- Представители народа, но не толпа. Леонид Голенищев - это, по-твоему, толпа? - при этих словах Леонид кивнул жене, усмехнулся в бороду. - Кто-то обязан подумать о других, не только о себе. Не нравится тебе президент - предложи лучшего. Не нравится искусство - спорь, делай свое. Именно это Леонид тебе и говорит. Вот, допустим, Тушинский - чем не кандидат? Голосуй за него, участвуй в жизни. Не нравятся беспредметные холсты, не угодили инсталляциями - прости их, не суди строго, суть не в них. Речь не об искусстве и не о политике - об этике. Взрослый человек, - Елена Михайловна докурила сигарету, раздавила окурок в блюдце, - взрослый человек обязан понять, что мир един, и складывается из равномерных усилий многих. Если ты не сумасшедший, должен понимать, как устроен мир.
- И как же мир устроен? - спросил Павел.
- Существует общественный договор. Люди научились разделять заботы. Тем, кто слабее, - дали работу полегче, те, кто сильнее, - взяли на себя больше забот. Есть искусство - чтобы будить эмоции, и дипломатия - чтобы регулировать эмоции. Есть продавцы колбасы и покупатели колбасы. Есть деньги, чтобы оплачивать труд дипломата, колбасника и художника. Важно, чтобы труд каждого участвовал в общем рынке. Сделано так для того, чтобы каждому, и тебе тоже, жилось лучше.
- Придумали еще оружие. И полицию. И тюрьму.
- Существуют тюрьмы, и понятно зачем. Если некто подался в партизаны и гуляет с топором в лесу, - то что с ним делать? И если бродит по Европе призрак коммунизма, столь любимый твоим дедом, то призрак этот надо поймать и найти ему место, чтобы людей не пугал, - и Елена Михайловна сощурилась презрительно, вспоминая старого родственника.
- Будто в отсутствие психа с топором все легко договорятся. Будто в отсутствие призрака коммунизма страны не воевали.
- Приходит время, когда разумная организация исключает случайности. У нас есть прекрасный друг, Борис Кузин, тебе стоит его послушать. Когда-то цивилизованная часть мира была ничтожно мала по сравнению с огромными пространствами варварства. Но усилия прогресса не пропадают даром. Шаг за шагом цивилизация отвоевала у варварства мир: заменила тиранию - обменом.
Недаром Елену Михайловну побаивался сам старик Рихтер. Она умела так внятно и точно излагать мысли (в данном случае положения теории Кузина), что возражать было трудно. Рихтер прибегал к аргументам пророческим: вздымал клюку, вещал о Страшном суде над капиталом. Очевидно, что в рамках логики такие приемы недейственны. Елена Михайловна спокойно рассказала, как общество, чередуя борения с покоем, неустанно движется к совершенству. Сбои на этом пути случаются, «цивилизационные срывы», как называл это Борис Кузин, но в целом вектор развития неизменен. И разве плоды просвещения не очевидны? Разве внедрение знаний и комфорта не говорит само за себя? Разве пенициллин не лучшее лекарство, чем кровопускание?
- Надо ли это понимать так, - спросил Павел, - что когда художник Дутов ляпает кляксы на холст, он поддерживает разумную организацию общества?
- Откуда такое презрительное отношение к людям? Откуда в вас, Рихтерах, это чувство превосходства? - мать подняла брови, закурила еще одну сигарету. (Вот и Лиза так говорила: «Будь снисходительнее. И не жалуйся, что люди тебя не любят, если ты сам их не уважаешь».) Елена Михайловна продолжала: - Хорош Дутов или нет, новатор или кривляка, но Дутов нужен обществу. Его творчество встроено в рыночную систему. Рынок - не просто торговля. Это метод защиты от казарменного распределения. Подумай сам, - в таких случаях Борис Кузин говорил «зададимся вопросом», - как устроены отношения людей? Генерал покупает картины Дутова, Дутов покупает на эти деньги колбасу, производитель колбасы вкладывает деньги в банк, банкир выделяет средства генералу, чтобы защищать общество - и каждый из них поддерживает развитие другого. Их свободу регулирует рынок. Согласись, это лучше, чем когда один диктатор распоряжается сразу - искусством, финансами, колбасой и вооружением.
Леонид Голенищев кивнул своей новой супруге. Он сам даже не особенно трудился, снабжая жену нужными мыслями. Все получилось само собой: приходят умные люди, говорят верные вещи. И - сама жизнь убеждает. А то, что Елена способна так ясно выражать суть, - целиком ее собственная заслуга.
- Допустим, - сказал Павел, - так рынок и устроен. Но скажи, прав ли я: свободное развитие художника, колбасника, генерала и банкира возможно лишь до той поры, пока банкир считает художника лучшим в своем деле, художник убежден, что колбасник не подмешивает в фарш крысятину, колбасник верит, что банкир - не вор, а генерал полагает, что данное общество стоит защищать. Если бы генерал решил, что есть общество предпочтительнее данного, то он из соглашения бы вышел, не так ли? И если бы художник знал, что где-то бывает лучшая колбаса, он бы не поддержал колбасника. Получается, что эта организация держится на убеждении, что в сделке участвует лучшее из возможного.
- Конкуренция - основа рынка. Верно: генерал, колбасник и банкир выбирают лучшего художника, а колбасник, банкир и художник - лучшего генерала.
- Но они не специалисты - и выбрать не могут. Как мне решить, какой генерал лучше? Что знают колбасники и банкиры об искусстве? В конце концов, генералы выбирают генерала, колбасники выбирают колбасника, но при чем тут общий рынок? Как им решить, какое искусство лучше подходит данному обществу, качественно развлекает, нарядно украшает? В государстве тираническом это решает тиран, а в открытом обществе решается само собой - правильно ли я тебя понимаю? Просто генерал, колбасник и банкир приходят к общему мнению, какое именно искусство им подходит. Верно?
- Грубая социология, - сказала Елена Михайловна. Подобно многим другим интеллигентным людям она научилась употреблять это определение для обозначения излишне резких суждений. Она не знала, существует ли социология «мягкая», однако термин «грубая социология» оказался уместен. - Ты должен добавить к этому, что открытое общество и свободная конкуренция пробуждают в художниках лучшие стороны - и искусство такого общества будет выражать свободу. Искусство, выражающее свободу, - лучшее из искусств.
- А банкиры и колбасники должны быть уверены, что у них - лучшее из возможного.
- Так и есть.
- Для того чтобы такая договоренность работала, надо, чтобы всем было выгодно конкурировать. Потому что участие в конкурсе и на рынке - еще не гарантия качества. Надо, чтобы не существовало другого художника - где-нибудь в Африке, - который был бы лучше, чем член нашего общества. Возможно, ему не хочется жить с нами, но его картины лучше. Нужно, чтобы художник не знал, что где-то делают лучшую колбасу, чем у того колбасника, который покупает его картины. Но если все граждане разочаруются друг в друге? Например, банкир станет считать, что искусство плохое и перестанет собирать его, колбасник из недоверия к банкиру будет хранить деньги в чулке, а художник заведет огород и примется сажать картошку, наплевав на колбасу. Что тогда?
- Поверь, - Елена Михайловна посмотрела на Павла, щурясь, - всегда лучше договориться, - и Леонид Голенищев кивнул. - Ты спрашиваешь: зависит ли рынок от информации? Да, зависит. На то свободная пресса - наши добрые друзья: Баринов, Чириков, Плещеев. Появится хороший художник в Африке, его непременно перевезут в цивилизованное общество, они его не упустят! Отыщут хорошую колбасу в деревне, наладят ее доставку в город.
- Все организовано?
- Да, теперь все организовано. И это сделано специально для тебя.
- Видимо, это справедливое общество, и организовано ради общего блага.
- Лучше ничего не существует.
- Но как получилось, что в основе этого справедливого общества - лежит творчество Дутова, а он - дурак? Как получилось, что условием общей организации являются опусы Джаспера Джонса, который не умеет рисовать? Объясните мне, как? Я согласен, что договоренность всех - есть условие общей свободы. Но однажды все увидят, что один из граждан сфальшивил - и вытащат из фундамента общества искусство. Если один кирпич кривой - здание не устоит. Этот кирпич рано или поздно треснет - тогда все здание рухнет, - Павел хотел сказать про любовь, но не сказал. - Я утверждаю, что если занятие, которое выдают за искусство, окажется не таковым - тогда будут обесценены все прочие занятия. Тогда и колбаса - не колбаса, и деньги - не деньги.
- Проверить это просто. Колбаса - та, что мы на завтрак ели, - это колбаса или нет?
- Колбаса.
- Значит, искусство - это искусство. И для того чтобы у банкира и колбасника была гарантия в том, что искусство неподдельно, существуют галерея и газета - то есть информация.
- Галерея - это вроде ревизора в банке и санитарной проверки в колбасном ряду?
- Галерист, журналист и политик - такие же члены общества, как колбасник, художник, генерал и банкир. Их работа состоит в том, чтобы регулировать деятельность производителей. Товар, искусство, деньги, война - покупаются и продаются. И нужны люди, следящие за сделкой. Вот твой друг, - Елена Михайловна указала на Голенищева, который наблюдал за беседой миндалевидными глазами, - твоему другу общество поручило присмотреть, чтобы все было честно.
Леонид Голенищев кивнул.
- А вдруг он - мошенник? - не мог остановиться Павел. - Если политик договорился с банкиром, чтобы обжулить колбасника?
- Ничего не получится - в организацию работы рынка вложено больше денег, чем те, которые может украсть один банкир и один политик. Жулика разоблачат.
- Значит, миром правит обмен?
- Это предпочтительнее, чем кровь.
- А если художник из Африки, когда его перевезут в метрополию, посмотрит - и скажет: чепуха это, поеду обратно. Что тогда?
- Выпадет из истории - только и всего.
- Значит, от воли одного человека в сложившейся договоренности - ничего не зависит? Но тогда почему такая договоренность называется свободой?
- Потому что свобода и анархия, - сказал Леонид Голенищев, вступая в беседу, - вещи разные. А ты стал анархистом и близок к помешательству.