— Мне еще нужно в госпиталь.
— Но у вас уже заканчивается увольнение?
— Мне врач-подполковник сказал, что специально задержит меня до прихода врача, а затем отметит это в увольнительной.
— Интересно, кто это вам вообще увольнение в понедельник дал?
— Я ведь не гулять его получил, а по делу — мне в госпиталь надо было, — Игорю начала не нравиться излишняя напористость капитана.
— Зачем же вы здесь находитесь, если вас в госпиталь послали? — не отставал начальник патруля.
— У меня еще есть время. Хотелось город посмотреть — я впервые по Минску гуляю, — пояснил Игорь.
— Вам нужно не болтаться по городу, а сидеть и ждать в госпитале! После нашего разговора отправляйтесь туда без всякого промедления!
— Есть, — хмуро ответил Игорь, подумав, что, в сущности, «болтание по городу» является его личным правом, хотя бы уже потому, что у него есть увольнительная, которая в любом случае действует еще полтора часа.
Но капитан, похоже, думал иначе и начал придирчиво разглядывать Игоря со всех сторон.
— А что у тебя в пакете?
— Конфеты… Сладости разные…, — Игорь смущенно раскрыл пакет.
— А зачем столько? — спросил капитан, заглянув внутрь.
— Товарищей угостить…
— А почему это у вас пуговицы на кителе стертые?
Тищенко покосился взглядом на свою грудь и увидел, что две верхние пуговицы и в самом деле основательно стерлись — звезды с серпом и молотом были едва различимы.
— Когда была присяга, мы много ходили с автоматами, тренировались… Вот они и стерлись, наверное, — попытался пояснить Тищенко.
— Когда у вас была присяга?
— Одиннадцатого августа.
— А сейчас какое число?
— Кажется, второе сентября…, — не совсем уверенно ответил курсант.
— То есть прошло уже больше, чем полмесяца. За своим внешним видом надо следить, тем более, если уж вы собрались в центр города. Пуговицы надо было перешить. Покажите свой военный билет!
За все это время два рядовых члена патруля не проронили ни слова, молча наблюдая за происходящим. Кроме слабого любопытства их глаза не выражали абсолютно никаких эмоций. «Черт, неужели он хочет меня записать? Тогда я пропал! Тогда письмо пришлют на часть раньше, чем я в госпиталь уеду!» — подумал Тищенко и обреченно подал военный билет начальнику патруля. Полистав документ, капитан переписал данные Игоря в свой блокнот и вернул военный билет курсанту:
— Следуйте в госпиталь и не болтайтесь по городу!
— Есть, — ответил Игорь и хмуро побрел вперед.
Обернувшись, курсант увидел, что патруль вошел в кинотеатр. Хорошее настроение улетучилось, и Игорь с мрачными мыслями подъехал к зданию военной поликлиники.
Госпиталь занял не более чем полтора часа. На обратной стороне увольнительной записки было отмечено, что «курсант Тищенко до 17.00 находился в ОВГ на приеме врача» и Игорь отправился в обратный путь. Отметка на обратной стороне была плоха тем, что уже было почти четверть шестого, и все это время Игорь как бы находился между небом и землей — у него на руках не было документа, разрешающего находиться в городе. Срок действия увольнительной истек уже два часа назад, а врач продлил ее лишь до семнадцати ноль ноль, не подумав о дороге. Именно поэтому Игорь решил больше ни искушать судьбу возможностью новой встречи с патрулем и поехал прямо в часть.
Пятерку пришлось ждать слишком долго, и Игорь уже стал волноваться, что ему попадет ещё и в части, даже не смотря на запись врача. Ему казалось, что дежурный по части обязательно спросит у него при возвращении: «Что ж это ты, боец, так долго от госпиталя добирался? Наверное, пиво где-нибудь пил?» «А потом Гришневичу сообщит и тот-то уж обязательно припомнит мне это увольнение», — подумал Игорь, напряженно вглядываясь в ту сторону, откуда должен был появиться троллейбус. Наконец подошла «пятерка». Но она была так переполнена. Что Игорь в первый момент подумал, что не сможет пробиться через сплошной «частокол» ног, спин и голов. Но вот среди «частокола» появилось какое-то движение, и из троллейбуса с огромным трудом вылез мужчина в светло бежевом плаще с дипломатом в руках. Уже на улице дипломат раскрылся, и его содержимое высыпалось прямо под колеса троллейбуса. Мужчина растерянно улыбнулся и принялся собирать моментально измазавшиеся дорожной грязью книги. Игорь хотел, было, помочь ему, но тут увидел, что в образовавшуюся полость внутри троллейбуса пытается влезть тучная женщина лет сорока или сорока пяти. «Ну, уж нет — я в часть опаздываю!» — раззадорил себя Тищенко и втиснулся в салон перед самым носом «конкурента», едва не обронив фуражку. «Конкурент» вначале растерянно раскрыла рот, а затем окатила Игоря истошным воплем возмущения, идущим, казалось, из самых глубин огромного, толстого чрева:
— Вот, паршивец, какой — чуть с ног не сбил! И как таких воспитывают в этой армии — ни стыда, ни совести нету?!
Для большей убедительности возмущенная женщина довольно ощутимо огрела Игоря кулаком по спине.
— Да что вы орете — все равно не влезли бы?! Я и то еле влез, а вы меня в три раза толще! — раздраженно ответил Игорь.
— Вот сопляк, еще и огрызается! Да ты глистов своих выведи — тоже таким станешь! — «напутствовала» женщина.
На ее последнее замечание салон буквально взорвался от хохота.
— Что же ты, солдат, женщину обижаешь?! — то ли в шутку, то ли всерьез спросил бородач, стоящий рядом с Игорем.
— Мне в часть надо — у меня увольнительная кончается! Если позже приеду — попадет! — ответил смутившийся курсант.
— Все равно так нельзя…
— Да она сама кого хочешь обидит! Чего к солдату пристали — он ведь ее не трогал, а просто раньше вошел?! — заступился за Игоря какой-то голос из центра салона.
После этого троллейбус сразу же разделился на два враждующих лагеря — одни стояли за Игоря, другие — за «обиженную» женщину. Даже выйдя на своей остановке, Тищенко еще слышал за спиной горячую дискуссию, хотя уже добрая половина пассажиров в глаза не видела ни женщины, ни момента посадки Игоря, но оставшиеся продолжали отстаивать справедливость. Все же сторонников у курсанта было больше, и Игорь не без оснований надеялся, что к концу маршрута они одержат верх.
— Где же ты был, боец? — все же спросил дежурный по части.
Но сделал это он таким тоном, каким обычно спрашивают о времени, когда больше спросить не о чем, а молчать тоже неудобно. Равнодушие дежурного ободрило курсанта, и он все подробно рассказал, утаив (не без большой внутренней борьбы) лишь о встрече с патрулем. Дежурный с лицом человека, мечтающего побыстрее отделаться от излишней обузы, сделал все необходимые записи и отправил Игоря восвояси.
Взвод был еще в учебном центре. Переодевшись в хэбэ и сдав парадку Черногурову, Тищенко отправился на доклад к Гришневичу. По дороге Игорь никак не мог решиться, говорить про патруль или нет: «Если скажу, то попадет обязательно! А если не скажу, то могут письмо на часть прислать — тогда мне Гришневич устроит сладкую жизнь. Хотя, пока его напишут и пришлют, еще пройдет немало времени — может, я тогда уже в госпитале буду лежать, и у Гришневича при всем его желании руки окажутся слишком короткими?! А может все же сказать… сказать или нет?» Так ничего и не решив, Тищенко позвонил в дверь класса. Открыл сам Гришневич. Увидев сержанта, курсант забыл о всех своих сомнениях и выпалил на одном дыхании:
— Товарищ сержант, курсант Тищенко прибыл из увольнения! За время увольнения происшествий и замечаний не было!
Сержант молчал.
— Товарищ сержант, меня просто в госпитале врач задержал. У меня и запись на обратной стороне увольнительной есть, — поспешил добавить Игорь.
— Ясно. Раз в увольнении было все в порядке, то проходи. Мы как раз уставы изучаем.
«Все — теперь остается только надеется, что бумага от патруля не успеет придти», — подумал Игорь, сев за свой стол.
— Кстати, Тищенко, а ты там в госпитале Шкуркина не видел? — минут через десять спросил сержант.
— Нет… А что?
— Его после обеда забрали и, похоже, что положили, — пояснил сержант.
«Довел ты все-таки парня, гад!» — подумал Игорь и понял, почему сержант не обратил внимания на опоздание из увольнения — он просто был озабочен тем, как бы Шкуркин не рассказал кому-нибудь из врачей о беспрерывных нарядах.
Дождавшись окончания занятий, Игорь подбежал к Лупьяненко и тут же спросил:
— Что такое случилось со Шкуркиным?
— По-моему что-то с гландами. У него температура высокая была, по-моему, вот Вакулич и увез его после обеда на скорой в госпиталь.
— Это все из-за нарядов, которыми его Говнище замордовал, да? — предположил Игорь.
— Скорее всего, что так. Я вообще удивляюсь, что он столько продержался, — согласился Лупьяненко.
Незаметно подошла ночь. Игорь, полный ярких впечатлений, спал плохо и неровно. Едва он уснул в очередной раз, как сразу же увидел сон. Тищенко почему-то переходил железнодорожные пути, за которыми находился какой-то вокзал. Нужно было обязательно попасть на этот вокзал, но путей было не меньше семи и вдалеке почти по каждому из них мчались поезда, которые, словно циклопы, слепили Игоря своими единственными глазами-прожекторами. Игорь побежал, чтобы не попасть под безжалостные металлические колеса-жернова. Но почти на каждом шагу попадались коварные, лязгающие стрелки, старающиеся схватить своей мертвой хваткой курсанта за ноги. Засмотревшись на очередную стрелку, Игорь зацепился за рельс и упал навзничь на шпалы. Боковым зрением он увидел, что на него неумолимо надвигается многотонная, зловеще-черная масса локомотива, скорее злобного духа, нежели машины, построенной человеком…
«Тьфу ты — ну и дрянь же приснилась!» — зло подумал Игорь после того, как проснулся, не выдержав кошмара. Немного придя в себя, курсант взглянул на часы — стрелки указывали полночь. Вспомнив все перипетии дня, Игорь уснул. Теперь он спокойно спал до самого утра, так как его мозг излил всю свою энергию в прошедшем кошмаре и теперь впал в полулетаргическое торможение…