— Давай в следующий раз сами в наряд по столовой попросимся? Самое главное, что можно хорошо поесть!
Резняк хмыкнул в ответ что-то неопределённое. Тищенко понял, что и он не горит большим желанием идти в наряд.
После ужина к Игорю подсел Туй и спросил:
— Ты ведь из Городка, да?
— Да. А что?
— Тебе такой адрес знаком? — Туй протянул Игорю конверт с адресом «211 540, Витебская обл., ул. Гагарина…».
— Сам адрес не знаком, но улицу Гагарина я, конечно, знаю. А кому это ты в наш город пишешь? — удивился Тищенко.
— Юру Каца знаешь?
— Конечно, знаю — мы с ним в параллельных классах учились. Один выпуск 1984 года.
Игорь сразу же представил себе невысокого, светловолосого Каца. Когда они были помладше, Тищенко всё время хотел перерасти Юрика, но тот к десятому классу порядком вырос, раздался вширь и окончательно похоронил эти надежды Игоря.
— Вот ему я и пишу.
— Откуда ты его знаешь? — спросил Игорь.
— Мы с ним в одной группе в институте учились. Я в армию пошёл, а он остался учиться. Ему ещё восемнадцати не было…
«А-а… А я то думал, что его папа-врач в армию не пустил», — криво усмехнулся про себя Игорь, и ему стало неловко, что он за эти недели стал видеть в людях, не пошедших в армию, только плохое.
— Ты ему передай от меня привет, — попросил Игорь.
— Конечно, передам. Я тут написал, что вместе с тобой служу, — пояснил Тищенко Туй.
— Ты знаешь, даже в армии понимаешь, что мир тесен. Знаешь Мироненко из третьего взвода?
— Ну??
— Он тоже из Городка и из нашей школы, только на год меня старше. Его мать у нас историю и обществоведение вела — её все боялись, как огня. Да и как не бояться, если её вся школа боялась — муж-то секретарём райкома был.
— Да, у тебя сплошные встречи. А я вот никого здесь не знаю.
— Кстати, а ты сам, откуда родом? — сменил тему Игорь.
— Где родился? — переспросил Туй.
— Да. Но не только. Я имею в виду — где сейчас твои родители живут? — уточнил Тищенко.
— А-а… Родился я в Гомеле, а потом мы переехали в Колодищи. Там я в школе учился, там и мои родители живут.
— Трудно у вас в институте учиться?
— Кому как бывает. Трудно, конечно, зато языки знать будем.
— Я потому спрашиваю, что сам не люблю языки учить. У меня в школе «трояк» по английскому был, и в институте не особенно хорошо шло. Вы кем после института можете стать?
— До института ещё два года ждать. Кем стать? Можно учителем, а можно и переводчиком.
— Парням, наверное, легче, чем девчонкам, переводчиками устроиться?
— Конечно, легче. За границу женщин почти не берут. Но и парни в основном учителями становятся — переводчиком не просто устроиться.
— Привет! Что — сегодня в наряде был? — спросил проходивший мимо Мироненко.
— Был. Привет, — кивнул Игорь.
— Ну и как там, в наряде?
— Как в санатории, — улыбнулся Игорь, и все втроём весело засмеялись.
Перед вечерней поверкой Игорь спустился вниз почистить сапоги и удивился их состоянию — они почти сплошь были за время наряда забрызганы капельками грязи. «Хорошо, что перед ужином никто не заметил», — подумал Игорь и принялся заново до блеска начищать обувь.
Глава шестнадцатаяЗавтрак перед строем
Неожиданная проверка тумбочек и вещмешков. Тищенко спасает от Шороха письмо матери. Шорох знает разницу между книгами и противозачаточными средствами. Хватает ли Петренчику армейской пищи? Тищенко ест печенье перед строем, а Петренчик — плачет. Старший сержант Щарапа ловит своего курсанта Молынюка на воровстве подменок. Курсанты получают оружие. Тищенко попадается на обман Резняка и лишь потом осознаёт роковые последствия своей наивности. Строевая подготовка. Курсант, напоминающий заржавевшего Буратино. На что, по мнению сержанта Гришневича, боится наступить курсант Бытько. Барабанный бой. Делай раз! Спор между «старыми» и «новыми» «духами». Тищенко быстрее всех во взводе выкапывает траншею. Всё, как всегда. Тищенко становится хуже.
Двадцать четвёртого июля в среду Денисов приказал провести утренний осмотр при любой погоде в казарме. Обычно утренний осмотр всегда проводился на улице, если только не было дождя. Дождя сегодня не было и это насторожило курсантов. «Внешний вид» Гришневич и Шорох осмотрели очень быстро и бегло, что удивило всех еще больше. После осмотра Гришневич вновь построил взвод в две шеренги и скомандовал:
— Всем взять свои тумбочки и вновь построиться здесь по обе стороны от прохода. Наша часть кубрика, как обычно, другая — напротив. На это вам ровно три минуты. Время пошло!
Все бросились к своим тумбочкам. То же самое происходило и в других взводах.
— Черт, наверное, Денисов приказал сержантам тумбочки во взводах проверить. Вот почему осмотр в помещении и, к тому же, подворотнички и сапоги почти не смотрели, — догадался Игорь.
— Дураку ясно. Ты лучше смотри, чтобы все правильно у нас в тумбочке лежало, да ничего лишнего не было, — ответил Лупьяненко.
— Да смотрю я, смотрю, — Тищенко лихорадочно бегал вокруг тумбочки.
— Печенье осталось? — озабоченно спросил Антон.
— Ну. А что?
— В тумбочке?
— Дурак ты, что ли?! Под кроватью в вещмешке, — успокоил товарища Игорь.
— Ладно — вроде бы все, как положено, лежит. Понесли тумбочку на проход, а то время заканчивается! — нервно заторопился Антон.
Ровно через три минуты взвод вместе с тумбочками стоял по обе стороны прохода. Быстро и тяжелодыша после спешки и суеты, курсанты с опаской поглядывали на своего командира.
— Тумбачки па линии выравнять! — закричал Шорох.
Подровняв тумбочки, все вновь вопросительно уставились на Гришневича.
— Равняйсь! Смирно! Вольно, — для большей торжественности скомандовал сержант и вместе с Шорохом пошел вдоль ряда, пристально осматривая каждую тумбочку.
Двигались они медленно, потому что постоянно задерживалась там, где на их взгляд не все было в порядке. Перед их приходом нужно было вытащить верхний ящик и открыть дверцы. Когда сержанты остановились возле тумбочки Лупьяненко и Тищенко, курсанты заволновались еще сильнее.
— Почему щетку с кремом не вынули? И с полок нужно все на тумбочку положить. Быстро! — приказал Гришневич.
От волнения курсанты забыли все это сделать сразу и теперь, сопровождаемые недовольными взглядами сержантов, вытаскивали все содержимое наружу. Сапожные и одежные щетки были аккуратно завернуты в целлофановые мешочки. Баночки с черным кремом были у обоих, так что по поводу нижней полки никаких претензий не возникло. На верхней у Тищенко все было в порядке, а вот на нижней — не совсем. Во-первых, в суматохе он не догадался спрятать письмо матери, полученное вчера. Письмо Игорь уже прочел раз пять, но все равно хотел сохранить. Многие хранили письма, но это было опасно — их нужно было уничтожать после прочтения. Можно было, конечно, сунуть его в карман или под подматрасник, где лежали семь остальных, но Тищенко не догадался сделать это вовремя. Шорох выудил из-под книжек письмо и спросил:
— Тебя што, прыказ письма не хранить не касаецца, а?
— Никак нет, товарищ младший сержант — касается. Виноват — исправлюсь.
Шорох взял письмо с явным намерением разорвать его и бросить в кучу «конфискованного». Игорь представил пальцы Шороха, рвущие письмо матери и не выдержал:
— Товарищ младший сержант, разрешите, я сам порву?
— А што такое?
Шорох вопросительно смотрел на Игоря, а тот, как назло, никак не мог придумать вразумительный ответ. Не мог же он сказать, что хочет оставить письмо просто потому, что оно ему дорого, что оно — частичка родного дома. Но Шорох, сам того не ведая, пришел Игорю на помощь:
— Ты чытал письмо?
— Так точно. Только…
— Што толька?
— Только не до конца.
— Как это так?
— Я вчера начал читать перед самым обедом, потом задумался и не успел — надо было уже строиться идти. А потом совсем забыл о нем, — врал Игорь.
— Как это ты забыв? Вроде ещо склероза не далжно быть!
— Виноват, товарищ младший сержант.
— Ладно — чытай. Но больше не держы письмо в тумбачке.
Письмо было спасено. Гришневич в это время отошел чуть дальше и смотрел тумбочку Гутиковского и Доброхотова. Игорь не знал, то ли радоваться этому, то ли огорчаться: Гришневич был гораздо более грозной опасностью, но Шорох порой мог просто извести своими тупыми и мелочными придирками. «Вот кретин, быстрее бы он дальше валил», — зло подумал о Шорохе Тищенко. Проверив ящик, Шорох сделал замечание за то, что мыло лежало не в том углу, а затем вновь вернулся к средней полке.
— А это што? — Шорох вытащил две книги на белорусском языке, привезенные Игорем из дому.
— Книги, товарищ младший…
— Я вижу, што книги, а не гандоны! — зло перебил Шорох.
— Что тут такое, Василий? — спросил подошедший Гришневич.
— Товарищ сержант, ведь книги можно хранить в тумбочке? — с надеждой обратился к нему Тищенко.
— Можно, только не много, — после некоторого раздумья ответил Гришневич.
— Я ж не гавару, што нельзя! Палажы их ровна! — буркнул Шорох.
«Сам ведь, козел, все разбросал!», — подумал Игорь, но приказ выполнил быстро — сержанты могли передумать и отобрать книги.
— Вот так сразу нада было, — назидательно заметил Шорох, и сержанты двинулись дальше.
У Валика отобрали и тут же разорвали три письма, у Бытько забрали сломанную сапожную щетку (приказав, естественно, купить новую). Когда сержанты закончили осмотр тумбочек, Тищенко облегченно вздохнул.
Но, как оказалось, обрадовался он зря. Дали три минуты на то, чтобы отвязать вещмешки от решеток коек и вновь построиться с ними. Игорь бросился к своему мешку, но никак не мог его отвязать. Пока Тищенко отвязывал вещмешок, почти весь взвод уже построился на проходе. Увидев это, Игорь побежал в строй, совершенно позабыв о печенье, которое лежало в мешке. Во время всей этой кутерьмы Петренчик толкнул собственную тумбочку, из которой тотч