Елена Андреевна показала.
— Так у вас же пятнадцатый, а это четырнадцатый. Вам нужно перейти в соседний вагон.
— Конечно, перейдем. Хорошо, что вообще сели. Могли бы и на вокзале остаться.
Дверь тамбура была захлопнута настолько туго, что Елена Андреевна не смогла ее открыть без помощи Славика. В пятнадцатом вагоне из купе проводников раздавался спокойный, безмятежней храп. «Спит. Ей плевать, что люди в вагон попасть не могут», — с досадой подумала Елена Андреевна. Между тем проводница спала оттого, что проводила уже почти сутки без смены и вымоталась за это время. Ей и в голову не могло придти, что на какой-то захолустной станции пассажиры будут садиться в половине первого ночи. «А если и будут, то в соседний войдут», — подумала она час назад и, в принципе, оказалась права. В вагоне было всего человек двадцать, и Елена-Андреевна со Славиком без труда отыскали свободные места.
Елена Андреевна пыталась уснуть, откинувшись на жесткую перегородку, но холод и тряска не позволяли ей этого сделать. К тому же, она все время думала об Игоре. Славик тоже не спал, но его занимали совершенно другие мысли. Хотелось быстрее увидеть старшего брата в солдатской форме и расспросить его о такой таинственной и загадочной армии.
В Витебске вошло очень много пассажиров и Елене Андреевне и Славику пришлось до самого Минска ехать в тесноте и жаре, которая вскоре сменила холод.
Минск встретил их неприветливо. Низкое, какое-то не летнее небо было одето в кружева серых, угрюмых туч. Время от времени среди них пробивался голубой лоскут, но тут же исчезал в пасти какой-нибудь огромной тучи. Несмотря на свежесть и сырость, в воздухе отчетливо чувствовался запах большого города — странная смесь выхлопных газов, мазута, бензина и еще неизвестно чего. Славик недовольно потянул носом и заметил:
— Да-а уж, у нас в Городке воздух почище.
— Что же ты, сынок, хочешь? Здесь ведь город — транспорта столько всякого, фабрики, заводы, — ответила Елена Андреевна.
В этот момент Славик увидел букву «М» у входа в метро:
— Мама, давай в метро поедем? Я ведь еще ни разу в жизни не катался! А?
— К Игорю надо ехать. Он ведь ждет нас.
— А мы не долго. Пару станций проедем и назад. И к тому же еще только половина седьмого. К нему, наверное, в такую рань не пустят.
— Может, и в самом деле не пустят? — засомневалась Елена Андреевна.
— Конечно, не пустят, я в этом просто уверен! У них подъем только что был.
Метро все же несколько разочаровало Славика. По телевизору он много раз видел длинные эскалаторы Ленинграда и Москвы, а в Минске было всего две таких станции, да и то с короткими эскалаторами. На остальных станциях были простые бетонные лестницы. Минское метро неглубокое и далеко не такое броское и красивое, как его более знаменитые собратья. Иначе и быть не могло — белорусский метрополитен строился тогда, когда уже в далекое прошлое отошли романтика и волшебство первых железных подземок (достигнутые, впрочем, не романтичным, а весьма прозаичным трудом мобилизованных партией и Сталиным). Вначале у Славика немного захватывало дух и свистело в ушах при движении состава, но затем он освоился и привык к скорости. Славик с интересом рассматривал через окна подземные станции и туннели, одетые в густую паутину проводов и кабелей. Вначале Славик долго не мог понять, каким образом поезда успевают разминуться за небольшие промежутки времени, а потом догадался, что они двигаются наподобие трамваев — каждый по своей стороне…
Подъем в честь воскресенья прокричали всего два раза. Гришневич «милостиво» отпустил взвод почистить сапоги перед завтраком. Сегодня Игорь ожидал приезда родных. Чем больше он думал о встрече с матерью, тем медленнее текло время. Чем медленнее текло время, тем нестерпимее становилось ожидание. Этот замкнутый круг настолько издергал Игоря, что он вздрагивал при каждом звонке телефона на тумбочке дневального и с надеждой прислушивался к ответам. «На тумбочке» стоял таджик Абдухаев из четвертого взвода, и Игорь с раздражением слушал его бестолковые реплики по телефону. «Поставили чурбана на телефон, а он двух слов связать не может. Вдруг позвонят с КПП, а он ничего не поймет? Дурак Миневский — нашел, кого поставить», — все больше нервничал Тищенко.
— Тищэнка, праснись! — рявкнул Шорох.
Игорь вздрогнул и уставился на экран, где шла передача «Служу Советскому Союзу». Окрик сержанта обидел Игоря, ведь он и не думал спать.
— Тыщэнко! На КПП! — прокричал Абдухаев.
«Наконец-то», — обрадовался Игорь и посмотрел на Гришневича.
— Что такое, Тищенко? — спросил сержант.
— Наверное, кто-то ко мне приехал, — подчеркнуто неуверенно сказал Игорь, стараясь не показать сержанту свою радость.
— И кто же это к тебе приехал?
— Я думаю, что мать, товарищ сержант.
— Иди и посмотри, кто приехал. Затем придешь через час и доложишь. А потом будешь приходить и докладывать каждый час. Ясно?
— Так точно. Товарищ сержант, разрешите идти?
— Иди.
Игорь помчался на КПП, словно на крыльях. Когда Тищенко сделал лишь первый шаг на площадку перед клубом, из дверей КПП уже вышли мать и Славик в сопровождении дежурного по части, что-то объяснявшего им по дороге. Игорь почти физически ощутил прилив какой-то странной энергии и широко улыбнулся. В этот момент его увидели Славик и Елена Андреевна. Славик тоже широко улыбнулся в ответ, а вот мать, едва улыбнувшись, беспокойно спросила:
— Здравствуй, сынок. Как твои дела?
— Здравствуй, мама! Привет, Славик!
— Привет, солдат, — поздоровался брат.
Славик с интересом рассматривал форму. Подергав хэбэ со всех сторон, посмотрев пилотку и ремень, он, наконец, обратил внимание и на брата:
— Ну, как ты тут?
— Как, как… Потихоньку. Это тебе, Славик, не санаторий. Что, нравиться форма?
— Нравится. А я вот видел солдата в фуражке на КПП.
— Там всегда в парадной форме дежурят.
— А тебе парадную форму дали?
— Пока не дали, но к присяге обязательно дадут. Ее ведь не каждый день одевают — только при выходах в город, когда отпускают в увольнение или что-нибудь еще в этом роде.
— А тебе можно в увольнение?
— Пока что нельзя.
— А почему?
— Потому, что присягу еще не принял.
— А когда у тебя присяга?
— Я еще точно не знаю. Говорили, что двадцать восьмого июля. В этот день родителям и родственникам можно по всей части ходить. И даже в казарме, говорят. Многих после присяги в увольнение отпускают. Может, и я пойду. Так что обязательно приезжайте. Правда, может все же не двадцать восьмого, а позже будет — где-нибудь в августе. Но я это узнаю и вам точную дату в письме сообщу. На присягу, Славик, я обязательно в парадке буду.
— В какой парадке?
— Парадной форме. Она просто так сокращенно называется.
— А-а…
— Бэ-э-э…
Елена Андреевна улыбнулась: «В сущности, Игорь совсем еще ребенок. Точно так же, как и в детстве, дразнится со Славиком.» Тепло посмотрев на сына, она предложила:
— Я тут тебе поесть кое-чего привезла. Хочешь жареную курицу?
— Угу, — охотно согласился Игорь.
— Может, куда-нибудь отойдем, сынок? А то неудобно посреди площадки стоять.
— Да, конечно. Что это мы и в самом деле здесь стоим?! Давай к клубу отойдем.
Практически во всех войсковых частях встречи с родными проходят либо в «комнате для приезжих» на КПП, либо солдат отпускают в увольнение. В учебке, в которую попал Игорь, в увольнение тоже отпускали, но лишь после присяги и далеко не всех. Зимой, осенью и весной местом свиданий служила «комната для посетителей» (более распространенный вариант названия), а вот летом складывалась совершенно необычная ситуация. Как уже было сказано, эта учебка служила прибежищем для детей минского среднего начальства, не сумевшего (или не хотевшего) уберечь своих чад от армии. Последние лет пять в каждой роте летом было не меньше сорока процентов минчан. Естественно, что родители старались навещать своих детей почаще — в основном, раз в неделю. Родителей приезжало очень много и «комната для посетителей» никак не могла вместить всех желающих. Поэтому и ввели обычай встречаться с родителями на прилежащей к КПП территории части. Со временем родители прочно оккупировали всю площадку перед клубом и даже его первый этаж.
Сегодня родителей было много с самого утра, и Игорь решил не идти внутрь клуба, а расположиться у его ребристой стены. Между каждой парой бетонных ребер были небольшие площадки на уровне метра от земли. На одной из них Елена Андреевна разложила провизию и сама села рядом. Игорь и Славик расположились по обе стороны от провизии и Елены Андреевны. Через каждые четыре-пять ребер сидела какая-нибудь компания. Когда Елена Андреевна вытаскивала из сумки курицу, Игорь машинально взглянул на ее часы, которые показывали десять минут первого.
— Ой, мама, я сейчас вернусь! Только сержанту доложу, что ты приехала. Надо через каждый час докладывать, — испуганно вскочил Игорь.
— Так ты сейчас придешь?
— Да, мама. Только доложу. Я быстро!
Слегка взволнованный небольшой просрочкой времени, Игорь поспешил в казарму. Тищенко быстро отыскал сержанта — тот чистил в кубрике сапоги. Игорь подошел, отдал честь и спросил:
— Товарищ сержант, разрешите обратиться? Курсант Тищенко.
— Слушаю, Тищенко, — не поднимая головы, буркнул Гришневич.
— Разрешите доложить?
— Докладывай.
— Ко мне приехали младший брат и мать.
— Ну и что? — не меняя интонации, спросил сержант.
Тищенко растерянно захлопал глазами. Он не знал, что ответить, поэтому молчал. Гришневич не спеша дочистил сапоги, затем впервые поднял глаза на Игоря и спросил:
— Чего ты молчишь? Я спрашиваю — они что, уехали уже, или еще здесь?
— Так точно, товарищ сержант — еще здесь.
— Так что ты стоишь?
— Разрешите идти к ним? — догадался спросить Игорь.
— Иди и не забывай докладывать через каждый час.
— Есть.
В коридоре Игорь встретил Лупьяненко.