всякие противные вышеуказанные святой церковью заблуждения и сектантские мнения. Клянусь впредь никогда не говорить и не утверждать ни устно, ни письменно о чем бы то ни было, что может создать против меня подобного рода подозрение; когда же узнаю кого-либо, одержимого ересью или подозрительного в ереси, то обязуюсь донести об этом сему святому судилищу…»
Этой церемонией церковь, считавшая науку «служанкой богословия», главным образом стремилась нагнать страх на всех тех, пытливость которых выходила за церковные рамки, уничтожить всякие намеки на свободу научного исследования. Поэтому инквизиция старалась так обставить процесс Галилея, чтобы запугать передовых ученых того времени, и она этого добилась. Приговор кардиналов над Галилеем произвел на ученый мир более сильное впечатление, чем декрет 1616 г., так как допущение движения Земли стало рассматриваться как величайшая ересь.
Копии приговора инквизиции и «отречения» Галилея были разосланы по всем европейским католическим дворам, ученым обществам, университетам, монастырям и т. д. с приказом епископам публично в торжественной обстановке прочесть эти документы, вывесить их в общественных местах, распространить через газеты и т. п. Во Флоренции, на родине Галилея, они были прочитаны местным инквизитором при участии всего состава местной конгрегации в кафедральном соборе. Специально были приглашены все друзья, родственники и приверженцы Галилея.
Существует предание, что Галилей после акта отречения, топнув ногой, произнес: «А все-таки она движется!» Но это только красивый вымысел: таких слов он произнести не мог во всеуслышание, так как это неминуемо привело бы его на костер, которого он, до крайности измученный, старался избежать (тем более, что он стремился закончить свои работы по механике). Впервые эта знаменитая фраза встречается спустя 12 лет после смерти Галилея в мемуарах его ученика Винченцо Вивиани. Возможно, что он подслушал ее у прелатов, выходивших из церкви после «отречения» Галилея. Последние, конечно, не верили в искренность этого отречения. Так или иначе, но в этих замечательных словах как нельзя более ярко выразилось общественное негодование против церковных гонителей Галилея. В них сказался суд потомства над судом инквизиторов. Эти слова ярко выражают мысль о принципиальной непримиримости науки и религии и поэтому стали лозунгом всех тех, кто на протяжении столетий боролся с реакцией и мракобесием.
Не подлежит сомнению, что и после своего отречения Галилей очень много сделал для науки вообще и для обоснования учения о движении Земли в частности, хотя он и не имел возможности свободно печатать свои произведения. До конца своих дней он оставался верным своим истинным взглядам, а отречение считал только вынужденным и чисто формальным актом.[39]
Таким образом, процесс Галилея был не только личной трагедией этого великого исследователя природы. В его лице католицизм посадил на скамью подсудимых науку, отстаивая верховенство религии. Недаром Карл Маркс в 1852 г. на кельнском процессе коммунистов, разоблачая реакционеров, вспомнил о процессе Галилея. Он заявил, что враги прогресса всех времен и всех стран всегда единодушно признавали Галилея «непризванным» к изучению движений небесных светил, а инквизитора, который обвинял его в ереси, призванным. И Маркс воскликнул: «А все-таки она движется!».
Осуждение Галилея не могло, понятно, не произвести сильного впечатления на тогдашних ученых и философов, и многим из них приходилось скрывать свои противобиблейские воззрения. Так, в письме от 28 ноября 1633 г. знаменитый философ Рене Декарт (1596―1650) писал к своему другу Мерсенну: «Но я справлялся на днях в Лейдене и Амстердаме, нет ли там сочинения о системе мира, так как мне казалось, что я слышал, будто оно появилось в Италии в прошлом году; вдруг я узнаю, что оно действительно отпечатано, но все экземпляры немедленно сожжены в Риме, а сам Галилей приговорен к покаянию. Это меня настолько потрясло, что я твердо решился сжечь все мои бумаги или по крайней мере не показывать ни одному человеку… Я сознаюсь, что если учение о движении Земли ложно, то все основания моей философии также ложны, так как они поддерживают взаимно друг друга; это учение находится в такой тесной связи со всеми частями моей философии, что я не могу выкинуть его, не испортив совершенно всего остального. Но я ни за что не хочу издавать сочинение, в котором самое малейшее слово могло бы не понравиться церкви, поэтому я лучше скрою его, чем решусь выпустить в искаженном виде».[40] А в другом письме к тому же Мерсенну (от 10 января 1634 г.) Декарт следующим образом разъясняет свою неохоту ссориться с церковью: «Мое желание направлено к покою, я устроил свою жизнь сообразно девизу: „Хорошо жил, кто хорошо спрятался“ и намерен продолжать ее так же». Нечего и говорить о том, что слова эти отнюдь не свидетельствуют о гражданском мужестве этого философа.
Высмеивая осуждение учения о движении Земли, Паскаль правильно заметил: «Все это напрасно, ибо если мир действительно вертится, то все человечество вместе не в состоянии будет помешать ему в движении или удержаться само, чтобы не вертеться вместе с ним». Ту же мысль Галилей после своего первого процесса, затронув в одном из писем вопрос о гелиоцентризме, выразил следующими словами: «Касательно этих и других положений никто, конечно, не сомневается, что его святейшество папа имеет полную власть допускать или осуждать их; но ни одно существо на свете не может сделать их истинными или ложными, или иными, чем какова их природа».
Конечно, и после второго процесса сторонники запрещенной системы мира в своих лекциях придумывали различные, нередко весьма оригинальные, приемы для ознакомления студентов с этой системой. Например, Кавальери сообщил Галилею в своем письме от 13 марта 1631 г.: «Я читаю теорию планет согласно воззрениям четырех важнейших авторов, именно Птолемея, Коперника, Тихо и Кеплера, предоставляя слушателям выбрать затем того, кто им больше всего нравится». Что же касается слушателей, то те из них, которые заинтересованы были в развитии науки, усвоили отстаиваемое Галилеем в «Диалоге» положение, что ученому нужны доказательства, а не цитаты и ссылки на авторитеты, ибо научные «изыскания имеют предметом мир чувств, а не мир бумаги».
Характерна позиция Гассенди, который бесспорно был коперниканцем. При помощи опытов на движущейся галере он (в согласии с идеями Галилея) окончательно уничтожил имевший давность почти двух тысяч лет аргумент об отставании от движущейся Земли облаков и других оторвавшихся от земной поверхности тел. При всем том Гассенди при жизни не решался высказаться открыто: он не объявлял себя прямым приверженцем системы Коперника, а только старался доказать, что все возражения против нее неосновательны. Он говорил, что птолемеева система должна быть совершенно отвергнута, коперникова является простейшей и наиболее соответствующей действительности, но следует признавать тиховскую, так как библия явственно приписывает движение Солнцу. Хотя истинный смысл таких слов был достаточно прозрачен (доказательством чему служат непрекращавшиеся нападки на него астролога Морена), церковь довольствовалась этой мнимой покорностью, не решаясь затеять новый инквизиционный процесс против ученого, бывшего к тому же служителем церкви.
После процесса Галилея некоторые противники коперниканства заняли такую позицию — они стали уверять, будто для человека не важно, кто прав: Птолемей или Коперник. Так, в 1651 г. один из таких противников Коперника Риччиоли, касаясь споров о системах мира, заявил: «Чем труднее объяснить движение звезд, тем более обнаруживается величие бога; природа человека возвышеннее природы Солнца; человеку, для которого все создано, безразлично — кружатся ли около него звезды, или нет». По существу это утверждение было неприемлемо как для церковников, так и для ученых, так как оно означало, что религия не связана с геоцентризмом и наука бессильна объяснить небесные явления.
Итак, объявление католической церковью учения о движении Земли ересью диктовалось главным образом стремлением церковников спасти геоцентризм как одну из немаловажных догм христианского вероучения.
Глава пятая. Отставка теологии в науке
В борьбе за коперниканство Галилей проявил себя искусным дипломатом, так как одной из форм его самозащиты было то, что он при всяком случае щедрой рукой рассыпал уверения в своей религиозной благонадежности, в своей преданности церкви и т. п. Отстаивая право науки на самостоятельное и беспрепятственное развитие, Галилей вместе с тем старался усыпить подозрения духовенства. Он уверял церковников, что в качестве католически мыслящего христианина он хочет лишь помочь церкви принять «справедливое и наилучшее решение» об ее отношении к учению Коперника. При этом он предложил способы «совмещения» или «примирения» науки и религии, но это, конечно, маневр, который, в конечном счете, преследовал одну и ту же цель — дать «отставку теологии» в науках о природе, освободить естествознание от религиозных пут.
Правда, было бы ошибочно утверждать, что Галилей был атеистом и последовательным материалистом, тем более, что до действительно антирелигиозного мировоззрения не дошли даже такие передовые мыслители, как Бруно, Кампанелла и другие. Но столь же ошибочно было бы думать, что Галилей был искренним католиком, ибо трудно себе представить, чтобы такой человек верил во все то, что сами папы римские называли «сказкой», хотя и весьма «выгодной» для них. Во всяком случае есть немало оснований признать, что Галилей весьма симпатизировал протестантизму и что его философские взгляды были очень близки к мировоззрению Бруно, т. е. пантеизму, который в то время имел прогрессивный характер, так как он был ступенью по пути материалистического мировоззрения.
Добиваясь свободы научного исследования, Галилей доказывал церковникам, что поспешное решение вопроса об учении Коперника должно поставить церковь в весьма неприятное положение, потому что запретить учение Коперника — значит запретить астрономию, а это скомпрометирует католическую церковь в глазах всех тех, кто знает, что календарная реформа проведена католиками на основе работы Коперника. Однако не только лютые противники Галилея, но и наиболее расположенные к нему церковники неоднократно указывали ему на явную несовместимость христианского вероучения с учением Коперника.