да является ценностью? И поди докажи, что свобода - она только тогда свобода, когда моральна. Так использование прибавочной свободы обществом - сделало общество бессильным.
Но - неизбежно возникал у отдельных граждан вопрос: может быть, это какая-то иная свобода? Не совсем та, о которой мечтали? Однако другой-то не было. И неполноценный продукт, употребляемый в качестве свободы, существовал именно потому, что наличие большинства и меньшинства никто не отменял, потому что прибавочная стоимость и стоимость вообще - понятия не идентичные.
И почувствовали приближение распада. Только поздно почувствовали. Раньше надо было принюхиваться - а вдруг уже гнилью потянуло? Но было не до того. Каждый новый правитель подходил к туше Родины с конкретным замыслом - раскромсать; а подумать - не стала ли означенная туша разлагаться - не успевал: времени не было - зазеваешься, другой лидер кусок из рук вырвет.
Им - все было не указ. Читали на стене «мене-текел-фарес», а не верили, что это им написано. Распилили страну на части, расфасовали по портфелям, но полагали - это ничего, это не страшно, это мы просто такие рачительные хозяева - прибираем, что плохо лежит. Подобно схеме разделки мясной туши, что висит над прилавком в мясном ряду, рассматривали карту России - и прикидывали, чесали в затылке: откуда бы еще кусок оттяпать? Здесь вроде все вырезали лакомое, здесь проели до костей, а что если тут ухватить? Вроде и нет там уже ничего, а вдруг получится отгрызть последнее? И наблюдали, как по кусочку, по камню, по бревнышку растаскивают страну, - и думали: на наш век хватит. И знали, что один либерал убежал и прихватил пять миллионов, а другой демократ отбыл - и десять миллиардов увез. Казалось - пусть себе. Вот отбыл в неизвестные края министр путей сообщения, по слухам - вор. Вроде бы вчера говорили, что будет он президентом нашей страны, рассматривалась такая возможность - а нынче драпанул он и увез с собой - кажется, миллионов двести. Ну, может, несколько меньше или больше - кто считает? Казалось бы, если человек собирается стать президентом страны, если он министр путей сообщения - зачем ему из этой страны бежать? А чтобы не посадили, объясняли люди осведомленные. Позвольте, так, значит, у нас был министром человек, которого надо - в тюрьму? И он президентом мог стать? А тот, что вместо него стал, - он честный? А вот смылся в Швейцарию министр атомной промышленности и увез - так, скромно, человек без особых запросов - девять миллионов. Объявили в розыск. Позвольте, и этот человек у нас командовал атомной промышленностью? Долго ли? Да лет так десять. Так, может быть, он и с атомом что напутал - дело-то нешуточное. А вот и губернатор Северного края дунул прочь - у него миллиарды на счету. А вот бывший секретарь Совета безопасности страны уезжает, и не с пустыми карманами, заметьте, - ну не диво ли? А как же, хочется поинтересоваться, с безопасностью нашей?
И никто не говорил простой вещи: если из страны уезжают (бывшие или нет - неважно) министры, губернаторы, секретари Совета безопасности, премьер-министры и депутаты, это значит лишь одно - страны больше нет.
В отличие от кодекса чести, распространенного среди моряков, в среде политиков на суше - а именно в странах, где законом является коррупция, - капитан бежит первым. И капитаны - драпали во все лопатки, а пассажиры смотрели им вслед: много ли с собой начальство прихватило? Ой, много. Кое- что осталось, конечно. На их капитанский век хватит, следующее поколение капитанов тоже что-нибудь урвет. Но страны уже нет.
Некогда жестокий тиран Сталин принимал парад в осажденной замерзшей Москве - и показательным образом, всем на диво, стоял на Мавзолее. И слухи, слухи: хотел уехать, а - гордец - не уехал. Струсил, а потом все-таки остался с народом. Ползли недобрые слухи - но в отношении правителей нынешней России и сопредельных земель слухов не требовалось: секретов не делали. Вот с Украины уехал бывший премьер-министр Лазаренко, увез на память об отчизне 240 миллионов долларов. Как, удивлялись, премьер-министр уехал на Запад? Да, знаете ли, уехал. А еще, говорят, бывший лидер демократической партии, тот самый дяденька, что был русским премьер-министром в годы реформ, - хочет жить в Америке и деньги свои перевел туда. Ну, это врут - несомненно, врут! Быть такого не может, чтобы премьер-министры свободной страны, которая не пала жертвой фашизма, бежали! Они же - не поэты, что движимы необъяснимой романтикой, они правители страны, если они из страны уезжают, значит, страны больше - нет. Ведь не уехал же Лазаренко в Штаты, чтобы основать правительство в изгнании, - нет, он просто жить уехал туда, где лучше, кушать вкусно, слушать рокот прибоя на пляже.
Бывали прецеденты побегов государственных лиц из вверенных им земель: например, из Берлина сбежал Мартин Борман с партийной кассой, из Ирана - шах Мохаммед Реза Пехлеви, с Кубы - диктатор Батиста, из той же России - премьер Керенский. Но это происходило в случае государственного переворота или оккупации страны неприятелем. Сегодня в свободную демократическую капиталистическую Россию вражеские войска не входят, однако правительственные чиновники бегут во все стороны.
Объясняли так: ненадежный строй, того гляди, наши преемники нас в тюрьму посадят. Но, извините, что же за дрянь вы строили, если сами от нее бежите? И зачем, спрашивается, шли вы править землей, которая так вам несимпатична?
Вернее же было иное объяснение: всякий новый наместник приходил к власти за одним - обозначить свой процент от сделки с большой империей, растаскивающей Россию по кусочку, взять, что можно, - и уносить ноги.
Такой порядок окармливания наместников был установлен ровно с тех благословенных пор, как обвалился так называемый социализм. Решили: считать его цели яко небывшими, нет у нас намерения жить в этой стране - мы хотим в другую, прогрессивную. Она возникнет на руинах этой - на гробах. Оказалось: невозможно уничтожить страну - чтобы построить новую; поэтому выполнили только половину намеченного.
И - слетелись стервятники на полудохлую страну. Со времен освоения Южной и Центральной Америк мир не знал такого пиршества. Кинулись - как на Клондайк, кинулись - как за золотом инков, кинулись все, от немецких дантистов, вложивших сбережения в акции корпораций, раскупающих русские ресурсы, - до магнатов и политиков, которые брали производство целиком, земли - целиком, будущее - сразу и сегодня. И русская компрадорская буржуазия еле успевала - продавать, продавать!
Но постепенно оформились новые буржуи из самих русских, а им свою страну никогда жалко не было, и стали рвать полудохлое тело России - раздергивать на кости и жилы. Уж не осталось ничего - но выскребли и остатки.
Вот отвалились от России сопредельные ей земли, вот края и регионы стали враждебны центру, вот расползлось население по чужим областям и негостеприимным окраинам, вот уже и пропала цельная русская нация, вот обозначились интересы у восточных царьков - вот и конец пришел, кончилась великая страна.
И тогда, когда было уже поздно, спросили себя: а, собственно, ради чего мы все это затеяли? Ответили: ради свободы! А что же такое свобода, спросили себя русские граждане, озирая пепелище. Вероятно, свобода государства - это состояние, при котором соблюдаются простые условия его целостности и сохранности. Сокровища земель этого государства принадлежат ему самому и расходуются во имя его блага; язык его народа ценят и хранят; его культура и обычаи в почете; армия защищает его границы; дети в государстве получают хорошее образование, старики - достойную материальную помощь, а больные - хороший врачебный уход; правители ответственны перед народом. Государство, в котором данные условия соблюдены, можно считать свободным. А если не соблюдены условия - тогда государство несвободно. Или его просто нет.
Ха-ха! - рассмеялись либеральные интеллектуалы, услышав такое определение. Выходит, если границы крепки, армия хороша, пенсию платят, язык в школах преподают - тогда свобода? А как же тоталитарная идеология?
А - никак.
Если правитель ответственен перед народом, охраняет культуру и язык, образование и границы - тоталитарной идеологии не будет. Тоталитарная идеология неизбежно разрушит культуру, язык, границы и сам народ. И первый симптом возникновения такой идеологии - разрушение культуры. Как бы розны ни были названия тоталитарных идеологий в двадцатом веке, их суммарная суть одна - реставрация язычества, уничтожение христианской культуры. Вместе с ней было уничтожено представление о свободе.
Однако свобода и не была никем востребована. Массы, интеллектуалы, герои, государство - в стремлении к прогрессу алкали иного: а именно прибавочной свободы. Дайте той самой прибавочной свободы, в коей сосредоточены дорогие сердцу привилегии, - а ничего иного и не надо! Ради нее и сражались, ее получили, ей и служили.
IX
Чтобы проследить, как циркулировала прибавочная свобода в обществе, сбросившем ярмо тоталитаризма, достаточно обратиться к истории независимой прессы. Некогда пылкая и будоражащая воображение, пресса постепенно снизила градус страсти. Пафос был редуцирован логикой рынка: не нужно Ефрему Балабосу читать революционных призывов, ему про отели на Гонолулу любопытнее. Какие люди оттачивали перья в свободолюбивых изданиях! Что им, улицы теперь мести? Отнюдь: сыскали места работы нисколько не хуже. Появились газеты не революционного, а, так сказать, эволюционного содержания. Объективная информация о презентациях, балах, сделках и кривой маркетинга - потеснила призывы к свободе. Журналисты негодования не выражали: понимали, что свобода - и есть рынок, а раз рынку нужны объективные данные о ресторанных ценах и ценах на нефть - значит, таков дискурс свободы. Даже фанатику свободного слова сделалось ясно: декларацией читателя не удержишь, информация - вот королева рынка. Новая объективная журналистика столкнулась лишь с одной трудностью: отсутствием информации. Информация - по определению - есть то, что отделяе