— Я постараюсь быть забавным!
Он услышал короткий смешок Бланш, легкий, как пух.
— Я подумаю, перезвоню тебе.
С бешено колотящимся сердцем Жан-Жан повесил трубку. Не прошло и минуты, как телефон зазвонил.
— Ты можешь быть готов завтра? — спросила Бланш.
— Я готов сегодня!
Вешая трубку во второй раз, он улыбался.
На самом деле оказалось очень просто взять жизнь в свои руки.
Марианна ждала в машине, пока они делали свое черное дело с Бурым.
Она закурила сигарету, она устала, злилась, она знала, что была на волосок от чудесной новой жизни, в которой, сидя на мешке денег, открыла бы свое дело по прямым маркетинговым консультациям, которое бы ее озолотило.
На волосок!
Вместо этого все обломилось, а обломилось потому, что она предоставила идиотам решать за нее.
Ей нельзя было дать Белому впутаться в эту историю с местью.
Ей нельзя было позволять ему пойти на поводу у Черного с его бредовыми идеями только ради того, чтобы пресечь растущий авторитет Серого.
Она должна была велеть Белому взять деньги, уехать с ней и порвать эту чертову противоестественную связь с братьями.
Она не сомневалась, что ей бы это удалось, и все было бы проще.
Но теперь, когда Белый потерял власть над стаей, приходилось признать, что она не знала, на каком она свете. Можно было просто вернуться завтра на работу и придумать какую-нибудь байку о похищении и заключении.
Только не об изнасиловании, имидж жертвы в стенах предприятия ей ни к чему.
Тут в машину вернулись волки. Они были все в грязи и пахли потом. На этот раз за руль сел Черный.
Перед тем как тронуть машину с места, он с силой хватил кулаком по приборному щитку и подавил рыдание.
— Теперь надо хорошенько подумать. Хватит действовать с кондачка!
— Рано или поздно мы его найдем… — сказал Белый.
— Да, — кивнул Черный, успокаиваясь.
— Это только вопрос времени… — вставил Серый.
— Времени, да… — повторил Черный.
С Марианны было достаточно, ей осточертели эти бредни.
— Ладно, ребята, я теперь вас оставлю. Делайте что хотите, только сначала завезите меня ко мне домой… Мне надо принять Душ.
В машине воцарилась тишина.
— Но ты же с Белым, — удивился Черный.
— Я с кем хочу и когда хочу, — отрезала Марианна.
— Черный хочет сказать, — вмешался Серый, — что ты теперь с Белым. Ты не можешь вот так бросить ни его, ни нас. Ты член семьи…
— И это хорошая новость! — добавил Черный.
— Отвезите меня домой, — не унималась она.
— Мы не можем отвезти тебя домой, — сказал Белый, — слишком поздно.
Марианна поняла, что ситуацию заклинило, как ржавый болт в двери, и ей ничего не остается, только ждать.
Ей захотелось что-нибудь разбить, но разбить было нечего, и она лишь прикусила изнутри щеку.
Оставалось надеяться, что волки доберутся до Жан-Жана быстро. После этого она попытается внушить Белому, каков потенциал прямого маркетинга в «постоянно меняющемся мире, где только и нужно дать предприятиям средства для амбиций».
Марианна почувствовала, как рука Белого обняла ее плечи. Этот нежный и покровительственный жест вызвал у нее легкое раздражение, но она его не выказала.
Наоборот, крепче прижалась к нему.
Она знала, что это прибавит ей уверенности в себе.
И чем увереннее она в себе, тем восприимчивее он будет к ее аргументам.
Черный тронул машину с места.
Он явно не знал, куда едет.
Жан-Жан провел еще целый день в палате рядом с директором по кадрам, который так и не пришел в сознание. Больше всего на свете Жан-Жану хотелось покинуть больницу, но, как он ни настаивал, не смог переупрямить молодого врача, слепо цеплявшегося за больничные правила. Наконец, ранним утром второго дня, подписав расписку, он смог уйти.
Сердце набухло от радости, жизнь казалась ему полной обещаний, когда он доехал на такси до дома Бланш Кастильской и нашел ее в почти опустевшей квартире. Остались только стол, кровать, пара стульев и два набитых одеждой чемодана.
— Я все выбросила, больше сюда не вернусь, — сказала она. — У меня здесь больше ничего нет.
— У меня тоже.
— Ты не знаешь… У тебя еще есть где-то жена…
— Когда-нибудь я расскажу тебе про мою жену…
— Я никогда не понимала, как можно прожить столько лет с человеком, которого не любишь?
— Бывает, встречаешь кого-то, и все мало-помалу устраивается само собой, помимо твоей воли… Как западня… Я знаю, что хвалиться нечем, но это так…
Бланш ничего не ответила, просто обняла его. Он не знал, значит ли это, что она понимает, или нет, но было приятно. Ему подумалось, что, может быть, они все-таки станут парой, просто парой, когда засыпают вместе и вместе просыпаются, любят друг друга и ссорятся иногда. Чем-то нормальным.
Ему бы это понравилось.
Он помог Бланш прибрать то, что еще оставалось, и пошел к отцу попрощаться.
Ему показалось, что старик взволнован. «Когда вернешься?» — спросил он, и Жан-Жан пожал плечами.
— Вот и хорошо, — сказал отец, — поступай как я… Однажды ты поймешь, для чего ты создан, и сделаешь это!
Жан-Жан поцеловал отца. Он не целовал отца с детства и даже не мог точно припомнить, когда это было в последний раз. Когда они обнялись, нахлынуло странное чувство, воспоминания и ощущения всплыли из глубины лет смутным множеством, как косяк морской мелочи, попавший в рыболовную сеть.
У него сжалось горло.
Потом он забежал в свою квартиру. Двери были еще опечатаны, он сорвал печати и вошел.
Было холодно, должно быть, отключили отопление. В воздухе витал легкий запашок — из кухни тянуло гнилью. Идти смотреть, в чем дело, не хотелось, хоть обвались завтра потолок у этой квартиры, ему глубоко плевать.
Он направился в спальню, увидел кровать, которую никто не застилал с той ночи, когда на них напали четыре волка. Ему вспомнилось, как он изредка занимался с Марианной любовью на этих пурпурных тергалевых простынях. Гордиться было нечем, это никогда не было любовью, его всегда преследовало странное чувство, как бывает, когда кормишь рыбу: холодное тело, холодный взгляд, чисто органическая деятельность.
Ему стало немного стыдно.
Он сунул кое-какую одежду в спортивную сумку и ушел.
Белый с двумя братьями и Марианной переночевали в машине.
Было холодно. Плохо пахло. Время от времени Черный запускал мотор, чтобы немного согреться.
До этого они остановились на заправке, и по просьбе Черного всем этим пришлось заняться Марианне: купить сандвичей, кока-колы, залить полный бак. На таких заправках полно камер наблюдения, было ясно, что если их засекут, то узнают в мгновение ока.
Они проехали еще немного, потом поели, не выходя из машины, на площадке для отдыха, где несколько больших грузовиков казались в темноте принявшими жестокую смерть слонами.
В какой-то момент, не вытерпев, Марианна отошла пописать на грязный газон, кое-как спрятавшись за щитом с указателем.
Вернувшись в машину, она уснула, надутая. У Белого опять стоял, и он задумался, каков был бы ответ, предложи он ей трахнуться, но понял, что она не в настроении.
Вероятно также, что ее охлаждала близость Черного и Серого.
Он знал, что такого положения вещей она долго не выдержит.
Что-то должно было произойти.
Белый размышлял добрый час, борясь с унынием, к которому не привык и которое от этого особенно пугало.
Ему подумалось, что это могло быть первым признаком выгорания.
Он знал, что это болезнь века.
Он продолжал размышлять.
И наконец, когда заря гранатового цвета встала над автострадой, его осенила идея.
Совсем простая идея.
Хорошая идея.
Настоящая.
Машина Бланш Кастильской была такой же грязной и захламленной, как ее квартира. Обертки от печенья, конфет, сандвичей, пустые банки и жирная бумага образовали культурные слои на ковриках и на заднем сиденье, в салоне стоял тяжелый запах звериного логова. Жан-Жану, однако, было здесь хорошо: этот запах вкупе с дальней перспективой автострады на Германию будоражил все его чувства и делал наступивший день похожим на самый прекрасный сон.
Они выехали около полудня, погода стояла никакая, ни ясно, ни пасмурно, ни жарко, ни холодно, из тех погод, что даже не пытаются быть на что-то похожими.
Они миновали большой пригород с его чередой торговых центров, промышленных парков, жилых башен и коттеджных поселков. Потом, уезжая все дальше, вырулили на большую трансъевропейскую автостраду, пролегающую прямо, как стрела, через унылые сельскохозяйственные пейзажи Северной Европы. Длинные желтоватые поля чередовались с длинными тускло-зелеными полями, засеянными бесплодными семенами рапса, пшеницы, кукурузы, генетический код которых был тщательно разработан в лабораториях агропромышленными гигантами, такими, как «Монсанто» и «Басф».
Жан-Жан попытался представить себе прежний мир, в котором геномы еще не были приватизированы. Мир, где женщины не вносили никаких модификаций и их потомство, по образу и подобию пшеницы, кукурузы и рапса былых времен, не было защищено копирайтом. Это наверняка давало некоторые преимущества, чувство воли (возможно), свободу воспроизводства в мире, где бесплодие еще не было закреплено законодательством об интеллектуальной собственности. С другой стороны, какой же это был бардак: гектолитры инсектицидов и дефолиантов, выливавшиеся на немодифицированные растения, женщины, подверженные всякого рода болезням… Во всяком случае, так ему говорили.
В конце концов, он не слишком много знал и, сказать по правде, не особо интересовался. В Средние века люди редко задумывались об Античности. В эпоху Возрождения плевать хотели на Средние века, все и всегда жили в настоящем, иногда думая о будущем и почти никогда о прошлом.
Беда, конечно, в том, что, когда кто-то пытается обойти ко