– Они начертят с пьяных глаз! – не удивилась Желтякова.
Сироткина же, соседка Савичевой, заинтересовалась:
– А с чего это ты, Тань, взяла, что у тебя огород за ломаную осину заходил? Как это он заходил, если сама-то осина наша?
– Это когда она стала ваша?
– Всегда была!
Савичева хмыкнула и не стала спорить с женщиной неглубокого ума. Взяла купленные продукты и вышла.
– Видали? – засмеялась Сироткина.
– Не ссорились бы вы из-за пустяков, – сказала Клавдия-Анжела.
– Какие это пустяки? – возразила Сироткина. – Это земля!
А Желтякова, как бы размышляя, сказала:
– У «Поля чудес» целую машину штакетника сгрузили. Мало им забора каменного, еще и перед ним хотят чего-то нагородить...
Мало было председателю кооператива Лазареву забора каменного, пространство от забора до оврага он тоже решил благоустроить, клумбы там разбить, насадить цветов – и чтобы детям из «Поля чудес» не опасно было здесь находиться. Поэтому он и выписал машину штакетника и бруса для столбов, чтобы огородить эту территорию. Для этой цели подрядил двух мужиков из Анисовки, друзей Желтякова и Клюквина. Те самые, напомним, которые кладоискатели. Анатолий Желтяков всегда веселый, Роман Клюквин длинный, хмуроватый и рассудительный. Задачу Лазарев объяснил просто:
– Работать начинайте сейчас. Чем быстрей, тем лучше. Оплата, как договаривались, аккордом, то есть по факту. Есть вопросы?
– Аванс, – коротко сказал Клюквин.
– Пропьете же!
Желтяков и Клюквин пожали плечами и промолчали, не желая даже возражать столь несуразному и обидному предположению. Лазарев достал бумажник и отсчитал несколько купюр, после чего ушел.
– Значит, так, – сказал Клюквин, протягивая деньги Желтякову. – Беленькую возьмешь, пива бутылок шесть и чего-нибудь закусить.
Желтяков радостно взял деньги, сделал пару шагов, но вдруг остановился.
– А почему я? – спросил он. – Что это ты командуешь?
– Ну, я схожу, – не стал спорить Клюквин.
– Ты не донесешь, я тебя знаю!
– А ты донесешь? Прошлый раз три часа тебя ждал!
– А зачем ты тогда меня просишь? – удивился Желтяков.
– Да сдуру и прошу, – сознался Клюквин.
– Тогда вместе пошли! – предложил Желтяков.
– А штакетник не уволокут? – засомневался Клюквин.
– Не успеют! – уверенно сказал Желтяков. – Мы же через час вернемся. И к вечеру обгородим все!
И вот уже вечер. Виталий Ступин пришел с работы, умылся, сел за стол, накрытый Людмилой, но сел не один, а с бутылкой водки, которую тут же и открыл. Налил себе почти полный стакан и молча выпил.
Людмила, зная умеренное отношение мужа к выпивке, удивилась:
– Чего это ты вдруг?
Виталий не ответил. Закусил как следует и спросил:
– Дома сидишь, книжки читаешь?
Людмила почувствовала, что вопрос неспроста, но вида не подала, улыбнулась и подтвердила:
– Дома сижу, книжки читаю.
– Ничего не слышала?
– Ничего не слышала.
– А интересные вещи рассказывают! Будто ты за участкового уже замуж выходишь. А меня из дома выгнала. К родителям моим. Может, и правда выгнала, а я не знаю?
Людмила рассмеялась:
– Кто это такие глупости говорит?
Ступин налил второй стакан и ответил:
– Да то-то и оно, что все.
– Не много тебе будет? – обеспокоилась Людмила.
– Нормально, – заверил Виталий и выпил – как воду. – И тебе-то что, я для тебя фактически чужой человек! Сейчас вот поем на дорожку и, в самом деле, к родителям!
Людмила перестала улыбаться. Она не была бы женщиной, если бы не ждала этого разговора. Всякая жена от всякого мужа такого разговора ждет независимо от того, есть ли повод, нет ли его. Брак такая штука, что рано или поздно, а часто раньше, чем нужно, муж начинает сомневаться – один ли он существует для жены. Не смотрит ли она уже куда-то в сторону, не думает ли о ком. И любую жену это сомнение обижает, но она чем-то тайным в себе чувствует свою вину, даже когда ее нет. И, как правило, тут же переходит от защиты к нападению:
– То есть ты сразу в какую-то чепуху поверил?
– А почему нет? Все вы одинаковые! – сделал Виталий тот вывод, к которому для успокоения своей от природы нечистой совести приходят все мужчины.
– Кто это – вы? – спросила Людмила, заранее зная ответ.
– Бабы! – высокомерно уточнил Виталий.
– Я не баба, – напомнила Людмила.
– Неужели? Зато я пока мужик. И не позволю! – повысил голос Виталий. И ударил кулаком по столу.
Делал он это впервые в жизни, но получилось хорошо, крепко. Может, потому, что Виталий это с детства видел – и не раз. Вот и научился вприглядку. Помнил он также, что женщины в таких случаях пугаются, начинают голосить, причитать и тому подобное. Конечно, голосить и причитать Людмила не будет уже потому, что не умеет. Но испугаться должна. И Виталий осанисто глянул на Людмилу, готовый увидеть испуг. Но вместо этого увидел ее холодные и спокойные глаза. И испугался вдруг сам. И сказал почти жалобно:
– Люся... Ведь врут, да?
– Ждешь, что буду оправдываться? Не буду. Или ты мне веришь, или нет, – гордо сказала Людмила, искренне сама веря в этот момент, что она лгать не может и не умеет, легко забыв те многие моменты городской своей жизни, когда ей приходилось не только лгать, но и врать, хитрить, обманывать, лукавить, ловчить и фантазировать.
– А если не верю? – поставил вопрос Виталий.
– Убеждать не собираюсь!
– Так. Ясно. Ладно. Облегчу тебе задачу, сам уйду!
Виталий встал, взял с горделивой сиротливостью крошечный ломтик огурца: больше, дескать, ничего не надо в этом доме! И пошел к двери.
Людмила наконец догадалась испугаться:
– Виталя, ты чего?
Но было поздно.
– Молчи лучше! – приказал Виталий. – И спасибо за правду. Будь здорова!
– Будь здоров! – пожелал Клюквину Желтяков, поднимая очередной стакан.
– А не пора забор ставить? – огляделся Клюквин. – Темно уже.
Желтяков не согласился:
– На ночь глядя работать? Наставим кое-как! Я плохо работать не хочу. И не умею.
– И я не умею, – признался Клюквин. – Я уж если делаю, то чтобы все... Чтобы блестело! Чтобы тип-топ! Как по струнке!
– Это и беда наша! – сокрушенно поник головой Желтяков. – Другие делают как попало – и ничего, сойдет! А вот я, не поверишь, если что плохо сделаю, прямо душа болит!
– Именно! – воскликнул Клюквин. – Я тебе скажу, почему нам с тобой трудно живется. Знаешь почему?
– Почему? – захотел узнать Желтяков. Клюквин поднял стакан и торжественно произнес:
– Потому что у нас есть трудовая совесть!
И спасая свою трудовую совесть от плохой работы, друзья решили отложить ее на завтра.
Они ушли, и вскоре к горе штакетника подъехал на грузовом мотороллере Куропатов. Набросал, сколько уместилось в кузов, и уехал.
Тут же, будто ждал очереди, появился Юлюкин на «Москвиче», засунул, сколько влезло, в багажник, уехал.
Тут же появился Володька Стасов на сенопогруз– чике...
Потом Савичев на мотоцикле с коляской...
Потом Хали-Гали, который спешно запряг Сивого в телегу...
Было уже совсем темно, когда примчался Колька Клюев, пешим ходом, но с тележкой. Однако на земле валялась одна штакетина, да и то треснувшая. Колька поднял ее, повертел, хотел выкинуть, но вспомнил, что ему предстоит отчитываться перед женой Дашей, бросил дощечку в тележку и увез.
Несмотря на позднее время, по всей Анисовке слышались вжиканье пил и перестук молотков. Все спешили перегородить огороды и землю, пока соседи это не сделали по своему усмотрению.
Вот Савичев ведет с одного конца забор, а с другого торопится науськанный женой Сироткин. Они работают, не глядя друг на друга, не разговаривая. А если бы пригляделись, то поняли бы: заборы их при встрече могут не состыковаться.
Но окончательно стемнело, они притомились, посчитали, что сделали достаточно для обозначения территории, разошлись спать.
Липкина же не спит, она стоит у забора с двоюродным племянником Володькой Стасовым и учит его:
– Если рубить или пилить, она услышит. А ты подкопай помаленьку по всей длине, он весь и повалится. Будто сам. Посмотрим, кто ей будет его ставить!
Володька берет лопату, начинает трудиться. Но с той стороны вдруг слышатся какие-то звуки. Он выпрямляется, выглядывает, спрашивает:
– Кто тут?
– Я тут! – слышится голос Нюры. И одновременно что-то деревянное бьет Володьку по лбу.
– О, ё!.. – хватается Володька за голову.
...Липкина в своем доме прикладывает ко лбу Володьки металлическую ложку и советует:
– Ты вот что, иди к Вадику, пусть он тебе составит медицинское освидетельствование. Скажи, что я послала. Он любимый мой ученик, не откажет. И с этим документом к Кравцову, и подавай заявление!
– Еще чего! Заявление, что меня баба черенком стукнула?
– Ну, дело твое. А я ей утром все скажу!
Но утром Липкина ничего не сказала Нюре. Она даже почти приветливо с ней поздоровалась, пробормотав после этого:
– Ничего, зараза. Еще не вечер!
Тут она увидела Кравцова, возвращавшегося после купания.
– Здравствуйте, Павел Сергеевич!
– Здравствуйте, Мария Антоновна!
– Не зайдете на минутку?
– Зайду.
И Кравцов зашел к Липкиной. Нюра это, естественно, увидела. И это ей, естественно, не понравилось. А Липкина угощала Кравцова:
– Может, яишенку?
– Спасибо, завтракал.
– Ну и что? Мой вот покойник – он с утра сразу закусывал, потом уже завтракал, потом опять закусывал, потом обедал – и так до ночи. И тощий был, как грабля! Ну, чайку тогда? Не откажетесь?
– Спасибо, – не отказался Кравцов. – Если вы насчет забора, Мария Антоновна...
Липкина махнула рукой:
– Да какой забор?! Ты думаешь, он мне в самом деле нужен? Ты извини, что тыкаю, вы для меня младшенькие все. Будто ученики.