редусмотрительно исчезли за забором. Из КПП вышел солдат в парадной форме и принялся отодвигать ворота. Ворота двигались туго, поэтому солдат, раскрасневшись от напряжения, с большим трудом отодвинул их в сторону.
— Шагом марш! — скомандовал Николаев, и вскоре все оказались по другую сторону забора.
Тищенко с неподдельным интересом принялся осматривать место, где ему предстояло жить ближайшие полгода. Прямо за КПП располагалось современное двухэтажное белое здание, напоминающее своими очертаниями кинотеатр. Левее возвышалось ещё одно — массивное, выложенное из красного кирпича и увенчанное треугольной крышей, всем своим видом напоминающее то ли тюрьму, то ли сумасшедший дом. В любом случае положительных эмоций оно не вызывало. Справа виднелось ещё несколько домов, а в самом конце асфальтированной дороги, по которой шёл строй, можно было различить серую ленту забора.
— Вот это — наш клуб, здесь фильмы показывают, — Николаев протянул руку в сторону «кинотеатра», а за ним, красная — казарма. В ней вы будете жить.
Перед клубом, усиленно размахивая мётлами, подметали какие-то солдаты.
Обогнув казарму, призывники увидели следующую картину: небольшие коробки солдат (человек по двадцать), напоминающие римские легионы, бежали по периметру большого квадрата, занимавшего всё пространство справа от казармы. В центре квадрата была большая асфальтированная площадка с белой разметкой, трибуной и длинными газонами по бокам. «Плац», — сообразил Игорь. Дорожки вокруг плаца содрогались от топота сапог. Левая дорожка проходила через аллею, окружённую огромными, старыми липами, сомкнувшимися своими верхушками. Солдаты были по пояс голые — кроме штанов и сапог на них ничего не было. Утро было сырым и холодным, поэтому многие приехавшие поёжились, глядя на бегущих. Те вскоре закончили бегать, и перешли к занятиям в спортгородке, располагавшемся прямо перед казармой. Подтягивания получались далеко не у всех, и многих сержанты подбадривали криками (сержантов показал Сапожнев и пояснил, что это зарядка). Дальше смотреть было некогда, потому что Николаев приказал всем входить в казарму, но потом раздумал и спросил:
— Продукты остались?
— Остались. Девать некуда!
— Если остались, можно доесть. Видите скамейки на стадионе? Располагайтесь там и доедайте всё, что есть. Всё равно ничего нельзя оставлять, а покормят вас только в обед.
Новобранцы дружно отправились к скамейкам, где расположились плотными кружками и принялись поглощать остатки провизии. «Остатков» могло хватить ещё на несколько суток, поэтому ели то, что вкуснее. Кто-то спросил у Николаева:
— Товарищ капитан, нам консервы нечем открыть — может, у вас нож есть?
Тищенко знал, что ножи есть у многих, но все их припрятали, опасаясь, что могут отобрать.
Николаев на секунду задумался, а потом сказал Сапожневу:
— Сходи в казарму, возьми дневального. Хотя… Не надо — я сам схожу. Мне ещё Котова надо увидеть.
Некоторое время спустя на стадион пришёл небольшой, коренастый солдат. Монголоидный тип лица выдавал в нём жителя Средней Азии. Увидев солдата, Сапожнев улыбнулся и спросил:
— Что, Мухсинов — опять в наряде?
— Опят.
— Ну, раз «опят», то давай нож — консервы будем «открыват», колбасу «резат». А что — знаете, зачем солдату штык-нож? — последнее Сапожнев адресовал новобранцам.
Послышался чей-то несмелый ответ:
— Оружие такое… Проволоку ещё кусать можно…
— Про-о-во-ло-ку! — передразнил Сапожнев. — Колбасу резать и консервы вскрывать, а не проволоку!
Наконец, консервы вскрыли, и все вновь принялись за еду. Сапожнев посмотрел на солдата, подмигнул призывникам и спросил:
— Мухсинов, где твой нож?
Тот лишь улыбнулся в ответ.
— Солдат, а чего ты улыбаешься? Ты ведь в наряде стоишь, на посту, а своё оружие отдал неизвестно кому!
— Как кому?! Вон — колбаса им рэжут!
Несколько новобранцев засмеялись. Сапожнев, довольный своей шуткой, проявил милость:
Ладно, раз «колбаса рэжут», простительно. Бери колбасу, Мухсинов, а то всю съедят!
Мухсинов не заставил себя долго ждать, и подключился к новобранцам. Есть уже никто не хотел, а продуктов было всё ещё много.
— Поели? — спросил Сапожнев.
— Поели.
— Раз поели, бросайте всё оставшееся в урны, а вы двое (указав на ближайших к нему новобранцев) утрамбуйте ногами, чтобы всё влезло.
Вскоре остатки пищи были утрамбованы в две большие урны.
— Мухсинов!
— Я.
— Сходи, выброси на «наташу».
Мухсинов взял урны и, сгибаясь под их тяжестью, без всякого энтузиазма пошёл по липовой аллее.
Из казармы вышел Николаев:
— Сапожнев!
— Я.
— Веди людей в ленкомнату первой роты.
— Есть. Стройся! В казарму шагом марш!
Недружный строй направился к красной трёхэтажке.
Вошли в здание. Внутри казармы был коридор с несколькими выходящими в него комнатами и одна большая, напоминающая своими размерами спортзал, разделённый на несколько сообщающихся друг с другом отсеков, сплошь уставленных железными койками, заправленными одинаковыми тёмно-синими одеялами. Прямо против двери стояла тумбочка с телефоном. У тумбочки стоял солдат с точно таким же, как и у Мухсинова, штык-ножом на поясном ремне. При входе Сапожнева солдат встал по стойке «смирно» и отдал честь. Сапожнев ответил тем же. Солдат нервно поморгал и вдруг истошно завопил:
— Дежурный по роте, на выход!
Из какой-то боковой двери высунулся заспанный младший сержант с красной повязкой на рукаве и спросил у Сапожнева:
— Что, духов привёз?
— Привёз.
— Откуда?
— Из Витебска. Только что приехали.
— Так это ж твои зёмы, да?
Сапожнев кивнул.
Отворилась ещё одна дверь, оттуда выглянул Николаев и предложил всем войти в комнату. На двери была прикреплена табличка с надписью «ленкомната». Все вошли и по приказу капитана расселись.
Тищенко осмотрелся по сторонам. Комната напоминала многочисленные школьные «пионерские» с их обязательными атрибутами: портретом Ленина, стендом с изображением комсомольских орденов и прочей тому подобной наглядной агитацией. Не хватало только горнов и барабанов. В ленкомнате тремя рядами стояли столы, напоминавшие институтские, только значительно хуже сохранившиеся.
Подождав, пока все уселись по два, Николаев вышел вперёд и сообщил:
— Сейчас посидите здесь, а потом вам форму на складе в парке выдадут. А пока у вас есть немного времени, можете написать письмо домой, а то потом некогда будет — служба пойдёт.
Последнее замечание Тищенко не понравилось. Достав тетрадь, Игорь принялся за письмо.
«Здравствуйте, мама, папа и Славик!»
Немного подумав, переписал традиционно.
«Здравствуйте, папа, мама и Славик!
Пишу вам из Минска. Я попал в учебку связи в/ч 52920. Она находится на улице Маяковского. Здесь я буду связистом, кем точно — ещё не знаю. Адрес у нас такой: 220007, г. Минск, в/ч 52920. Тут надо ещё букву писать (смотря в какой роте), но я её не знаю, поэтому потом вам напишу. Часть находится прямо в городе, недалеко от железнодорожного вокзала. После обеда нам должны выдать военную форму, а может, и до обеда выдадут. Так что я пока в гражданке сижу. Как там дома дела? Как Цецеш? Нет ли писем от Сергея? Вы мне потом, когда я точный адрес узнаю, перешлите. Продукты я наполовину съел, а наполовину утром выбросил. Вроде бы писать больше не о чем. До свидания.
Закончив письмо, Игорь еще долго мучился бездельем, и лишь через пару часов всех построили возле казармы, и повели в парк. Сейчас Тищенко даже предположить не мог, что всего через несколько дней столь тягостное безделье станет таким желанным. Парк представлялся Игорю какой-нибудь зеленой лужайкой, где среди деревьев установлены спортивные снаряды. Но парк, напротив, оказался почти без растительности. Парк был отделен от остальной территории бетонным забором и имел точно такой же, как и при входе в часть, одноэтажный домик КПП.
— Стой! — скомандовал Николаев, — Первая колонна справа — марш, вторая, третья…
Тищенко вошел вместе с четвертой. Внутри вся территория парка была застроена разветвленной системой гаражей. Свободные от построек места были, в основном, заасфальтированы, но иногда попадались и клочки зелени. Ворота одного из гаражей были настежь открыты. У ворот уже стояла группа каких-то призывников и два прапорщика. Один из них спросил у Николаева:
— Это все?
— Все.
— Начинать?
— Начинайте, — кивнул капитан.
Всем приказали выстроиться в две шеренги. В центр перед строем вышел Николаев и объявил:
— Сейчас я буду называть размеры одежды. Чей размер назову — выходите вперед и по одному подходите к складу. Всем понятно?
— Всем, — послышались негромкие возгласы.
— Раз понятно, слушайте внимательно: пятьдесят восьмой!
— Вышли несколько человек.
— И еще. Если кто хочет отослать вещи домой — подходите и давайте адреса мне, часть отошлет посылки.
— Сейчас, отсылать будем. Да кому ваше рванье нужно? — проворчал один из прапорщиков в сторону призывников.
— Так как, будем отсылать вещи, а вернее — ветошь? — спросил капитан.
Строй ответил хохотом.
Честно говоря, Тищенко немного жалел свои свитер и вельветки, но смех заставил его отбросить последние частнособственнические колебания. Куда больше его занимала иная проблема — вопрос о размере одежды. Тищенко, как и многие его сверстники, сам почти никогда одежды не покупал. Этим, как правило, занималась мать. В силу этого Игорь имел весьма отдаленное представление о номерах размеров. Николаев называл четные цифры. «Значит, мой или сорок четвертый, или сорок шестой», — подумал Игорь. Тищенко решил дождаться, пока начнут выдавать сорок шестой и посмотреть, много ли призывников останется в строю.
— Сорок шестой, — объявил Николаев.