т. Впрочем, Струев совета ни у кого не спрашивал, к первоисточникам не обращался. Струев не был знаком с трудами взволнованных западников и просветленных славянофилов, имена Чаадаева или Хомякова мало что говорили ему. Он слышал некогда эти имена от друга молодости Кузина, и даже — с энтузиазмом молодости — просмотрел некогда знаменитую работу друга «Прорыв в цивилизацию». Впрочем, единственное, что Струев запомнил, — это обилие цитат, читать которые было скучно. Словно для того, чтобы построить дом на болоте, надо спрашивать совета тех, кто строит свой дом на горе, — так сказал про себя Струев и закрыл книгу. Культурфилософия Данилевского, евразийство Трубецкого, прогрессивные воззрения Герцена, экстатическое мессианство Достоевского, то есть обязательный идеологический набор, что присутствует в измученном сознании всякого русского интеллигента, — Струеву был абсолютно неинтересен. Намерения объявить Россию островом, равно как и уверения в том, что Россия — часть Европы, казались ему чепухой. Ну, как может большее являться частью меньшего, с геометрической точки зрения это нелепость, и разговаривать не о чем, так сказал Струев Кузину, и спор на этом завершился. И какой же Россия остров, коли в ней нет морей, сказал он славянофилу Ломтикову, всегдашнему оппоненту Кузина. Равно остались не охваченными вниманием Семена Струева свидетельства иностранцев — первые путеводители по России для западных туристов, элегантные философические Бедекеры: язвительная брошюра маркиза де Кюстина, коей зачитывалась горестная наша молодежь, и судьбоносные записки Сигизмунда Герберштейна, что поразили воображение москвичей, не подозревавших правды о своей злосчастной родине. Даже обширный труд Чарльза Пайпса-Чимни, подаренный автором, остался без внимания — Струев поместил объемистый том в туалете и порой бегло проглядывал вырванную страницу, прежде чем употребить ее по надобности. Некоторые особенно пылкие фразы взывали к прочтению и обдумыванию, но Семен Струев подтирался страницей, спускал скомканную бумажку в канализацию, и ход рассуждений англичанина остался ему неведом. Струев полагал, что, коль скоро все его знакомые только и заняты, что прилежным штудированием упомянутых работ, читать их вовсе не обязательно: так или иначе, но весь набор призывов и упреков будет высказан в застольных беседах. Он был недалек от истины. Стоило задать вопрос (причем любой) Борису Кузину, Голде Стерн или Розе Кранц, как они обрушивали на собеседника весь груз своих знаний. Тут были и сетования на монгольское иго и обреченность Петровских реформ, и горе русской интеллигенции, и азиатские корни большевизма, и боль за частную собственность (базис для строительства личности), и провозглашение российского мессианства (или отрицание такового), и апология лютеранской этики труда (или опровержение данной этики). Редкое застолье обходилось без того, чтобы пьяные собеседники не предложили (словами Кюстина, Чаадаева, Вебера, Бердяева) выход из сложившейся ситуации, который практически сводился к тому, что свободная личность должна состояться, а следовательно, присутствующим необходимо повысить зарплату и надо бы наконец поехать на венецианский карнавал. Представлялось необходимым издать новый журнал, еще свободолюбивее прежнего, и уж там-то поискать ответы и решения, и оставалось лишь найти на это деньги у Дупеля или Балабоса. Один увлеченный юноша (Струев не запомнил ни его имени, ни облика) пересказал теорию всеобщих воскрешений известного социального фантаста Федорова, но исключительно в надежде, что воскреснет среди прочих и его прабабка, владевшая сахарным заводом в Тобольске. Ознакомившись со взглядами знакомых, Струев пришел к выводу, что литературу, чтимую всеми, разнообразные рецепты посторонних, письма из Некрополиса и Баден-Бадена, читать не следует. Московские собутыльники ими зачитываются, и что с того? Ситуацию идеологическую легко было проецировать из опыта ситуации художественной: Осип Стремовский считает Энди Ворхола гением, в рассуждениях опирается на его авторитет, и трудно опровергнуть самого Стремовского, если принять, что Ворхол — гений. Однако стоит допустить, что Ворхол — болван, и ситуация упрощается. Они, думал Струев про своих знакомых, полагают, что ситуация неразрешима, только потому, что один профессор так решил и рассказал про это другому профессору. Но разве неизвестно, каким образом приходят мысли в голову нашим профессорам? Ну, сидел дяденька на стипендии у тогдашнего Балабоса или жил на ренту матери-помещицы, страдал, славы хотел, студентам мозги пудрил. Чуть ему оклад прижали, расстроился, написал гневную статью. Набор свойств понятный, умиляться нечему. Все эти книги, решил про себя Струев, всего только пустой набор слов, оправдания бездеятельности и беспомощности. По счастью, Струев не знал ничего о проблемах с финансированием «Современника», о рукописи Чернышевского, выброшенной Некрасовым из пролетки во избежание неприятностей, о мемуарах, живописующих нравы мыслителей той поры, — увы, он бы только укрепился в своей воинственной невежественной позиции. Так называемые проклятые вопросы, думал он, существуют затем, чтобы заполнить досуг болтунов, и решать их никто не намерен. Струев не числил себя интеллектуалом — и, безусловно, таковым не был. Живые свидетельства борьбы умов и взглядов, то, что являлось предметом неусыпной заботы мыслящего человека — т. е. переписка Тургенева с Герценом, или Достоевского с Сувориным, наследие изгнанных философов, его совершенно не интересовали.
Напротив, он решил подойти к вопросу практически, рассмотреть ситуацию трезво, не отвлекаясь на идеологию. Даны следующие условия задачи: а) есть большая, длинная страна, которая живет за счет своего хвоста, т. е. холодной Сибири; б) управляется страна из Москвы, находящейся за тысячи километров от источника своего существования; в) Москва объявлена центром управления на том основании, что в ней живет правительство, которое собирает и контролирует финансы; г) финансы не распределяются по стране, но служат только интересам правящего круга лиц; д) правящий круг лиц отныне не определяется идеологией, династией или законом, он устанавливается произвольно; е) правящий круг имеет основание беспокоиться за свою безопасность, поскольку следующее поколение воров хочет занять их место; ж) соответственно, правящий круг лиц стремится легализовать себя не по отношению к собственной стране, но по отношению к внешнему миру, куда и переводит уворованное; з) окружающие страны заинтересованы в таком положении дел, поскольку имеют возможность коррумпировать правящую элиту, забирать от нее деньги, вкладывать в собственную экономику и уничтожать экономику некогда грозного соседа; и) рано или поздно единственными лицами, постоянно заинтересованными в функционировании российских предприятий добычи, становятся иностранные покупатели, контроль производства переходит к ним; к) данный способ управления страной называется демократией, поскольку деньги конвертируются в личную свободу передвижений и собственности, чего при тоталитаризме не бывает; л) общая демократическая структура мира назначает на управление данной страной удобных менеджеров, которые должны быть коррумпированы, безлики, сменяемы; м) имеющееся у нас правительство есть пример того, как назначенный на управление менеджер решил сам стать хозяином производства, но не знает, как быть с экспортом товара; н) демократическая идея — сильный аргумент для работы с населением: теоретически, на роль наместника может быть назначен любой, если повезет; о) единственной идеей, способной разрушить идею капиталистической демократии жулья, является националистическая идея, эту карту начали использовать; п) вероятно, эту карту использует новое поколение воров, которое, придя к власти, увеличит тарифную ставку при сбыте ресурсов за границу и тем самым повысит свои доходы, что, в условиях мирового кризиса, необходимо; р) единственным логичным будущим данной страны является ее распад, что увеличивает на короткое время число правящих элит и дает большему количеству заинтересованных лиц места наживы; с) привилегированные слои общества будут сформированы преимущественно из людей бессовестных и порочных, поскольку именно такие люди соответствуют заданным стандартам и мобильны при решении бесчестных вопросов; т) когда критерий подлости станет структурообразующим принципом государства, оно обречено; у) распад страны станет желателен для соседних государств, как только контроль за предприятиями добычи будет грамотно распределен меж корпорациями; ф) остается вопрос атомной энергии, но, поскольку ответственным за атомную промышленность назначен министр, который уже трижды менял свои программы в угоду новым хозяевам, соседи могут за атом не беспокоиться.
Вот, собственно, и все, подумал Струев, и никаких загадок, и сфинксов никаких. При чем здесь письма Тургенева? Вот простые причины, почему мерзавцы распоряжаются чужими жизнями и остаются безнаказанными. Вот такие условия задачи, можно подумать и порешать. Он лежал, укрывшись спальным мешком, и чертил в блокноте схемы. Выход из ситуации должен быть, не существует безвыходных ситуаций. Надо было выработать тактический план и план стратегический.
В сущности, ничто не мешало спокойно прикидывать варианты — его отвлекало только лицо убитого сельхозрабочего из деревни Грязь, оно постоянно мерещилось Струеву. Лицо это, окостеневшее в смертной муке, возникало в сознании постоянно, и Струев, видя его, испытывал ярость и не находил для ярости выхода. Точно он должен был с кем-то свести счеты за незнакомого ему рабочего, точно он должен был отмстить. И Струев гнал от себя этот образ: стоит личному интересу вмешаться в общую конструкцию, и — пропало дело. И однако лицо убитого рабочего из деревни Грязь, искаженное болью и бесправием, не уходило никуда, и рядом с ним вставало лицо матери убитого — и Струев видел снова и снова безответную женщину, которая приняла данное ей зло, и готова принимать еще. И ей сделают еще новое зло, и еще новое, и еще, хотя и сделанного довольно. Он видел, как она оседает на