- Никогда не слышал. Да, вижу, - это официанту, показавшему бутылку, откройте и перелейте в графин.
- Русская переводчица, дама с затеями, лет сорока. Мила, глупа, назойлива. Жан Поль просил, чтобы я сделал ей паспорт.
- Вы будете пробовать или я?
- Что ж, давайте попробую. Неплохо. Совсем неплохо. Но должно быть лучше. Попробуйте, барон.
- Вы правы, что-то не так
- Возможно, дело в том, что вино не надышалось.
- Трудно сказать наверняка.
- Откройте-ка еще одну. Мы сравним.
- Правильно. Это взвешенное решение. С вами приятно иметь дело.
- Рад встрече, барон.
VI
Гриша Гузкин сказал:
- Здесь есть анжуйское розовое. Помнишь, его еще мушкетеры пили.
- Вот это да, ты знаешь, куда привести! - восхитился Пинкисевич. - Возьмем бутылку? А лучше сразу две. Мы чем не мушкетеры?
Принесли розовое анжуйское в ледяной бутылке. Художники, спросившие до того по свиной отбивной, стали есть свинину и запивать ее вином. Пока ели, Гриша старался припомнить, правильно ли они поступают и едят ли свинину с анжуйским люди воспитанные, - но вспомнить не мог.
- Как здесь с закупками? - перешел к деловой беседе Пинкисевич, подобрав хлебом соус.
- Ну что тебе сказать? Есть серьезные коллекции.
- У тебя почем покупают?
- Обыкновенные европейские цены, - сказал Гузкин скромно, подержал в руке бокал, посмотрел вино на свет, - в пределах ста тысяч. Недавно барон фон Майзель взял пару вещей для своей коллекции. Так, продаю время от времени.
- Ты уж, небось, миллионером стал.
- Понимаешь, Эдик, здесь не принято говорить о доходах.
- А все-таки?
- На жизнь хватает. Думаю, домик на Лазурном берегу прикупить. Так, осень проводить у воды.
- Заказов много? Здесь вообще какая система? Заказы, как от колхозов через Минкульт? Мол, нам портрет Ленина в зал заседаний? Только тут через галереи и Ленин не нужен? Так, что ли? - Пинкисевич, как всегда, хотел все упростить.
- Здесь все по-другому, Эдик. Сложная система отношений. Надо будет секретаря завести. Невозможно вот так все время самому летать на переговоры; чистая трата времени. - Гриша снова посмотрел вино на свет, покачал бокал, чтобы слегка взболтать вино и разбудить его ароматы; Пинкисевич следил за ним. Гузкин погрузил нос в бокал и понюхал анжуйское. Вино не пахло.
VII
Луговой сказал:
- Я жду старого приятеля, вам будет любопытно с ним познакомиться.
- Не сомневаюсь. Финансист? Или писатель? От вас можно ждать чего угодно.
- Президент компании «Гвельф». Он гораздо любопытнее Жан Поля. Тверже, последовательнее. Тоже решил заняться Казахстаном. Но не бойтесь, земля большая, и ее хватит на всех.
- Меня беспокоят законы Казахстана. Какая там теперь власть?
- Конституцию свободного Казахстана писал французский министр Дюма. Она переписана с конституции Пятой республики, не волнуйтесь.
- А, вот как. Любопытно.
- Вы считаете, у второй бутылки вкус удовлетворительный?
- Да. Пожалуй, да.
- Мне пришло в голову, что они могли храниться в разных помещениях. Та, что мы пьем сейчас, лежала в правильной температуре. Они переохладили первую.
- Я уже думал об этом. Градусов на пять-шесть.
- Вот и Алан. Мы пьем бордо, ты присоединишься?
- Нет, только минеральную. С годами я стал ханжой: не понимаю, как люди могут употреблять алкоголь. Принесите «Эвиан», будьте любезны.
- Мы перейдем на французский. Вы не против, барон?
- Люблю язык Бодлера.
VIII
- Молодежь осатанела, - сказал Пинкисевич Гузкину, давясь кислым анжуйским. Есть такой пролаза Сыч, так он вообще хрен знает что делает. Я его позвал в мастерскую, показал «Серый треугольник». Работал над вещью полгода, между прочим, тонкая гамма, все на лессировках. Посвятил Малевичу.
- И что дальше? - Гузкин не любил слушать про чужое искусство.
- Он сказал, что мой серый треугольник похож на обоссаные трусы его бабушки. Морду бить? Что делать?
- Надо быть выше этого, - сказал Гузкин. - Мы занимаемся подлинным искусством, к чему реагировать на хамство?
- Но это понижает общий культурный уровень.
- Новое поколение ничем себя не проявило. Это правда.
- Нельзя допустить, чтобы у Запада создалось искаженное представление о русском искусстве.
- Надо поговорить в сведущих кругах. Расставить, так сказать, акценты, - сказал Гриша значительно.
- Понимаешь, разлетались эти сычи - и туда, и сюда; все страны этот гад уже облетал. Куда ни приеду - везде: сыч, сыч. Везде втюхивает свое - и не сказать даже что. Когда мы начинали, у нас были идеалы, правда, Гриша? Малевич, Родченко…
- Бесспорно.
- Ты поговори здесь с нужными людьми.
- Надо будет сказать барону.
- А вы в хороших отношениях?
- Видимся довольно часто, - сказал Гузкин сдержанно, давая понять, что ближе друзей, чем они с бароном, не бывает.
- Поговори, а? Он, похоже, влиятельный человек
- Еще бы!
IX
Луговой отпил глоток вина и сказал:
- Алан сделал для торжества идей коммунизма побольше, чем Сартр. Перед вами, барон, сидит человек, кормивший французскую компартию двадцать лет. Деньги на партию Жоржа Марше шли из «Гвельфа».
- Любопытно.
- История поучительная. Когда коммунисты едва не выиграли выборы во Франции, голлисты конечно, напугались. Но мы - больше. Двадцать пять процентов французов накормить - не шутка. На руководящих постах они сидеть не будут, банками править не станут, а голодать не должны. Поди накорми такую ораву - да с запросами! Это, барон, не три миллиона кубинских ртов. Это не ангольские вояки.
- Я бы пробовал через Алжир.
- Наши товарищи голову сломали, но придумали. Отдали концессию на разработку тюменского месторождения за бесценок французской нефтяной компании «Гвельф» (Алан поклонился) - и Алан в виде ответной любезности разницу в деньгах выплачивал Жоржу Марше.
- Остроумно.
- Так тюменский мужик, получая три рубля на водку, кормил миллионы французских бездельников. Вдруг - вообразите! - обвалился коммунизм в России, а Марше и его компартия сгинули начисто - но нефть-то продолжает по трубе идти, тюменский мужик-то работает. Вот мне и любопытно, Алан, кому и куда ты теперь платишь - Марше-то уже нет.
- Вы пьете Шато Брион? - ушел от ответа Алан. - Вот видите, что могут позволить себе люди, участвующие в реальной политике. А я даже сигары курить бросил. Безумные деньги, и вред здоровью.
- И как, стали здоровее?
- Стал богаче.
- Это и есть здоровье. Однако вино недурное.
- Первая бутылка была странной.
- Покажите-ка пробку. Вот видите?
- Да. Совершенно верно.
- Это снимает вопросы.
- Пробка практически сухая.
- Переохладили, что и требовалось доказать.
X
Гриша выпил бокал до дна и сказал: манифик! А официанту: гарсон! Эдисьон силь ву пле!
Официант принес счет, и Гузкин положил несколько купюр на блюдце, а сверху придавил их двумя франками.
- Он был мил, - пояснил Гузкин Пинкисевичу, - я думаю поощрить парня. Здесь принято давать чаевые.
Официант в ресторане «У Липпа», впервые получивший на чай два франка, посмотрел на Гузкина странным взглядом, ушел с блюдцем и вернулся, неся сдачу - те самые два франка, которые не входили в счет.
- Делает вид, что дает сдачу, - объяснил Гриша. - Если он на глазах у метрдотеля возьмет деньги, будет скандал. Здесь, на Западе, дисциплина.
- Ну еще бы, - согласился Пинкисевич, - это тебе не ресторан «Прибой».
- Оставить чаевые или нет? Впрочем, если он показывает, что ему не нужно, - Гриша пожал плечом и опустил два франка в карман.
XI
- Где будете обедать? - спросил фон Майзель.
- У музыканта Ростроповича, на авеню Мандель.
- А, я его встречал.
- Тогда зайдем вместе, Славa любит гостей.
- Нет, улетаю вечерним рейсом. Но с удовольствием подвезу вас. Я с шофером.
- Вам понравился Алан? - спросил Луговой в машине.
- Его фамилия де Портебаль?
- Алан из потомков дипломата Талейрана.
- Прекрасно знаю. Из этих новых баронов. - Машина вынырнула из тоннеля, и Майзель поглядел в окно на площадь Конкорд. - Вам нравится Париж, Иван?
- Не особенно. Я равнодушен к южным городам.
- Какое странное определение Парижа.
- Вы находите? Отчего же странное? Платаны, каштаны. Мне он напоминает русский приморский город Сочи; все серебристое, блестит вода, цветут каштаны, отдыхающие едят под тентами. Я человек северный.
- Вы, видимо, любите Москву.
- Это правда, я старый москвич. Всю жизнь на Патриарших прудах
- Вероятно, красивое место.
- Лучшее в городе.
Машина свернула на Елисейские поля. Авеню Мандель была уже близко.
XII
И пока серьезные люди занимались серьезными, масштабными делами, те, на чьих плечах лежала забота о культуре, тоже работали. Ведь быть с веком наравне, поспевать за прогрессом не так-то просто, как любил повторять Яков Шайзенштейн. Пинкисевич недаром ревновал к художнику Сычу: успех последнего был невероятен. Перформанс с хорьком занимал первое место в культурной жизни столицы - по всем опросам, по всем рейтингам. Хорек разжирел, стал ленивым, гладким и наглым. Откормленный отборной пищей, он теперь уже не помещался в кирзовый сапог, пришлось шить новый сапог на заказ, да не из кирзы, а из мягкого сафьяна, а не прошло и полугода, как и еще один: хорек жирел и жирел и достиг размеров небольшой собаки. Он давно уже не ел из миски, а сидел на равных за столом с членами семьи Сыча, залезал мордой во все тарелки, хрюкал и урчал. Домашние пытались вразумить художника и указать животному на его место, завести клетку, наконец. Сыч и сам понимал, что некий разумный рубеж в отношениях со зверем перейден. Но, в конце концов, говорил он жене, надо же понять, что этот зверь нас всех кормит. Это ведь, если разобраться, только естес