а “ночной” стороне Земли»[354]. Иными словами, созерцающие небо военные сталкиваются вовсе не с НЛО, но – с деятельностью других военных: в 1982-м в одной из забайкальских частей ПВО поднята тревога из-за блуждающего метеозонда; в 1983-м дивизия войск стратегического назначения в городе Хмельницком напугана яркими летящими пятнами, источником которых были взрывы осветительных бомб, испытываемых на авиационном полигоне в 400 км к северу; в 1984-м за летающую тарелку принят газо-пылевой след ракеты, выводившей на орбиту ИСЗ «Космос-1581», и т. д.[355] Множество следящих за ААЯ/НЛО солдат функционируют как своего рода элемент «обратной связи» – посредством которой громоздкий советский ВПК осматривает сам себя. Милитантность «советского невероятного» наконец-то встает во весь рост; если раньше о связи НЛО и ВПК не говорили вовсе (летающие тарелки как фигуры умолчания, эффект секретности), то теперь говорят только о ней (любые ААЯ объясняют запуском ракет и самолетов). И это производит удивительный (до сих пор не оцененный должным образом) эффект: благодаря наблюдениям, развернутым «Сеткой МО», и разъяснениям, организованным «Сеткой АН», простые советские люди начинают осознавать весь чудовищный масштаб милитаризации собственной страны. Режимные объекты, военные части, специальные склады, закрытые аэродромы, удаленные полигоны, секретные базы, постоянные учения и испытания, пуски и взрывы, тревоги и предупреждения, сотни и тысячи взлетающих, сверкающих и гаснущих ракет, спутников, баллонов и зондов – все, на что до сих пор почти не обращали внимания, – оказываются внезапно и ярко освещены из-за попыток государства разобраться с природой ААЯ/НЛО. Эта – ставшая очевидной – громоздкость отечественного ВПК, его невообразимая переразвитость и раздутость не может не поражать воображение граждан СССР: оказывается, куда бы ни был направлен «взгляд эпохи», он непременно упрется в ту или иную часть огромного военно-промышленного комплекса.
Последние иллюзии уходят; в сочетании с нехваткой продуктов и постоянными очередями в магазинах осознание потрясающих трат государства на ВПК рождает мысли о вопиющей неадекватности существующего положения вещей. Наблюдения за НЛО косвенно поддерживают повсеместное желание людей «жить, а не вооружаться», связанное и с консюмеризмом советского общества, и с серьезными проблемами СССР в Афганистане, и с новой риторикой горбачевского Политбюро. Колбаса волнует сильнее Спутника, а обывателям не нужен космос – им нужно что-то совсем другое, пусть тоже «невероятное».
Меридиан «Б» (имени В. В. Бродова)
Меридиан имени Василия Васильевича Бродова объединяет области «советского невероятного», так или иначе связанные с человеческим телом – с вопросами здорового образа жизни, способами достижения долголетия, профилактикой и лечением разнообразных заболеваний, поисками неочевидных панацей и т. д. Хорошо известно, что здоровое тело, хотя и принадлежит всегда конкретному индивиду, никогда не остается только его личным делом – оно, наоборот, является объектом постоянного государственного интереса и управления. Советский Союз не был здесь исключением; внимание, уделяемое государством вопросам медицины и физкультуры, хорошо заметно уже в тридцатые годы, когда создается система всеобщего здравоохранения, широко пропагандируется спортивный образ жизни («Работать, строить и не ныть! / Нам к новой жизни путь указан. / Атлетом можешь ты не быть, / но физкультурником – обязан»[356]), а физкультурные парады и введение норм ГТО все теснее увязывают проблематику здоровья с военными нуждами страны. Но, как указывает Дэвид Хоффманн, «несмотря на приверженность советского руководства социальной медицине и физическому воспитанию, уровень здравоохранения в Советском Союзе оставался не слишком высоким. <…> В отдаленных регионах <…> население было лишено даже самой базовой медицинской и гигиенической помощи»[357]. Сочетание пропаганды здоровья и усилий по улучшению здравоохранения с постоянной нехваткой возможностей для системного решения данного вопроса приводило, среди прочего, к тому, что в СССР регулярно появлялись энтузиасты, предлагавшие собственные методы борьбы с болезнями. После окончания Великой Отечественной войны без какой-либо медицинской помощи в стране оставались миллионы людей, готовых поэтому лечиться любыми «невероятными» способами; но и позже, в куда более благополучные эпохи оттепели, застоя и перестройки, практики оздоровления и самолечения никуда не исчезали; наоборот, они становились все популярнее – хотя причины их стремительно растущей популярности были уже совершенно другими.
Глава 4. Экзотические плоды советского экспансионизма
Принято считать, что одним из важнейших последствий политической оттепели, начавшейся в СССР после смерти Сталина, было стремительное расширение мира советского человека. И главным направлением такого расширения казался, разумеется, космос – пуск первого ИСЗ в 1957-м и полет Гагарина в 1961-м (многократно поднявшие престиж Советского Союза), всеобщие мечты о покорении других планет, о «яблонях на Марсе», о возможном контакте с внеземными цивилизациями. Но на самом деле советская космическая программа – с ее выраженной милитантностью и пафосом «покорения природы» – являлась скорее порождением (и продолжением) сталинизма[358]; новшеством же именно оттепели стало распространение импульсов советского экспансионизма в совсем иные области.
Прежде всего речь следует вести об интересе к другим странам.
Во внешней политике СССР оттепельной эпохи хватало эксцессов, и все же отказ от сталинского дискурса «осажденной крепости» (вместе с сопровождавшей его шпиономанией) и провозглашение «мирного сосуществования» с капитализмом постепенно вели к тому, что мир по ту сторону «железного занавеса» вызывал у советских граждан все меньше страха и все больше искреннего любопытства. В 1957 году Москва принимает VI Всемирный Фестиваль молодежи и студентов (с десятками тысяч иностранных гостей из Европы, Азии, Африки и Америки), в 1959-м – Американскую национальную выставку; тогда же Хрущёв едет с дружеским визитом в США. Впрочем, не только выставки и фестивали; новое «открытие планеты» проявляется и в массовом коллекционировании марок из экзотических стран, и в высочайшей популярности журнала «Вокруг света», и в ярких дискуссиях о существовании Атлантиды (материалы такой дискуссии, в которой участвовали химик Николай Жиров, географ Екатерина Хагемейстер, геолог Илья Фурман и писатель-фантаст Иван Ефремов, опубликовал в 1956 году журнал «Техника – молодежи»: «Как сказочный “сезам”, слово “Атлантида” растворяет все двери, раскрывает все тайны. Становится понятным единство всех древнейших культур человечества; объясняется происхождение культур египетской и эгейской, разрешается загадка пирамид; вскрывается тайна аналогий между культурами Старого и Нового Света. Атлантида необходима истории и потому должна быть открыта!»[359]), и в увлечении путешествиями Тура Хейердала, как раз исследующего тайны острова Пасхи[360].
Еще один горячо обсуждаемый регион – Гималайские горы.
Внимание к Гималаям приковано с 1953 года, когда людям (Эдмунду Хиллари и Тенцингу Норгею) впервые удается покорить высочайшую точку планеты, Эверест. С этого момента туда устремляется множество экспедиций, участники которых, решая спортивные задачи, увлекаются заодно поиском следов снежного человека, йети (известного с 1889 года).
Начавшийся на Западе, шум вокруг снежного человека довольно быстро добирается до СССР. В 1955 и 1957 годах в «Известиях Всесоюзного географического общества» выходят статьи геолога, члена-корреспондента АН СССР Сергея Обручева, посвященные наблюдениям за йети в Гималаях[361]. В 1957 году опубликован русский перевод популярной книги Тенцинга Норгея «Тигр снегов», где приведено много свидетельств о встречах людей с йети («Один из носильщиков за несколько дней до этого увидел его [йети] поблизости от того места, где мы обнаружили следы весной. По его словам, йети был ростом около полутора метров, покрыт густой коричневой шерстью и передвигался на задних лапах. Голова заострена кверху, широкие скулы, мощные челюсти, которые йети угрожающе оскалил, тараща глаза в упор на носильщика, словно собирался напасть на него. Потом йети вдруг зашипел, повернулся, убежал и больше не показывался»[362]), тогда же поэт Николай Заболоцкий сочиняет стихотворение «Снежный человек», соединяющее модную загадку с характерным «атомным неврозом» пятидесятых: «Говорят, что в Гималаях где-то, / Выше храмов и монастырей, / Он живет, неведомый для света, / Первобытный выкормыш зверей. / <…> В горные упрятан катакомбы, / Он и знать не знает, что под ним / Громоздятся атомные бомбы, / Верные хозяевам своим»[363].
Впрочем, самая широкая публика узнает о проблеме снежного человека только в январе 1958 года, когда «Комсомольская правда» и «Известия» сообщают о том, что ленинградский гидролог Александр Пронин увидел йети на территории СССР, в горах Памира.
На южном склоне долины, на расстоянии примерно 500 метров, по снежнику двигалось существо необычайного облика, напоминающее человеческую фигуру, но только сильно сутулое. На белом фоне было отчетливо видно, что ноги оно расставляет широко, а руки у него не длиннее, чем у обычного человека[364].
Почти одновременно с этим вопрос о поисках снежного человека на Памире начинает обсуждаться на уровне Академии Наук. Инициатором такого обсуждения является известный историк и философ Борис Поршнев, прославившийся работами о французском феодализме, а с начала пятидесятых занявшийся антропологией. Согласно Поршневу, наблюдения снежного человека в Гималаях и на Памире свидетельствуют о продолжающемся расширении мира – в том числе в биологии; здесь Поршнев солидаризуется со взглядами бельгийского зоолога Бернара Эйвельманса: «Замечательная книга Эйвельманса “По следам неизвестных животных”