Ломцев обернулся и вопросительно посмотрел на Гришневича.
— Ну, чего остановились? Раз он сам может идти, то ты, Туй, можешь остаться, а Ломцев пусть его до санчасти доведет — мало ли что может случиться.
Валик улыбнулся виноватою улыбкой, но возражать больше не стал, и они вместе с Ломцевым пошли в санчасть.
— Взвод, становись! — вспомнив о стирке, скомандовал Гришневич.
Когда все построились, Гришневич пояснил:
— Слушайте боевую задачу. Поскольку сегодня есть и время и возможность, что бывает у вас не часто, все без исключения должны постираться. Понятно, что не полностью, а хотя бы застирать грязные места. Что тебе, Стопов?
— Товарищ сержант, а у меня все хэбэ грязное. Можна я полнастью пастираюсь? — попросил Стопов.
— Ладно. Те, у кого хэбэ очень грязное, могут постираться полностью. Кто не успеет до пяти или у кого хэбэ будут полностью мокрыми — останутся без кино. Остальным можно будет пойти. И еще — обязательно почините, кому нужно, сапоги. Это в первую очередь касается Тищенко, Бытько и Шкуркина. Сапоги чинят в сушилке. Кто-нибудь пусть возьмет специальную железную ногу у Черногурова. У него же — гвозди и резину. Каблук аккуратно спилите напильником с той стороны, где он стерт и прибьете на это место кусок резины. Лишнее надо обрезать ножом. Чтобы к завтрашнему утреннему осмотру у всех были исправные сапоги.
Получив инструкции по проведению выходного дня, взвод разбрелся по казарме. Хэбэ у Тищенко было еще довольно чистым, и он решил лишь застирать наиболее грязные места. Но в умывальнике уже набилось столько народа, что не было никакого смысла туда соваться… Чтобы не тратить попусту время, Тищенко решил написать письма домой и Бубликову. Застав Тищенко за написанием писем, Гришневич недовольно спросил:
— Тищенко, у тебя что — все хэбэ чистое? Нигде грязи нет?
— Никак нет — грязь есть. Правда немного — только рукава и низ штанов.
— Чего же ты тогда письма пишешь в то время, когда другие стираются?
— Виноват. Просто в умывальнике очень много людей… Когда там слегка рассосется, я тоже пойду — ведь мне совсем немного надо застирать. Половина взвода еще очереди ждет, — посмотрев на сержанта, Игорь понял, что тот его совершенно не слушает.
Гришневич смотрел в сторону третьего взвода, откуда доносились настоящие громовые раскаты хохота. Ворсинка, захлебываясь и визжа от восторга, что-то рассказывал тесно обступившим его курсантам.
— Ворсинка, что-то тебе слишком весело — прикрой свой ротик! — крикнул Гришневич.
Ворсинка замолчал, но через несколько секунд перешел на шепот, и кубрик вновь стал сотрясаться от смеха. Чтобы его было хорошо слышно, Ворсинка вновь перешел почти на крик, не обращая никакого внимания на Гришневича. Расплата за это не заставила себя долго ждать. Побагровев от негодования из-за наглости курсанта, Гришневич рявкнул так, что сидевший на табуретке Игорь испуганно подскочил вверх:
— Курсант Ворсинка, ко мне!
— Есть! — весело крикнул Ворсинка и подошел к Гришневичу.
В кубрике воцарилось напряженное молчание. Подойдя к сержанту, Ворсинка отдал честь и лихо доложил:
— Товарищ сержант, курсант Ворсинка по вашему приказанию прибыл!
В глазах Ворсинки светилась спокойная уверенность в том, что ничего серьезного ему не будет — сержант из чужого взвода и, скорее всего, ограничится обычным замечанием. Но Гришневич думал иначе. Подойдя вплотную к Ворсинке, он спросил, с угрозой чеканя каждое слово:
— Что, Ворсинка, тебе очень весело, да?!
— Так точно — анекдоты рассказывали. Хотите расска…
Договорить Ворсинка не успел, потому что Гришневич наотмашь заехал курсанту кулаком в челюсть. Ворсинка не упал лишь потому, что падать было просто некуда — позади его стояла колонна. Голова курсанта от сильного удара дернулась назад и ударилась о колонну. Пилотка упала на пол. Схватившись рукой за челюсть, Ворсинка хотел поднять пилотку, но Гришневич его остановил:
— Курсант — была команда смирно! Прими строевую стойку, душара!
От былой веселости на лице Ворсинки не осталось и следа — оно приняло какое-то странное, обиженно-злобное выражение.
— А теперь тебе весело? — спросил Гришневич.
— Никак нет. Мы просто анекдоты рассказывали… Разве нельзя? — с трудом выжал из себя Ворсинка.
— Анекдоты, боец, можно рассказывать. Но в первую очередь надо выполнять замечания сержантов. Грудь к осмотру!
Существовал дурацкий обычай — если кто-то из курсантов провинился, сержант осматривал у него третью пуговицу хэбэ сверху. Если у пуговицы металлическая петля располагалась перпендикулярно груди, сержант бил кулаком по этой пуговице, стараясь согнуть петлю о грудную клетку. Вздохнув, Ворсинка выпятил грудь. Гришневич не стал проверять пуговицу, а просто ударил Ворсинку в грудную клетку. Ворсинка пошатнулся, несколько секунд ловил ртом воздух, а затем зашелся глубоким, хриплым кашлем.
— Ну что, Ворсинка — надо слушать сержантов?
— Так… Ха-кха! Кха-кха-ха! Надо!
— Смотри не умри! А теперь — улетел отсюда, душара!
Все еще кашляя, Ворсинка понуро побрел прочь. Тищенко думал, что сержант сейчас остановит Ворсинку и заставит бежать, но сержант посчитал наказание вполне достаточным и больше его не трогал. Провожая Ворсинку взглядом, сержант раздумывал о последствиях: «Заложит, падла или нет? Если заложит, то надо будет ему все ребра пересчитать. Но вроде бы он парень крепкий — не из позвонков. Наверное, не гнилой — не заложит». И сержант отвернулся к окну в полной уверенности в том, что все сойдет ему с рук.
Чтобы не мозолить сержанту глаза и не попасть под его тяжелую руку, Тищенко благоразумно взял мыло и ушел в умывальник. Там как раз освободилось несколько мест, и Игорь принялся застирывать свое хэбэ. Стирался не только второй взвод — здесь было много курсантов и из четвертого. Внимание Игоря привлекли Брегвадзе и трое азербайджанцев, раздобывших у Черногурова старый таз и сейчас растворяющих в нем хлорку. Растворенная хлорка распространяла резкий, удушливый запах и вскоре воздух в умывальнике стал напоминать атмосферу туалета, обработанного санэпидемстанцией. Но хуже всего приходилось самим растворявшим. У ближе всех стоящих к тазу Аскерова и Мамедова время от времени от действия хлора из глаз капали слезы.
— Все — растворылос. Давай мой хэбэ, — сказал Брегвадзе Абилову.
Абилов подал грузину ворох одежды.
— Э-е, а это чей? — спросил Брегвадзе, опустив свое хэбэ в таз.
— Мой.
— Места не хватит.
— Ложи, хватит! Пуст лежит — белий будет. Потом они свой хэбэ положат, — настоял на своем Абилов.
Брегвадзе согласился и затолкал в таз поверх своего хэбэ и хэбэ Абилова.
В армии существует своеобразная мода на «выгоревшее» хэбэ… Оно как бы должно продемонстрировать окружающим, что солдат уже много прослужил и, как правило, является военнослужащим второго года службы. Но представители Кавказа зачастую делают хэбэ «выгоревшим» еще будучи молодыми солдатами. Чаще всего это сходит им с рук, так как сержанты не всегда обращают внимание на такие мелочи, учитывая дикость и непредсказуемость поведения горцев. Кавказцы это тонко чувствуют и используют небольшие поблажки, естественно, не переходя границы «приличий».
Абилов и Брегвадзе колдовали над тазом с такой серьезностью, как будто бы готовили космический корабль к старту. Игорь заметил, что Брегвадзе всыпал еще хлорки в и без того насыщенный ею таз. Тищенко был химиком, а его химическое образование подсказывало сейчас курсанту, что хэбэ может вообще расползтись от такой усиленной обработки.
— Зачем столько хлорки? — спросил Игорь, подойдя к Брегвадзе.
— А чито — у тебя спросит надо било? — недовольно пробурчал грузин.
— Я химик. Если слишком много хлорки насыпать — все хэбэ на нитки разлезется, — обиженно пояснил Игорь, недовольный тем, что его чистосердечное желание помочь не нашло должного отклика.
— Кимик? Чито за кимик? — спросил Брегвадзе.
— Химик. Изучал, как вещества друг в друга превращаются. Ты в школе химию изучал?
— А, хымик — знаю. А то чито за кимик, думаю. Так сколко надо хлорка сыпать? — Брегвадзе вопросительно уставился на Игоря.
А вот ответа на этот вопрос Игорь не знал. «Кто его знает, сколько надо сыпать. И кто меня за язык дергал?! Если сожгут хэбэ — все на меня свалят», — подумал Тищенко и неуверенно ответил:
— Столько, сколько вы сейчас насыпали — так будет нормально. Больше не сыпьте.
— Нам тоже столко сыпать? — спросил стоящий рядом Аскеров.
— А вы где будете делать?
— Тоже в этот таз.
— После них?
— Да. Сейчас они делают, а потом ми с Мамедовым.
— А хлорка у вас есть?
— Телый мешок, — продемонстрировал свой запас Аскеров.
— Тогда после них подсыпьте еще немного, и все будет нормально.
Посчитав свою просветительскую миссию завершенной, Игорь достирал хэбэ и пошел сушить его утюгом в бытовку. Надо было успеть до обеда. Очередь была большой, но ждать было необременительно, потому что все ожидающие рассказывали анекдоты. Больше всех знал анекдотов Байраков. Вот и сейчас он рассказывал очередную историю «из жизни прапорщиков». Из-за оглушительного смеха Игорь ничего не расслышал, но засмеялся вместе со всеми, чтобы его не посчитали идиотом.
— А хотите, я вам пару загадок загадаю? — весело спросил Байраков.
— Задавай, — попросил за всех Петренчик.
— Ладно, слушайте. Что делает прапорщик до обеда?
Со всех сторон послышались самые разные варианты ответов, но Байраков лишь снисходительно улыбнулся:
— Не знаете. А о чем думает прапорщик после обеда?
Опять никто не угадал. Байраков с чувством легкого превосходства обвел взглядом курсантов и пояснил:
— До обеда прапорщик ходит и думает — что бы ему украсть, а после обеда — как украсть!
— Га-га-га-га — хорошо сказано! — ржание Петренчика было таким заразительным, что вскоре вся бытовка ходила ходуном от смеха.
Если бы рядом были сержанты, то обязательно кому-нибудь попало бы за слишком бурное проявление эмоций, но на счастье разошедшихся курсантов все было спокойно. Игорь смеялся вместе со всеми, потому что на этот раз было действительно смешно, но все же он не разделял общего мнения о прапорщиках. Ни Креус, ни командир третьего взвода Федоров вовсе не выглядели идиотами. Креус мог дать фору любому майору своим поистине генеральским внешним видом, а Федорова уважала вся рота за его честность и человечность. «Но ведь в анекдотах всегда всех кретинами изображают. Про Петьку и Василия Ивановича и не такое рассказывают, хоть и любят их, как самых настоящих героев», — решил для себя эту проблему Тищенко.