К реке, где Корытников поставил машину, стекался народ. Под вечер тут собралась целая толпа. Принесли какие-то чашки, тарелки, полотенца, прялки, Клюквин приволок водолазный шлем, который неизвестно как у него оказался, а еще более неизвестно, почему он до сих пор не сдал его в цветной лом. Но Корытникову почти ничего не глянулось. Сначала он отказывал каждому по отдельности, а потом вскочил на пригорок и закричал:
– Все! Все, граждане колхозники! Прием окончен! Завтра еще пройдусь и сам посмотрю, у кого что есть. Иконок мало принесли – и новые почти все. Я же не церковь оформлять собираюсь, мне для музея! Чем старее, тем лучше! Уберите свои тряпки, гражданка, я не барахольщик! – отпугнул он слишком напиравшую женщину.
И увидел приближающегося милиционера.
Увидели и анисовцы и стали расходиться.
Милиционер подошел. Подобных сельских служителей закона Корытников повидал немало. Этот – типичный. Фуражечка на затылке, глаза несвежие с вечного похмелья, общее выражение лица – туповато-служебное.
– Добрый вечер, – приложил Кравцов руку к козырьку.
– Добрый, – согласился Корытников. – Где-то я тебя видел, командир?
– Заходил ты ко мне. Бутылку предлагал.
– Точно! Я тебя за тракториста какого-то принял, ты уж извини. Но бутылка в силе, хоть сейчас.
– Успеется. Ты это самое... Что это за торговля тут? Не положено!
Корытников достал документы:
– Очень даже положено. Я от музея, у меня и удостоверение есть, и вообще все необходимые бумаги.
– Да не надо мне твоих бумаг! – отмахнулся Кравцов. – Так не делают! Приехал, встал тут, открыл лавочку! – Кравцов обошел машину, постучал по багажнику. – Ну что, акт составлять будем?
– Какой?
– Ну, к примеру, акт на это самое... Незаконное приобретение этих самых... – коряво размышлял вслух Кравцов.
– Какое же незаконное? – улыбнулся Корытников, понимая, к чему клонит милиционер. – У меня – вот, и удостоверение, и разрешение есть от музея, и письмо от областного министерства культуры.
– Опять ты мне бумажки суешь! – сварливо сказал Кравцов. – Я тебя спрашиваю нормальным русским языком: будем акт составлять или нет? Квитанций ты не даешь, чеков у тебя нет, весов нет, ничего нет!
– Каких весов? Что я буду взвешивать? Ты не загоняйся, лейтенант!
Кравцов осерчал:
– Ну ты, алё! Ты поаккуратней выражайся, елы-палы! Я при исполнении! Не загоняйся! Ты сейчас так загонишься у меня, что уйдешь пешком без штанов и без машины, понял? Я тебя спрашиваю последний раз: будем акт составлять или нет?
Корытников убрал бумаги и понял, что вопрос решать придется традиционно:
– А может, штраф?
– Ну, не знаю... – замялся Кравцов. – Я этого не говорил.
– Понимаю!
Корытников достал деньги и положил на багажник, чтобы милиционер ясно увидел, сколько там.
– Ну ты чё, ты чё? Ты не это... – огляделся Кравцов. Корытников добавил.
– Не, не пойдет, ты чё? – бубнил Кравцов. Корытников еще добавил.
Кравцов, приподняв фуражку, чесал пальцами голову.
– Неужели мало? – возмутился Корытников. – Старшой, я по совести скажу: больше никому не платил!
– Ты убери пока, – сказал Кравцов. – Уезжаешь-то когда?
– Завтра. В машине переночую.
– Вот завтра и договорим. И не советую раньше уезжать. Номера твои я списал, остальные данные тоже известны. Будь здоров!
Он ушел, и тут же из кустов выскочил Володька Стасов со стопкой икон.
– Принимаем?
Корытников забраковал все, кроме одной.
– За эту рублей пятьдесят дать могу.
– Сто хотя бы!
– Пятьдесят – или совсем не беру, – сухо сказал Корытников.
– Ладно, давай!
Но тут, запыхавшись, прибежала мать Володьки, Надежда Стасова.
– А ну, не тронь! – закричала она и вырвала из рук Корытникова икону. И повернулась к Володьке: – Ты что же это делаешь, а? Ты что удумал, стервец! Из дома иконы тащит продавать! Паразит! – И Надежда замахнулась на сына иконой, чтобы съездить дурня по голове, но опомнилась и прижала ее к груди:
– Господи! Грех-то какой!.. А вы уезжайте отсюда!
– Обязательно! – пообещал Корытников.
Он пообещал и не уехал. У него важные дела остались. Из купленных икон он выбрал одну, сунул ее в портфель и пошел к дому Квашиной.
А Кравцов был в медпункте у Вадика и слушал его доклад.
– Тут вот даже рисунки тарелок есть, – показывал Вадик толстую книгу. – Оказывается, были просто произведения искусства. – Он прочитал. – «Особенно ценится агитационный фарфор, в частности, тарелки с лозунгами работы Чехонина, Адамовича, Щекочихиной, Вильде и других». А про иконы меньше информации. Про эту, как вы говорите?
– «О тебе радуется».
– Совсем ничего не нашел. К Интернету у нас нет подключения, вот беда! Современный криминалист без Интернета – как без рук. Это же универсальный справочник!
А Корытников огорчал Квашину новыми нехорошими известиями:
– Звонил сейчас в областной собес, бабушка, прямо ошарашили меня! Вот ты говоришь: все к похоронам приготовила. А скоро новый закон введут: каждый должен заранее себе место на кладбище купить. Или родственники. У тебя родственники есть?
– Нету никого.
– Значит, придется самой покупать. Хватит денежек-то?
– А сколько надо?
– Да тысяч пятнадцать. Поэтому продай все-таки иконку. А то похоронят под забором, извини, пожалуйста.
– Пятнадцать, говоришь? Столько у меня нет, – пригорюнилась Квашина.
– Ну, вот!
– Ничего, прикоплю – будут.
– Когда это ты прикопишь? А вдруг раньше помрешь?
– Не помру.
Корытников заглянул в темные глаза старухи:
– Это как? Ты сама, что ли, решаешь?
– Сама не сама, а все-таки... Потерпеть придется...
– Ну, ладно. Я добром хотел... Попить ничего не найдется?
– Козье молоко будешь?
– Буду.
Квашина вышла за молоком, а Корытников достал из портфеля икону. Она была другая, но зато размер – почти такой же. Слепая старуха не заметит. И ей-то какая разница? Она же Богу молится, а не иконам.
С этими благочестивыми мыслями Корытников заменил ею икону «О тебе радуется», сунул реликвию в портфель. Выпил с благодарностью козьего молока и пошел к машине – ночевать. Он бы прямо сейчас уехал, но не мог упустить возможности еще раз поговорить с Ниной, увидеть ее.
Утром он говорил с Ниной и видел ее, стоя у забора Стасовых.
– Слушай меня внимательно, Нина, Ниночка, Ниневия! Сугубо деловое предложение! Ты хочешь известности? Чтобы в журналах фотографии печатали, чтобы по телевизору показывали? Чтобы в тебя влюблялись все подряд? Хочешь? Только честно?
– Мне всех не надо.
– Хорошо, будут влюбляться те, кого надо. Хочешь или нет?
Нина задумалась. Корытников понял это как сог– ласие.
– Надо совершить поступок! Судьба любит решительных и смелых! Мы едем с тобой в город. Я снимаю тебе квартиру. Причем никаких посягательств с моей стороны, клянусь! Я обещаю, ты будешь зарабатывать не меньше двух тысяч долларов в месяц! Ты понимаешь, сколько это? И это только начало, а потом даже вообразить трудно! Поверь мне, я специалист, я из золушек королев делал, а уж из принцессы, извини, сам бог велел!
Нина все медлила. Не потому, что сомневалась. Просто ей предстояло сказать неприятную вещь человеку, а это всегда нелегко.
И вот, подняв свои печальные глаза, она виновато сказала:
– Я вам не верю.
– Это почему?
– Потому, что вы обманываете.
– Я?! Клянусь! Отдельная квартира – обещаю! Не две, а три тысячи в месяц – гарантирую!
– Да нет, это, может, и правда.
– А что неправда? Фотографии на обложках? Будут!
– И это правда. Все остальное неправда.
– А что еще остальное-то? Я больше ни про что не говорил!
– Говорить не говорили, но вы же понимаете, что я имею в виду.
И Корытников, конечно, понял. Но как об этом деревенская девочка догадалась? И он продолжал ее уговаривать.
Он продолжал ее уговаривать, а Кравцов с утра зашел к Квашиной. Спросил, не купил ли что Корытников.
– А кто бы ему продал? Уговаривал меня, сатана!
– Как вы его! – не позавидовал Корытникову Кравцов.
– Сатана и есть. Голос закрадчивый такой, в душу так и лезет. Прямо как у тебя, – неожиданно сказала Квашина. Без осуждения, а просто – сравнила.
Кравцов, осматривавший иконы, обернулся.
– У меня такой голос?
– Ну, не всегда. Иной раз нормальный. А иной раз – ну, чую, полез в душу, полез!
– Это я-то?
– Ты-то.
– И сейчас лезу?
– Сейчас вроде нет.
Кравцов невесело усмехнулся и вдруг пригляделся: возле одной из икон какая-то светлая полоска. И выше иконы – тоже полоска.
– Вы тут ничего не переставляли? – спросил он Квашину.
– Это еще зачем? Лет двадцать так стоят.
– Ясно...
Он выбежал из дома. Огляделся. Ага, машина Корытникова тут еще. И сам он стоит у дома Стасовых. Это хорошо.
Корытников в этот момент горячился:
– Нет, это просто с ума сойти! Ты ведь даже не представляешь, от какой судьбы отказываешься!
– Я не от судьбы, я от вас, – тихо сказала Нина.
– Чего такое? Ты, значит, так все поняла?
– Именно так.
– Напрасно! Я в этом смысле абсолютно бескорыстный человек! Жалко просто: такая красота – и никто не видит!
– Почему никто? Что тут, людей, что ли, нет?
– А разве есть?
Тут Корытников увидел приближающегося милиционера и спросил ехидно:
– Это, что ли, люди?
И пошел навстречу Кравцову.
И сунул уже руку в карман, чтобы достать бумажник, но Кравцов его опередил. Причем вид у него был какой-то странный. И фуражечка не на затылке, и глаза свежие, и общее выражение лица отнюдь не туповато-служебное. Просто совсем другой человек.
– Здравствуйте! Я вас не обидел вчера, случайно? – спросил Кравцов крайне вежливо. – Скверная привычка видеть в намерениях человека криминал. Издержки профессии, смотришь на каждого, так сказать, с уголовно-процессуальной точки зрения. Нонсенс, он же парадокс! А вы ведь всего лишь коллекционер, как я понял?