Взяв удочку, Кравцов поинтересовался:
– Ректификатом торгуешь?
– Что вы! – замахал руками хозяин. – Чистый медицинский спирт! От людей, кроме спасибо, сроду ничего не слышал! Илья Сергеевич Терепаев тоже претензий не имеет, – добавил он.
– Герой труда, значит, – сказал Кравцов без похвалы. – Ну, твое счастье, что я не здесь работаю. Я бы твое геройство оценил. По достоинству.
– Да есть кому оценить, не обижен! – скромничая, отказался хозяин.
– Ну-ну... Живи пока.
И ушел, оставив хозяина жить дальше.
Хозяин остался жить дальше, а наши герои вернулись в Анисовку. Хали-Гали вернулся с удочкой. Володька с твердым намерением заработать на домашний кинотеатр. Кравцов – с чувством исполненного долга. А Колька Клюев хоть и с пустыми руками, но зато к жене. Даша пыталась допросить его:
– Что там было-то, ты можешь сказать?
– Да ничего особенного, – отмахивался Колька.
– Темнишь ты! А чего джинсы не померяешь? Я посмотреть хочу.
– Я это... Тебе вообще-то купил.
– Зачем?
– Что значит зачем? Купил, и все...
Даша смотрела некоторое время на Кольку, потом взяла пакет, вынула джинсы, зашла с ними в спаленку, чтобы Кольке заранее не показывать, быстренько скинула халат и начала их надевать. Они лезли плохо, а к бедрам совсем застряли. Даша тянула, тянула – и натянула наконец. Но в поясе не сходятся на целую ладонь, вот беда! Даша чуть не заплакала. Не себя было жаль – Кольку, который огорчится. Даша схватила ножницы и смело разрезала джинсы сзади. Они тут же сошлись на поясе – и на бедрах стали выглядеть вполне красиво. Даша вышла показаться.
– Как влитые! – сказала она.
– В самом деле! – оценил Колька, улыбаясь. – Ты повернись, повернись.
– Еще чего! Что я тебе, стриптиз, что ли? Спасибо, Коленька!
И Даша вдруг по-девчоночьи завизжала, скакнула к Кольке, обняла его руками за голову, как матери обнимают в припадке страсти своих детей.
Хотя нет, Колька на дитя не был похож. Он сидел прямо, широко развернув костлявые плечи, и снисходительно улыбался улыбкой мужчины и главы семьи, который иногда позволяет другим подурачиться.
Если же вы хотите знать, что было потом с удочкой Хали-Гали и мечтой Володьки о телевизоре, то можем сказать сразу: через месяц Володька купил все-таки нормальный телевизор, но показывал он абсолютно так же, как старый, а хрипел еще хуже. Володька залез на крышу, покрутил антенну так и сяк, в результате оба стали показывать отлично, старый, пожалуй, даже и получше: как-то помягче, привычнее – Вячеслав Романович Стасов смотреть предпочитал именно его. К тому же закончились споры, что включать, когда одновременно идут кино и футбол.
А вот Хали-Гали на свою замечательную удочку ловить не смог. Неприятно почему-то стало ему на нее смотреть.
– Как гляну – мутит, будто с похмелья, – признался он Кравцову.
И подарил ее даром Мишке, сыну Василия Сурикова, и было у Мишки от этого счастье.
У всех было свое счастье ночью после этих событий, у всех, кроме Кравцова, который лежал и думал о своей жене Людмиле и об утренней встрече со Стасовым, рассказавшем ему о переплытии Кублакова на тот берег, о странном выстреле и прочих несуразностях, которые все настойчивее выстраивались в ЗАГАДОЧНУЮ ЦЕПЬ ЗАТЯНУВШЕГОСЯ РАССЛЕДОВАНИЯ ОБСТОЯТЕЛЬСТВ ГИБЕЛИ КУБЛАКОВА.
Глава 10Пожар
Мастерские сгорели ночью.
А накануне утром Шаров-старший, приехав туда на своем вороненом джипе, ругал за нерасторопность Савичева, Микишина и Виталия Ступина, их начальника.
– Работнички! – кричал он. – Винзавод стоит фактически, шестеренки сделали для транспортера?
– Еще вчера сделали, Лев Ильич, – ответил Ви– талий.
– А какого черта они тут у вас, а не на заводе?
Виталий не стал валить вину на подчиненных. Он только глянул на Савичева, и тот сразу понял. И пошел заводить старый грузовик, в кузове которого лежали починенные шестеренки.
Грузовик заводился плохо, натужно и жалобно жужжа холостыми оборотами; перекрывая эти звуки, Льву Ильичу пришлось кричать еще громче:
– Чем тут занимаетесь, вообще непонятно! Микишин, ты сколько с трактором возишься?
Микишин не стал отвечать на пустой вопрос, спросил сам:
– А как ремонтировать? Запчастей не хватает, станков половина не работает.
– Куда, интересно, все запчасти подевались? Почему станки не работают? Ступин, ты тут главный инженер или кто?
Виталий не только не отрицал, но еще и добавил:
– Инженер, и токарь, и слесарь, и сварщик, и все остальное. За одну зарплату.
– Не нравится? – догадался Лев Ильич. – Увольняйся тогда!
Виталий был в принципиальном настроении. Да еще ссора с женой, уход к родителям. Можно понять человека.
– И уволюсь! – заявил он. – И не надо на меня орать!
Лев Ильич опешил, но тут же нашел достойный ответ:
– Пацан, сопляк, недоносок! Пузыри он тут будет раздувать! Да уедешь ты или нет? – закричал он в сторону Савичева.
Это словно помогло: грузовик наконец завелся и тронулся с места.
Шаров же продолжал исполнять долг начальника и хозяина.
– Вместо того чтобы порядок навести, он пререкается тут! А вот я ревизию официальную устрою, выясним, куда все подевалось!
Виталий побледнел:
– Вы что хотите сказать?
– Я ничего не хочу сказать! Факты сами за себя скажут! – Лев Ильич этими словами хотел обозначить объективность претензий.
А Савичев выезжал в ворота. А в воротах стоял джип Шарова-старшего. Проехать можно, но впритирку. Савичев высунулся из кабины, чтобы попросить Льва Ильича отъехать, но, увидев, что тот слишком занят руководством, не решился отвлечь его. Он начал осторожно рулить, выезжая. И вот уже почти удалось, но тут заднее колесо попало в яму, кузов перекосило, и борт грузовика каким-то своим выступом со скрежетом прочертил черный и гладкий бок джипа. Савичев остановился, грузовик сразу же заглох.
Лев Ильич бросился к любимой машине, осмотрел глубокую царапину.
– Ну, так! – сказал он. – Ну, спасибо! Когда зарплата у нас?
Савичев такие вещи помнил хорошо.
– В пятницу.
– Не будет у тебя в пятницу зарплаты, понял? Вычитаю на ремонт!
– Не много? – засомневался Савичев.
– В самый раз! Четыре года езжу, и ничего! И на2 тебе, в родном селе...
– Уж и родное... – негромко высказался Микишин. Шаров-старший чутко услышал:
– Чего ты бурчишь там? Хочешь сказать, я приезжий? А вы хоть и местные, а хуже врагов! Разворовали все начисто! Работать разучились! С тебя, Микишин, тоже ползарплаты вычту за волокиту! Короче, так. Оставляю машину здесь. И чтобы завтра все было сделано! Вмятину выправить, царапину закрасить! Или увольняю всех к чертовой матери!
Распорядившись таким образом, он энергично удалился.
Осмотрев машину, Микишин рассудил:
– Жестянку можно подстучать...
– А покраска? – безнадежно спросил Ступин.
– Было у меня там кое-что... Если попробовать смешать...
И Микишин с Савичевым взялись за работу, при этом переговариваясь сухо и только по делу; это легко понять, если вспомнить, что недавно Ольга Савичева ушла со свадьбы от жениха, Андрея Микишина. Несостоявшиеся сватья после этого общались через силу.
А Виталий, оскорбленный и обиженный, продолжил сваривать какие-то железки, неприязненно думая о Шарове-старшем и заодно о своей жене Людмиле.
Его жена Людмила в этот момент собирала вещи, чтобы уехать в Сарайск – то ли погостить, то ли навсегда.
И вот все готово, но она медлит, думает.
И вот вышла из дома, однако без вещей.
Огородами и вдоль глухих заборов она пробралась к дому Кравцова. Кажется, никто этого не заметил, хотя ручаться не можем.
Кравцов недавно соорудил турник из двух столбов и обрезка трубы и теперь осваивал его. Цезарь лежал рядом, в тени старой, густой яблони.
Не поздоровавшись, Людмила спросила Кравцова:
– Скажи, пожалуйста, тебе очень важно жить здесь?
Кравцов спрыгнул. Начал старательно отряхивать руки, испачкавшиеся о ржавую трубу. Пока он занимается этим и думает, что сказать, ответим на возможный вопрос: почему Людмила обратилась к участковому на «ты». Раньше этого не замечалось. Да, но кем не замечалось? Нами не замечалось, то есть теми, кто читает эту книгу. Однако хоть книга и описывает жизнь Анисовки, но ведь есть же в Анисовке и своя жизнь помимо книги! Мы ведь не следим за каждым человеком каждый час и каждую минуту, поэтому кое-что как бы пропускается, а оно есть. К примеру, есть отношение Вадика к Нине. Правда, у Нины к Вадику нет отношения. Или, если опять про любовь, есть намерения Володьки насчет Клавдии-Анжелы. Одновременно замечено, что Мурзин очень часто стал заходить к продавщице, не всегда при этом выходя с продуктами или бутылкой, а это, согласитесь, подозрительно. Кроме того, люди еще просто живут и работают, разговаривают на разные темы, завтракают, обедают и ужинают, справляют дни рождения, все это очень интересно, но описать это нет возможности.
Так и получилось, что мы проглядели момент, когда Кравцов и Людмила перешли на другой стиль общения, более приятельский. Гарантируем одно: переход был только на словах и в душе. Ничего того, что люди считают аморальным, между ними не было.
Кравцов подумал и спросил:
– Хочешь, чтобы я уехал?
Людмила решительно сказала:
– Хочу, чтобы ко мне вернулся муж. А пока ты здесь, он не вернется! Неужели не понятно?
Кравцов опять затруднился с ответом. Зато Цезарь, если бы мог говорить, заметил бы Людмиле: странно, женщина, себя ведете! Если вы хотите, чтобы к вам вернулся муж, вы мужу и должны об этом говорить, а не Павлу Сергеевичу!
– Смешно, – грустно сказал Кравцов. – Раньше я каждый день собирался уехать...
Людмиле тоже было грустно, но она преодолела себя:
– Ты пойми. Допустим, я сумею ему объяснить, что ничего не было и не будет. Но он тут вырос, он знает, что все остальные будут думать: было и есть. Слишком тут все тесно, понимаешь? Мы с тобой просто встретились на улице, просто поздоровались – и тут же сочинят неизвестно что. Я и сейчас боюсь – вдруг увидят? Увидят, скажут ему – и тогда он точно не вернется!