– Нет. Если человек сдался, с ним покончено.
– Но что, если он лишь временно был ослеплен силой, а потом отказался от нее?
– Ну, значит, не все потеряно; значит, он все еще пытается стать человеком знания. Человек побежден лишь тогда, когда он оставил всякие попытки и отрекся от самого себя.
– Но в таком случае получается, что человек может отречься от себя и испытывать страх целые годы, но в конце концов победить его.
– Нет, это не так. Если он поддался страху, то никогда его не победит, потому что будет избегать учения и никогда не отважится на новую попытку. Но если в течение многих лет он даже в центре своего страха не оставит попыток учиться, тогда он рано или поздно победит страх, потому что, в сущности, никогда ему не поддавался.
– Как победить третьего врага, дон Хуан?
– Он должен победить его пониманием. Человек должен прийти к пониманию того, что сила, которую он, казалось бы, покорил, в действительности ему не принадлежит и принадлежать никогда не может. Он должен утвердиться в неизменном самообладании, трезво и бескорыстно пользуясь всем, что узнал. Если он способен увидеть, что без самообладания ясность и сила хуже иллюзии, то достигнет такой точки, где все будет в его подчинении. Тогда он узнает, когда и как использовать свою силу. Это и будет означать, что он победил третьего врага и пришел к концу своего странствия в обучении.
И вот тут без всякого предупреждения его настигает последний враг: Старость! Это самый жестокий враг, которого нельзя победить, можно лишь оттянуть свое поражение.
Это пора, когда человек избавился от страхов, от безудержной и ненасытной ясности, пора, когда вся его сила в его распоряжении, но и пора, когда им овладевает неодолимое желание отдохнуть, лечь, забыться. Если он даст ему волю, если он убаюкает себя усталостью, то упустит свою последнюю схватку, и подкравшийся враг сразит его, превратив в старое ничтожное существо. Желание отступить затмит его ясность, перечеркнет всю его силу и все его знание.
Но если человек стряхнет усталость и проживет свою судьбу до конца, тогда его в самом деле можно назвать человеком знания, пусть ненадолго, пусть лишь на тот краткий миг, когда ему удастся отогнать последнего и непобедимого врага. Одного этого мгновения ясности, силы и знания уже достаточно.
Глава 4
Дон Хуан редко говорил открыто о Мескалито. Всякий раз, когда затрагивалась эта тема, я спрашивал, почему он ее избегает. Отвечать он отказывался, но всегда говорил о Мескалито как раз достаточно, чтобы укрепить во мне впечатление его антропоморфности. В передаче дона Хуана Мескалито был мужского рода не только благодаря соответствующему окончанию, которое свойственно словам мужского рода в испанском языке, но и благодаря его неизменному статусу «защитника и учителя». Такие характеристики лишь подтверждались при всяком новом разговоре.
Воскресенье, 24 декабря 1961
– «Трава дьявола» никогда никого не защищала. Ее назначение – давать силу, и не более того. Мескалито, напротив, великодушен, как дитя.
– Но ты же говорил, что он бывает устрашающ.
– Конечно, он устрашающ; но с тем, кто ему вверяется, он благороден и добр.
– Из чего видно, что он добр?
– Он – защитник и учитель.
– Каким же образом он защищает?
– Ты всегда можешь держать его при себе, а он будет следить, чтобы с тобой ничего не случилось плохого.
– Как это – держать при себе?
– В мешочке под рукой или на шее.
– Ты носишь его с собой?
– Нет, потому что у меня есть союзник. Но другие обычно носят.
– Чему же он учит?
– Правильно жить.
– А как он учит?
– Он показывает разные вещи и говорит, что есть что.
– Как?
– Сам увидишь.
Вторник, 30 января 1962
– Что ты видишь, когда Мескалито берет тебя с собой, дон Хуан?
– Такие вещи так просто не рассказывают. Этого я не могу тебе рассказать.
– Если ты расскажешь, с тобой что-нибудь случится?
– Мескалито – защитник; добрый, благородный защитник; но это не значит, что с ним можно шутить. Именно потому, что он добрый защитник, он может быть воплощением ужаса для тех, кто ему не нравится.
– Я и не думал шутить. Я просто хотел бы знать, что он показывает другим и что с ними делает. Я ведь описал тебе все, что со мной было.
– С тобой другое дело, возможно потому, что тебе неизвестны его пути. Приходится учить тебя этому совершенно так же, как учат ребенка.
– Сколько еще мне предстоит учиться?
– Пока он сам по себе не начнет приобретать для тебя смысл.
– А потом?
– Потом сам все поймешь. Тебе больше не понадобится ничего мне рассказывать.
– Можешь ли ты мне рассказать, куда тебя берет Мескалито?
– Я не могу говорить об этом.
– Я только хочу знать, существует ли какой-то другой мир, куда он берет людей?
– Существует.
– Это рай?
– Он берет тебя сквозь небо.
– То есть я хочу сказать, это те Небеса, где Бог?
– Ты говоришь чушь. Я не знаю, где Бог.
– Мескалито – это Бог, единый Бог? Или один из богов?
– Он просто защитник и учитель. Он – сила.
– Он что, сила внутри нас?
– Нет. Мескалито не имеет с нами ничего общего. Он вне нас.
– Но тогда каждый, кто принимает Мескалито, должен видеть его так же, как остальные.
– Ничего подобного. Для каждого он другой.
Четверг, 12 апреля 1962
– Почему ты не расскажешь мне побольше о Мескалито, дон Хуан?
– Нечего рассказывать.
– Но существует же, наверное, тысяча вещей, которые не мешало бы узнать, прежде чем я снова с ним встречусь.
– Нет. Я думаю, в твоем случае нет ничего такого, что тебе следовало бы знать. Я говорил уже – он с каждым другой.
– Я понял. Но все же хотелось бы знать, что обычно при встрече с ним испытывают.
– Суждения тех, кто о нем болтает, не многого стоят. Сам увидишь, какое-то время и ты будешь молоть о нем языком, но вскоре тебе это надоест.
– А ты не мог бы все-таки рассказать мне о своем первом опыте?
– Зачем?
– Тогда я знал бы, как себя вести с Мескалито.
– Ты уже знаешь больше меня. Ты в самом деле играл с ним, как ни трудно в это поверить. Когда-нибудь ты убедишься, как добр был к тебе защитник. В тот первый раз, не сомневаюсь, он сказал тебе великое множество вещей, но ты был глух и слеп.
Суббота, 14 апреля 1962
– Когда Мескалито показывает себя, он может принимать любую форму?
– Да, любую.
– В таком случае, какие, по-твоему, наиболее обычны?
– Обычных нет.
– Ты хочешь сказать, что он является в любой форме даже тем, кто хорошо с ним знаком?
– Нет. В любой форме он является тем, которые с ним знакомы лишь недавно, но для тех, кто давно его знает, он всегда постоянен.
– Каким образом постоянен?
– Он является им иногда как человек, вроде нас с тобой, иногда как свет.
– Мескалито когда-нибудь изменяет свою постоянную форму с теми, кто хорошо его знает?
– Я этого не знаю.
Пятница, 6 июля 1962
К вечеру 23 июня мы отправились в поход – как сказал дон Хуан, поискать «грибочки» в штате Чиуауа. Он предупредил, что поход будет длительным и нелегким; так оно и вышло.
В десять вечера мы прибыли в небольшой шахтерский городок на севере штата. От улицы, где я поставил машину, мы пошли на окраину, к дому его друзей, индейца племени тараумара и его жены, и там заночевали.
Часов в пять утра нас разбудил хозяин, который принес кашу и бобы. Пока мы ели, он говорил с доном Хуаном, но о нашем путешествии не сказал ни слова.
После завтрака хозяин наполнил водой мою флягу и положил мне в рюкзак пару булок. Дон Хуан флягу сунул мне, рюкзак приладил поудобней у себя на спине, поблагодарил хозяина и, повернувшись ко мне, сказал:
– Ну, пошли.
Около мили мы шли по грунтовой дороге, потом свернули в поле и через два часа были у подножия гор к югу от города. Мы начали подниматься по пологому склону, двигаясь на запад; когда склоны стали круче, дон Хуан сменил направление, и мы пошли на плато на восток. Несмотря на преклонный возраст, дон Хуан шагал с такой скоростью, что к полудню я полностью выдохся. Мы сделали привал, и он достал продукты.
– Если хочешь, можешь все съесть, – сказал он.
– А ты?
– Я не голоден, а позже эта еда не понадобится.
Я очень устал и проголодался, поэтому не спорил. Я решил, что сейчас самое время узнать наконец о цели путешествия, и как бы невзначай спросил:
– Как по твоим расчетам, мы здесь надолго?
– Мы пришли сюда, чтобы собрать немного Мескалито, и пробудем здесь до завтра.
– Где Мескалито?
– Да кругом.
Вокруг было полно кактусов разных видов, но пейота я среди них не заметил.
Мы снова отправились в путь и к трем пополудни оказались в длинной узкой долине среди крутых склонов. Мысль о том, что я, может, вот-вот найду пейот, который я никогда не видел в его природной среде, вызывала во мне необычайное возбуждение. Мы вошли в долину и прошли около четырехсот футов, когда я вдруг заметил три несомненных пейота – целое семейство слева от тропы, поднимавшейся над землей на несколько дюймов. Выглядели они как круглые мясистые зеленые розы. Я бросился к ним, крикнув дону Хуану.
Он точно не слышал и продолжал шагать, уходя все дальше. Я понял, что допустил оплошность, и весь остаток дня мы шли в молчании, медленно передвигаясь по плоской равнине, усеянной мелкими острыми камнями. Шли среди кактусов, вспугивая полчища ящериц, а иногда – одинокую птицу. Я без звука миновал не менее дюжины кактусов пейота.
К шести вечера мы были у подножия гор на краю долины. Мы взобрались на скалистый уступ. Дон Хуан сбросил рюкзак и сел.