— Без обид, но я не знаю, зачем ты мне все это рассказываешь. Ты подаешь заявку на эту «работу»?
— Наверное, потому что я пытаюсь трахнуть тебя?
Я закатываю глаза, игнорируя его вульгарный ответ.
— Хорошо, а ты? С кем ты сделал это в первый раз?
— Ах, я помню, как если бы это было вчера: мне было пятнадцать, и ее звали Пенни Вандер Вал. Она была старшей сестрой моего друга, и она позволила мне трахнуть ее на сеновале амбара. Разумеется, она была не девственница. Считает ли это, если я кончил, надевая презерватив?
Грубо.
— Я так не думаю.
— Да, ты, вероятно, права; не было фактического проникновения полового члена. Это был только кончик.
— О, мой Бог. Фильтр! Фильтр!
В темноте слышится его веселое фырканье.
— Ненавижу прерывать тебя, Джим, но если ты думаешь, что это плохо, ты не захочешь знать, что происходит внутри этой головы прямо сейчас.
«Ты так ошибаешься, — не переставая, думаю я. — Настолько, настолько ошибаешься».
Я хочу знать.
— Ты такой же дремучий, как лужа, Осборн. Конечно, я знаю, что сейчас происходит в твоей голове. Ты не делаешь секрета из того, что моя бабушка назвала бы «охотой за юбками».
— Охотник за юбками? Черт, я не слышал об этом. Мне это нравится.
— Это не комплимент, Себастьян.
Он хихикает.
— Если ты так говоришь, Джим.
Мы лежим в тишине, но я могу слышать его мысли. Чувствую его ровное дыхание рядом со мной. Чувствую, как его рука скользит по твердому матрасу, скользит под стену из подушек и хватается за мою руку.
Переплетая пальцы, он сжимает.
— Я рад, что я здесь.
— Я… — я проглатываю комок в горле. — Я тоже.
И я.
Я рада, что он здесь со мной, несмотря на его высокомерные выходки, чтобы сюда приехать. Глупый, симпатичный и странно добрый Себастьян Осборн. Мой друг.
— Спасибо за приглашение. Мне нужен был отпуск.
В темноте я закатываю глаза.
— Ты просто закатила глаза на мои слова?
— Нет?
— Ты ужасная лгунья, ты знаешь это?
— Иди спать, Освальд.
Он снова сжимает мою руку.
— Сладких влажных снов, Джим.
Глава 18
«Она показывала мне стриптиз в видеочате, но я держал телефон на беззвучном режиме, потому что мой учитель давал тему лекции. Это была большая часть удовольствия».
Мы катаемся на сноубордах все выходные, упаковываем вещи в воскресенье в полдень для поездки до кампуса, что займет тысячу восемьдесят пять миль езды. Серые тучи нависают над головой, угрожая снегом, редкие снежинки, падают, грациозно опускаясь на землю.
Когда я вытаскиваю спортивную сумку из нашей комнаты и волочу ее через территорию парковки, одинокая снежинка попадает на кончик моего носа. Я скашиваю глаза и наблюдаю за ней мгновение, пока та не тает от тепла моей кожи, превращаясь в крошечную каплю воды.
Одна за другой, все остальные начинают падать. Мокрые, тихие и красивые, как миллионы маленьких огоньков, танцующих по небу.
Я вдыхаю и выдыхаю, тепло моего дыхания превращается в облачко пара. Оз появляется рядом со мной из ниоткуда, наклоняется и берет мои сумки, закидывая их через плечо, как будто они невесомы и подталкивает меня к автобусу.
Я слежу за ним, мне нечего нести, кроме портфеля с ноутбуком и маленькой сумочки. Оз несет все остальное.
Как только чемоданы сложены в багажном отделении автобуса, он терпеливо ждет, пока я вожусь с моей ручной кладью. Ждет, пока я поднимаюсь на каждую ступеньку, держа руку у меня на спине, направляя меня. Следует за мной по длинному узкому проходу автобуса. Ждет, пока я выбираю место.
В автобусе полно свободных мест, поэтому я могу выбрать, и направляюсь в конец, где более уединенно, остановившись на третьем месте в последнем ряду, рядом с уборной.
Я сую сумку под сиденье и смотрю в окно.
Оз бросает свою сумку на пустое сиденье через проход, садясь рядом со мной, его голова устало ударяется об спинку кресла. Он расставляет ноги так широко, как позволяет его гигантское тело.
— Устал, — раздраженно ворчит он. — Джим, могу я положить голову на твое плечо? Я просто хочу немного поспать.
— Конечно.
Затем Оз садится, потянув за край своей толстовки, снимает ее через голову и затем сворачивает ее. Его цель? Моя грудь.
Он пододвигается ко мне, пытаясь расположить толстовку, которую свернул, мне под подбородок.
Я уклоняюсь от свертка, направляющегося в сторону моего лица.
— Эй, приятель. Вау. Хм, что ты делаешь?
Он смотрит на меня.
— Э, делаю подушку. Плечи костлявые.
Я ничего не могу поделать; я смеюсь.
— Прекрасно, но я не хочу задохнуться от твоей толстовки, которую ты пытаешься втиснуть под мою шею. Дай я сделаю, окажи мне эту честь; не хочу, чтобы ты раздавил мне горло.
Оз вручает мне свою импровизированную подушку, и я, переделав ее, сворачиваю. Откинувшись на сиденье, я складываю подлокотник для большего места, и помещаю толстовку в изгиб шеи.
Ах, отлично.
— Я тоже закрою глаза.
Короткий сон не может повредить.
— Спасибо, Джим.
Его большое тело сдвигается, устраиваясь удобней, длинные ноги вытянуты под сиденьем перед нами. Это похоже на подгонку чего-то квадратного в круглое отверстие; оно просто не подходит.
Больше поворотов, больше недовольных вздохов, и его тело скручивается в положение эмбриона, — не маленький подвиг для мужчины его размера в тесном пространстве, которое нам отведено.
Я останавливаюсь на этом слове: мужчина.
Оз — мужчина. Крепкий, сексуальный, смешной, талантливый, умный мужчина.
Чья щека касается изгиба моей шеи, шелковистые пряди волос на его великолепной голове щекочут мой нос, когда я наклоняю шею, чтобы помочь ему.
Он действительно огромен.
Я задыхаюсь, когда его торс изгибается, и он переворачивается, пытаясь найти больше места, меняет позицию, носом зарываясь в мою грудь. Его громоздкие, татуированные руки опускаются мне на талию, чтобы было удобнее, не зная куда деть руки, я обвиваю его спину.
— Расслабься, Джимбо. Это просто сон, — шепчет он в изгиб моей шеи, руки сжимают мою талию. Его горячее дыхание ласкает мою ключицу.
— И это нормально, прикоснуться ко мне.
Он прав; мне нужно расслабиться.
Я позволяю себе на мгновение оценить его, свернувшегося на своем месте, наклонившегося ко мне. Обнимающего меня, действительно, обнимающего меня, как его любимого плюшевого медведя. Его запах атакует меня: перечная мята, мужественный шампунь. Чистота. Самец. Мой рот наполниться слюной, и все тело изнывает от жажды.
Его запах заставляет меня испытывать жажду.
Мягкая хлопчатобумажная рубашка с короткими рукавами обнажает мощные руки. Черные татуировки покрывают весь левый бицепс, охватывают его предплечье и заканчиваются на запястье. Его руки большие, мозолистые. Рабочие руки.
Эти руки о многом могут рассказать. Они твердые. И… надежные.
Они причиняют боль.
Приносят удовольствие.
Медленно, самопроизвольно, мои ладони очерчивают его дельтовидные мышцы, скользят по гладкой ткани его рубашки в одном томном движении, запоминая жесткую плоскость внизу. Подушечками пальцев с любопытством прослеживают каждую кривую, изучая ее форму.
Теми же кончиками пальцев поглаживаю мускулистую толстую шею. Разминая. Массируя.
Запоминая.
— Черт, Джим, как приятно, — хрипит он в скомканную толстовку, все еще зажатую между нами.
— Спи, Освальд, — я хмурюсь в его волосы, чувствуя большее к нему в этот момент, чем я позволила себе признать.
Я знаю больше этого. Этот парень — пропитан избытком тестостерона; он противоположность тому, что я ищу, несмотря на то, что сама до конца не осознаю, чего хочу.
Он спит с кем попало. Он бессердечный. Грубый. Невоспитанный. Равнодушный.
Совершенно неподходящий.
Я задумчиво, смотрю на шевелюру его волос, сопротивляясь желанию вдохнуть. Несмотря ни на что, я ловлю опьяняющий запах его шампуня — на самом деле, это мой шампунь, потому что он украл его — и закрываю глаза, смакуя различия между нами.
Его твердость против моей мягкости. Его откровенность в отношениях против моего такта. Его мужественность против моей…
Святое дерьмо, мне надо потрахаться.
Но Себастьян Осборн — последнее, что мне нужно. Последний человек, кому я могу позволить… уложить себя.
Было время, когда я беспокоилась о том, что никогда не найду единственного. Волновалась, что буду одна всегда, и никто не придет ко мне ночью, кроме собаки. Или кошки. Или рыбки. Фактически, большинство моих друзей были счастливы в одиночестве. Желали этого.
Намеренно.
Свободно делать что угодно и с кем угодно.
Кажется, я проснулась однажды утром и решила, что это уже не имеет значения; отсутствие мужчины в моей жизни не будет сдерживать меня, я не буду чувствовать себя менее цельной или нежеланной.
Нежеланная. Смешно говорить такое в возрасте двадцати одного года.
Нежеланная — может быть, это слишком сильное слово, потому что мужчины действительно желали меня; я просто не хотела, чтобы большинство из них вернулось. Конечно, я не заводила отношений на одну ночь; я, вероятно, держала руку в своих пижамных штанах, чаще чем Оз.
Но, возможно, интрижки на одну ночь для снятия стресса было недостаточно.
Уже нет.
Или, может быть, не с ним.
Хотя я сижу здесь, укутанная объятиями парня, который хочет взорвать мой мозг, — парня, который ввергнет меня в двенадцатичасовую кому, если я ему позволю, — я не могла заставить себя сказать слово «да».
Да.
Что мешало мне позволить ему?
Жар, скопившийся между ног, заставляет ерзать на месте.
— Я слышу, как ты думаешь, — бормочет Оз. — Детка, расслабься.
Детка.
Он называл меня так несколько раз раньше, но на этот раз он говорит то, что имеет в виду, то, что имеет смысл.