В Отчизне нашей ярче вспыхнет свет!
Это стихи Муссы Джалиля. Прости за задержку».
Игорь вспомнил, как в июне он вместе с Бубликовым шел по пыльной, песчаной дороге из лагеря и ему вновь захотелось в институт. Но институт казался чем-то недостижимым и ужасно далеким, словно он находился на какой-то другой планете. Слова Муссы Джалиля взволновали курсанта, и он несколько раз повторил их про себя. «Пусть я умру, но обо мне не забудут», — неожиданно подумал Игорь и сам удивился своим мыслям. «Что-то я рано умирать собрался, да и чего ради? А может у меня уже крыша потихоньку едет? Уже нормальные стихи кажутся зловещими и таящими какой-то скрытый смысл. Такие симптомы у шизофреников. Может я шизофреник? Тьфу ты, надо же какая дрянь в голову лезет!» — разозлился на себя Игорь и, чтобы поднять настроение, распечатал письмо Славика:
«Здравствуй, Игорь.
Письмо твое мы еще не получили, но мне скучно и я решил поэтому написать тебе сам. Мама и папка очень ждут твоего письма, но я тоже жду. Папка сказал, что ему приснилось, что твое письмо будет во вторник (13 числа). Но, увы, письмо не пришло.
Я сделал почти весь велосипед и педали тоже. Мне осталось собрать только заднее колесо и все. Папка мне не помогал, я все делал сам. Ну, как, солдат, служишь? Сегодня я видел Бурто Игоря. Он уже приехал на каникулы из военного училища. Около нашего дома ходила какая-то комиссия. Она приказала убрать все парники. И еще — около нашего дома будут строить дом. Уже привезли вагончики. Представляю, какой будет наш двор. Да, не повезло нашему Мурзе. Мурик жив и здоров, но целую неделю у нас не было мяса. Мы ему давали и суп, и макароны. Но он не ел. Целых три дня ходил надутый и даже маму сильно поцарапал за ногу, вот. Однажды наш Мурза поймал ворону. Ворона как даст ему по голове клювом, а Мурик ее когтями за горло, ну, в общем, он ее съел. У Мурзы ухо было разорвано, но сейчас он выздоровел. Около нашего дома произошла авария — мотоциклист сбил велосипедиста. Мотоциклист не виноват. Так вот: мужик, который ехал на велосипеде — его насмерть, а мотоциклу ни фига! Я первый раз увидел мертвого человека. А пацану этому (который на мотоцикле) было лет восемнадцать-девятнадцать. Ну ладно, я пойду смотреть кино «Бронзовая птица». Потом допишу.
Ну, вот я посмотрел и продолжаю. До свидания.
«А Славик все же лентяй. Обещал после фильма письмо дописать, а сам на этом и закончил», — улыбнулся Игорь. Теперь Тищенко уже совершенно забыл об институте — все его мысли занял дом. Хотелось увидеть дом, который начали строить, Мурика, сражающегося с вороной. Все это представлялось Игорю столь реальным, что, казалось, стоит лишь зарыть и тут же открыть глаза, как сразу же исчезнет мрачная казарма и Тищенко окажется в своей квартире.
Игорь распечатал письмо Гутовского, лежащее в том же конверте, что и письмо от брата. Тищенко сразу же узнал хорошо ему знакомый почерк друга и стал читать:
«Здравствуй друг Игорь!
Стараюсь писать более разборчиво, но не получается. Ты не поверишь — трясутся руки, сегодня только что пришли с физподготовки: подтягивались, делали подъем-поворот и выход сил. Подтянуться нужно не меньше пятнадцати раз. А выход сил — шесть раз. И так несколько заходов. В результате я не могу держать ложку и ручку, а завтра вообще не подниму рук. Да, спасибо тебе за письмо и особенно ту фотографию, которую ты мне еще из дома прислал. Я тебе забыл об этом в прошлый раз написать. Мы ее рассматривали всем отделением. Ребятам особенно понравилась та девушка, которую ты обнимаешь. Просили, чтобы я написал тебе, чтобы ты прислал ее адрес, если это возможно.
Да, ты прав — местность здесь красивая и недоступная. Постоянно видим море, такое красивое и манящее прохладой — так и тянет к себе искупаться. А мы, словно кони, пробегаем мимо, роем в дюнах окопы, учимся маскироваться в песке. Ты не поверишь, но это целая наука — ползать и маскироваться. Спрашиваешь, что такое санитария? Это то, что необходимо знать каждому солдату и матросу. Это умение перевязать рану, остановить кровь и т. д. Ну, короче, спасти человека, если это будет возможно. Мне тоже тебя не хватает — как было бы замечательно, если бы мы служили вместе! Как мне не хватает брата по «мятежной душе!» Вот вчера мы сменились с камбуза в четыре утра. До подъема два часа — спать не имеет смысла. А здесь море в двух шагах, такое теплое, зовущее. Я подговорил ребят сбегать искупаться. Риска практически никакого — к подъему мы бы успели. А наши «кадристы» предложили лучше поспать, и я, конечно, один не пошел. А вот был бы здесь ты — было бы совсем другое дело! Славе Колесову я тоже письмо в часть написал, но пока нет ответа. Я служу почти на границе — до Польши рукой подать, а до шведских островов — 300 км. Рассказывали случай, что нарушителя ловили прямо в Пионерске, где я раньше служил. Граница есть граница, ведь она проходит и по берегу моря тоже, а от нашего расположения до берега рукой подать — один небольшой квартал Калининграда. Кроме нас здесь полно пограничников, и наш патруль с их патрулем вечно ссорится. В прошлое воскресенье показывали фильм «Салют, Мария» о гражданской войне, о героических сражениях моряков. Морская норма больше солдатской. Два раза в день нам дают масло по 25 г. — это закон. Со старшими по призыву пока уживаюсь. Я твой адрес потерял, когда переезжал, так что пришлось отправлять письмо тебе домой.
«Да, подтягиваться у них побольше надо, но на то они и морская пехота. Молодец, Сергей, вроде бы ты понемногу в армии осваиваешься — не то, что я!» — обрадовался за друга Тищенко.
Игорь хотел тотчас же начать писать ответы, но Гришневич, заметив, что Тищенко собрался писать письмо, недовольно пробурчал:
— Письмо перед нарядом надо писать только в том случае, если уже полностью подготовился. Ты уже полностью подготовился?
— Никак нет.
— Тогда готовься, а письма будешь в другое время писать.
— Есть, — недовольно ответил обиженный Игорь, но на его счастье это прошло незамеченным.
Прежде всего, надо было позаботиться о печеньи и конфетах. Игорь решил последовать совету Сашина и сходить в «чепок», но для этого надо было найти себе попутчика.
— Антон! — позвал Игорь.
— Чего? — откликнулся Лупьяненко.
— Да не ори ты так, а то Гришневич услышит! — шепнул Игорь на ухо Антону, когда тот подошел почти вплотную.
— Тогда пойдем куда-нибудь подальше, а то сержант что-нибудь заподозрит, — тоже шепотом ответил Лупьяненко.
Когда курсанты отошли на безопасное расстояние, Тищенко предложил Антону сходить в «чепок».
— Ну да — Гришневич узнает и в какой-нибудь наряд сразу же меня всунет! Тебе хорошо — ты в штаб идешь. А меня, как пить дать, в какой-нибудь наряд по роте… или вообще в столовую запрут, — без особого восторга ответил Лупьяненко.
— Да ведь если меня поймают, то тоже в наряд поставят. Штаб еще за подворотничок и считаться не будет, так что вместе в наряд попадем. Поэтому можно рискнуть, — продолжал уговаривать Игорь.
— Попадем, если Говнище поймает. Но кто тебе сказал, что он нас поймает?! Была — не была, пошли! — наконец согласился Антон.
Уговорив Лупьяненко, Игорь неожиданно вспомнил о печеньи и конфетах, припасенных еще на присягу. Оставлять их становилось все опаснее — чем дальше, тем более вероятным было то, что Гришневичу вновь взбредет в голову проверить тумбочки и вещмешки. А есть печенье перед строем во второй раз Игорь не хотел.
— Ну, чего ты тормозишь? Пошли быстрее! — недовольно буркнул Лупьяненко.
— Я передумал. Не надо нам идти.
— Что-о?! Я что-то тебя не понял. Ты ведь только что уговаривал меня пойти с тобой в «чепок»?! — удивился Антон.
— Уговаривал, потому что затормозил. У меня еще с присяги конфеты остались… и печенье тоже. Я их с собой в штаб и возьму, — пояснил Тищенко.
— Тьфу, заколебал ты со своими шутками! Заставил только зря сомневаться и волноваться. Кстати, ты мне тоже конфет и печенья оставь.
— Да ты сам бери из вещмешка. И за кремом на нижней полке тумбочки кулек с конфетами есть тоже. Я ведь все за раз не съем!
— Кто тебя знает! Из тумбочки я, конечно, конфету возьму, а вот за печеньем в твой вещмешок не полезу — еще скажут, что ворую. Так что достань пару пачек сейчас и переложи в тумбочку.
— Ладно. Так и быть.
Оглянувшись по сторонам, Игорь достал из вещмешка три пачки печенья и быстро переложил их в тумбочку. Две он решил захватить с собой в штаб, а одну оставить Лупьяненко.
В восемнадцать пятнадцать Тищенко в составе суточного наряда прослушал на плацу инструктаж заступающего дежурного по части и зашел в казарму, чтобы забрать приготовленное днем. Увидев курсанта, Гришневич равнодушно спросил:
— Как прошел развод? Замечаний тебе не было?
— Никак нет, товарищ сержант.
— А кто дежурным по части заступает?
— Какой-то прапорщик. Вроде бы из первой роты. Я фамилию не запомнил.
— А какой он из себя?
— Среднего роста. Довольно плотный.
— Волосы темные?
— Темные.
— Его фамилия не Бурятов?
— Вроде бы Бурятов, я точно не помню.
— Точно Бурятов — больше некому!
Проходивший по коридору Щарапа краем уха уловил разговор и с любопытством спросил у Гришневича:
— К чему это ты Бурятова вспоминаешь?
— Он сегодня дежурным по части заступает.
— А… Да, досталось ему в прошлом году от хозвзвода. Я сразу же об этом вспоминаю, как только он заступает, — сказал Щарапа и весело засмеялся.
Гришневич, заметив заинтересованные лица курсантов, охотно пояснил:
— В прошлом году в хозвзводе было почти половина «дедов», и когда я только служить пришел, там был страшный бардак. По утрам никто не хотел подниматься. Да и вообще раньше все гораздо круче был — это сейчас потихоньку стали гайки завинчивать. Превратили учебку в какой-то санаторий… Так вот — Бурятов этот проводил подъем совершенно особенно. Крикнет: «Рота, подъем!» и быстрее двери назад захлопывает. А знаете почему? Да потому, что тогда в дежурного могли и сапогом запустить. Только дежурный что-нибудь крикнет, сразу же в ответ дикие вопли из хозвзвода: «Да пошел ты на хер, пидорас! Закрой рот, кусяра!» И дальше минуты две сплошной мат стоит. Он бы и рад поймать того, кто кричал, да разве найдешь его среди тридцати человек, да еще в темноте — зимой специально лампочки били! А Бурятов хитрый, как койот. Спрячется за двери и наблюдает, кто орет. Так благодаря ему все это и прижали. Вот и прозвали его Койтом. Смотри, Тищенко, он тебя обязательно ночью в штабе проверит, как ты там службу будешь нести. Если залетишь — пеняй на себя, я тогда тебе еще пару нарядов подкину!