическая энергия которого перешла в свечение[308], в «Комсомольской правде» обсуждают гипотезу шаровой молнии[309], а милиция расследует появление отверстий в стеклах и делает вывод, что причиной была стрельба «из метательного приспособления (приспособлений), известного под названием рогатки»[310]. Но все же самой популярной остается версия НЛО; выгнанная в дверь, уфология возвращается через окно – и возвращение это выглядит триумфальным.
В МАИ вокруг Зигеля складывается целый круг поклонников (Александр Петухов, Александр Кузовкин, Вадим Чернобров и др., из экспедиций которых вырастет позже «Космопоиск»[311]), в Петрозаводске об уфологии рассуждает писатель-рериховец Юрий Линник (предлагающий заниматься «морфологией НЛО»[312]), в Ленинграде организуется группа уфологов под руководством Вадима Вилинбахова, а в Горьком – под руководством Эдуарда Ермилова[313]. Впрочем, самым знаменитым (после Зигеля) советским исследователем НЛО на рубеже семидесятых и восьмидесятых оказывается офицер-подводник Владимир Ажажа.
Первую известность Ажажа получил в 1976 году, выступив в «Науке и жизни» с комментариями по поводу тайны Бермудского треугольника[314] (разговоры о Бермудском треугольнике начались в США после публикации в 1974 году одноименной книги Чарльза Берлица и довольно быстро достигли СССР); в том же 1976 году Ажажа рассуждает о Бермудах в передаче «Очевидное – невероятное» («Говорил, ломая руки, / Краснобай и баламут / Про бессилие науки / Перед тайною Бермуд», – поет об Ажаже Высоцкий[315]). Собственная гипотеза Ажажи состояла в том, что морские бури, постоянные в том районе, могут производить инфразвуковые волны с частотой 6 Гц, убивающие экипажи кораблей и самолетов[316]; однако, изучая книгу Берлица, Ажажа узнает об уфологической теории[317] (корабли в «треугольнике» похищают инопланетяне) и начинает заниматься НЛО. Благодаря общему возбуждению умов после «петрозаводских событий» популярность приходит к Ажаже довольно быстро (поэт Сергей Гандлевский вспоминает «знаменитого в свое время энтузиаста-уфолога, читавшего полуподпольные лекции об НЛО»[318]). Ажажа очень активен, приобретает массу сторонников (среди них и Лев Гиндилис), выступает во множестве мест, и в 1979 году создает при Научно-техническом обществе радиотехники, электроники и связи (НТОРЭС) им. А. С. Попова «Секцию ближнего поиска внеземных цивилизаций с помощью средств радиоэлектроники» (куда войдут космонавт Евгений Хрунов, вице-адмирал Михаил Крылов, философ Георгий Куницын и проч.)[319]. Секция не просуществует и полугода и после скандального Всесоюзного семинара по проблеме НЛО, проведенного Ажажей в ноябре 1979-го, будет закрыта[320] – но всеобщий интерес к уфологии продолжит расти. Образ НЛО появляется в стихах Александра Ерёменко («Неопознанный летающий объект, / ты зачем летаешь, неопознан, / над народом, без того нервозным / по причине скверных сигарет?»[321]), в песне Давида Тухманова («Чудеса теперь обыденными стали. / Не фантастика, не выдумка, не бред, / – утверждают очевидцы, что видали / Неопознанный Летающий Объект»), в детском кинофильме («Если верить Лопотухину», 1983), в рок-композициях групп «Зоопарк» («И кто-то, как всегда, нес мне чушь о тарелках, / И кто-то, как всегда, проповедовал дзен») и «Аквариум» («Видел ли ты летающую тарелку / Над домом своим, над крышей своей? / Тарелка приносит в наш быт / Забвенье душевных обид, / И темой для светских бесед мы обязаны ей»), и даже в народной частушке («Над селом х**ня летала / Серебристого металла. / Много стало в наши дни / Неопознанной х**ни!»). Об НЛО задумывается Викторий Шварцман[322]; о массовом наблюдении «тарелок» над Курской дугой (в 1943-м) рассуждает знаменитый лингвист Вячеслав Вс. Иванов[323], а Николай Козырев измеряет «темпоральные потоки», исходящие от почвы, собранной в местах посадки НЛО[324].
Впрочем, такая известность почти не помогает уфологии.
Несмотря на усилия Зигеля и популярность Ажажи, уфологам не удается заинтересовать в своих услугах власти СССР. И Зигель, и Гиндилис, участвовавшие в первом обсуждении «петрозаводского феномена», в итоге не приглашены в проект «Сетка»; многочисленным группам уфологов не открывают государственного финансирования и в лучшем случае просто позволяют проводить семинары, читать лекции и иногда дискутировать на страницах журналов. Советские уфологи по-прежнему остаются субкультурой, и чем дальше, тем сильнее эту субкультуру сотрясают скандалы. Зигель и Ажажа, с 1976-го бывшие соратниками, к 1980 году полностью разрывают отношения: Ажажа все чаще позиционирует себя в качестве единственного лидера советской уфологии[325], разгневанный Зигель пишет доносы на него (и на Льва Гиндилиса)[326], региональные группы ситуативно поддерживают то одного, то другого. Внутренние дрязги в итоге приводят к тому, что уфологи упускают первенство в вопросе собственно изучения НЛО, и в восьмидесятые годы он полностью переходит в ведение государства (в лице руководителя «Сетки АН» Мигулина и его заместителя Юлия Платова).
Мигулин и Платов, хотя и занимаются НЛО, разделяют новую идеологию «отказа от космоса», быстро овладевающую умами советских граждан. В 1981 году в Таллине проходит очередной семинар по внеземным цивилизациям, и его пессимистическая атмосфера показательна: «Двадцатилетние поиски сигналов внеземных цивилизаций были безуспешны – космос молчит»[327]. Шкловский вновь говорит об уникальности разумной жизни на Земле и призывает не строить ложных надежд: «Если ты очень ждешь своего друга, не принимай стук своего сердца за топот копыт его коня»[328]; Лисевич критикует саму идею поиска «необычных сигналов», указывая в качестве примера на арифметическое соотношение 102 + 112 + 122 = 132 + 142 (сумма квадратов в обеих половинах равна 365, но это не значит, что кто-то специально поместил Землю на орбиту с периодом обращения 365 суток[329]); а доктор философских наук Аркадий Урсул рассуждает о внеземных цивилизациях, намеренно избегающих контакта[330]. Впрочем, самым красноречивым выражением пессимизма оказывается замена одной буквы в названии дисциплины – ученые в Таллине рассуждают уже не о CETI, но о SETI: уверенная «C», пророчившая связь («сommunication»), замещается робкой «S», обозначающей всего лишь поиск («search»).